Дробовик снова плюнул огнём и пороховыми газами. Рубер взревел — всё-таки она его достала! — и, наконец, отвлёкся от собаки.
Шпилька стреляла до тех пор, пока патроны не закончились. И даже умудрилась попасть пару раз в уязвимые места. Рубер заметно ослабел и замедлился, но это не сделало его менее опасным. Он поравнялся с микроавтобусом, неотрывно глядя на Шпильку, плотоядно раззявил пасть с несколькими рядами зубов.
— Ну ты и образина! — не сдержалась Шпилька.
Тварь, судя по реакции, обладала некоторыми зачатками интеллекта. Но разобраться с обидчицей не успела — на правом её плече повисла овчарка, с рычанием вцепилась в костяную пластину.
— Да беги, тебя же спасаю! — едва не плача, завопила Шпилька в очередной попытке подняться.
Наткнулась на мачете, сомкнула пальцы на рукояти, выдёргивая клинок из ножен. Бесполезная зубочистка, но вдруг повезёт, и тварь отвернётся. Тогда можно было бы попытаться ударить в споровый мешок, найти щёлочку между пластинами костяной брони…
Тварь замотала плечами, замолотила руками, пытаясь скинуть с себя собаку. И ей это удалось — овчарка с визгом отлетела внутрь искорёженного микроавтобуса и затихла. Тварь повернулась вслед за