… в тот же миг меня накрыло.
Жар ударил в живот, как раскалённое железо. Тепло распространилось по телу, будто кто-то поджёг мои внутренности. Кулак стоял и ухмылялся, а Катя уже колдовала надо мной, её руки двигались быстро, почти неестественно, словно она вплетала какие-то нити в моё тело.
Я не мог понять, что происходит. Горячая волна прокатилась по венам, огонь разгорался всё сильнее, и было такое ощущение, что мои кости вот-вот раскалятся докрасна и лопнут. Но сквозь этот огонь я видел Катю — её сосредоточенное лицо, её руки, которые двигались, как у настоящего мастера. Она была не просто знахарем — она была чёртовым шаманом, плетущим магию.
В какой-то момент мне показалось, что я задыхаюсь, но Катя положила руку на грудь, и этот жар, этот безумный огонь начал отступать. Постепенно пламя утихло, оставив после себя только слабое покалывание.
— Ну что, Бродяга? — голос Кулака прорезал тишину. — Готов быть легендой?
— Если не сгорю к чёртовой матери, — прохрипел я, обессиленно улыбаясь.
Катя убрала руки и кивнула.
— Он выдержит.
Катя, не прекращая своего наблюдения, добавила, словно между прочим:
— Ещё немного — и быть тебе квазом.
Это слово повисло в воздухе, словно ядовитая капля. Квазом? Что за чёрт, подумал я, не решаясь спросить вслух, но по глазам остальных было ясно: ничего хорошего в этом не было.
— Так что, — продолжила она, — никакого гороха, и уж тем более никаких жемчужин. Пока что только живчик, и то по мере необходимости. Следующую жемчужину ты сможешь принять, только когда твой дар и дары раскроются. Раньше — себе же хуже сделаешь.
Я хотел было спросить, что за «дары» такие, но вид Кати ясно говорил, что объяснений не будет. Зато я заметил, как Кулак, Гвоздь и Лера обменялись взглядом, как будто у них уже был готовый ответ на вопрос, которого я ещё не задал.
— Ну что, — произнёс Кулак, похлопав меня по плечу. — На этой весёлой ноте предлагаю возвращаемся на базу. Да-да, Бродяга. Твой бункер уже больше трех лет наша база. Привыкай. Теперь она наша в понятии и твоя тоже.
Мы развернулись и двинулись обратно. Прошагав через весь этот хаос, я чувствовал себя опустошённым, но в то же время будто вживлённым в этот новый мир. Бункер, который раньше казался мне просто укрытием, теперь стал чем-то большим — он был якорем, единственным островком стабильности в этом безумии.
Путь назад был тихим, каждый был занят своими мыслями, и я, наконец, почувствовал, что всё это действительно реально. Впервые за долгое время я осознал: это не кошмар, из которого можно проснуться. Это новая реальность, и мне придётся принять её, если я хочу выжить.
Следующие несколько дней я был погружен в новый мир, где меня продолжали натаскивать на реалии Улья. Каждое утро начиналось с того, что Гвоздь, словно старый, закаленный волк, ставил меня на место, выбрасывая из головы всё лишнее, что я знал о тактике и боевых навыках. Я заметил одну вещь — он наслаждался своей ролью наставника. Видел это по его глазам, по тому, как блестели они, когда он учил меня новому приёму. «Он точно кайфует», подумал я однажды, и оказался прав.
Оказалось, что Гвоздь был наставником и для Кулака. Более того, он учил и девчонок — Катю и Леру. В этом мире он был настоящим мастером, и они все — его ученики. Я бы сказал, что это делает его каким-то мудрецом, только в руках его не книги, а нож и автомат. Каждое его слово, каждый его урок были точными, без лишнего мусора. У меня не было права на ошибку, и Гвоздь это понимал лучше всех.
Он научил меня замечать тонкости, о которых я сам бы никогда не додумался.
— В обычном мире быть военным — это одно, — как-то сказал он, перебирая патроны. — А вот здесь, в Улье, это совсем другая история. Здесь противник — не люди, а твари, которых обычная пуля в грудь только раззадоривает.
И он был прав. Улья не интересовала стандартная военная тактика. Здесь всё было о том, как выжить, как понять противника раньше, чем он поймёт тебя. Гвоздь рассказывал мне о разных типах заражённых, о том, как они думают, как они двигаются, что делает их уязвимыми. Каждый день я получал порцию знаний, словно пил крепкий, обжигающий напиток, который прочищает голову.
— Есть два типа существ, — начал он как-то утром, когда мы сидели у костра. — Те, кто разрывает тебя в клочья, и те, кто любит поиграться. Если встретишь первых — бей в споровый мешок или ищи уязвимые места в суставах. Вторых старайся избегать. Они хитрее, чем ты думаешь, и живут только ради того, чтобы увидеть, как ты будешь корчиться в агонии.
Он говорил так буднично, словно рассказывал о походе в магазин. Но каждое слово врезалось в память, словно он выбивал их гвоздями на моём черепе.
На третий день Гвоздь предложил закрепить пройденный материал на практике. Кулак, Катя и Лера одобрили, словно это было естественное продолжение учебного процесса. В этот момент я понял: никто не будет держать меня за руку и вести по безопасным тропам. Здесь, в Улье, безопасных троп не существовало. Был только путь вперёд, путь, где каждое движение — это борьба за выживание.
— Готов, Бродяга? — спросил Гвоздь, ухмыляясь. Ухмылка его была, как нож, готовый вспороть мне горло, если я дам слабину.
— Да, — ответил я, чувствуя, как сердце бешено колотится в груди. Но это был не страх. Это был чистый, неприкрытый адреналин.
Мы отправились в кластер. Я шёл в составе группы, чувствуя себя частью чего-то большего, но всё ещё не понимая, где моё место в этом мире. Впереди шел Кулак — уверенно, спокойно, словно он был здесь хозяином. За ним — Катя, чья снайперская винтовка была наготове. Лера, не отрываясь, наблюдала за окружением, её взгляд был острее ножа Гвоздя. Я шёл последним, стараясь не отставать, пытаясь впитать в себя каждое движение, каждый шорох, каждое слово.
— В этом кластере особый тип, — предупредил Гвоздь, бросая мне взгляд через плечо. — Лотерейщики. Они быстрые, не дают тебе времени на раздумья. Их слабость, не считая основного — ноги. Убей ноги, и они падают.
— А если не успею? — спросил я, пытаясь представить, что такое лотерейщик.
— Тогда они порвут тебя на куски и утащат к себе, чтобы пожрать вместе со своими дружками, — ответил он, ни капли не изменившись в лице. — Просто не тупи, Бродяга.
Подходя к центру кластера, я начал чувствовать запах — тот самый, который описывал Гвоздь. Сладковатый, гнилостный, словно кто-то смешал кровь и гниющие фрукты в один коктейль и вылил его прямо под ноги. Кластеру было чуть больше недели и амбре стояло то еще…
И вот они — лотерейщики. Сначала — всего лишь тени, мелькнувшие между разрушенными зданиями, но потом… они вырвались как из неоткуда. Пятеро, десять, пятнадцать. Их кожа была похожа на засохшую кору дерева, глаза блестели белыми пятнами, будто они давно потеряли зрение. Они не двигались по-человечески — их движения были рваными, быстрыми, как вспышки молнии, и мне потребовалась секунда, чтобы осознать: они уже почти возле нас.
— За мной, Бродяга! — крикнул Кулак, и мы рванули вперёд.
Это был первый раз, когда я почувствовал настоящий вкус боя в Улье. Мой АК-12 бился в руках, как живое существо. Пули рвались в воздухе, но лотерейщики не замедлялись. Они всё шли и шли, их урчание разрывало воздух, они бросались на нас, словно хотели вцепиться в горло.
Гвоздь был прав. Нужно бить в ноги. Одного за другим я валил их на землю, целясь туда, где кости соединяются с суставами. Но даже упав, они продолжали пытаться дотянуться до нас, царапая бетон своими изуродованными пальцами.
Катя выстрелила, и я увидел, как одна из тварей рухнула на землю, её голова развалилась, словно переспелый плод. Лера двигалась с грацией хищницы, и её руки, скользившие по рукояткам ножей, превращали бой в нечто, напоминающее танец.
Гвоздь остановился рядом со мной, вытирая кровь с клинка.
— Ну что, Бродяга, — ухмыльнулся он, — готов закрепить материал?
Я кивнул, переводя дыхание. Впереди был ещё один день в этом безумии, и я понимал, что ещё только начинаю понимать, во что вляпался.
Гвоздь что-то коротко бросил Кулаку и указал мне на здание супермаркета.
— Зачисти, — сказал он, глядя мне прямо в глаза. Это было не просьба — приказ.
Когда я шагнул к двери, раздался его голос:
— Двое и мелочь.
Он не объяснил больше ничего, но я понял: «двое» означало лотерейщиков, а «мелочь» — бегунов. Лёгкое чувство тревоги скользнуло по спине, но выбора у меня не было. Я влез в это дерьмо, и теперь мне предстояло довести дело до конца.
Внутри супермаркет встречал меня тихим, гулким эхом. Пустые полки, выбитые окна, разбросанные продукты, ставшие частью этого нового, мёртвого мира. Всё это придавало зданию странный, нереальный вид. Запах сырости и застоявшегося воздуха врезался в ноздри, вызывая мгновенное чувство тошноты.
Я сделал шаг внутрь, автомат наготове. Свет фонаря резал тьму, выхватывая из темноты заброшенные тележки и рваные упаковки. «Двое и мелочь», — напомнил я себе, чувствуя, как каждый шаг отдаётся в сердце.
Звук. Едва уловимый, но отчётливый — шорох пластика. Слева. Я двинулся туда, стараясь не шуметь, и вот он — первый лотерейщик. Сначала он выглядел как тень, но потом выступил из темноты. Его движения были хаотичными, глаза пустые, а кожа — обтянутый брезент, покрытый язвами.
Я ждал. Одна секунда, две. Лотерейщик сделал резкий рывок в мою сторону, и в тот же миг я нажал на спусковой крючок. Автомат выплюнул очередь, которая рассекла воздух, попав ему в колено. Монстр рухнул на пол, урча от ярости, но не успел даже понять, что произошло.
— Один готов, — выдохнул я.
Но тут же почувствовал холодок на затылке. Справа, за кассами, двигался второй. Он уже рвался ко мне, перебирая руками, словно паук. Я не успел прицелиться — пришлось прыгнуть в сторону, уклоняясь от его когтей. Он проскочил мимо меня, урча от злости, и его рёбра блеснули в свете фонаря.
— Ну, давай, давай, сукин сын, — прошипел я, перезаряжая автомат.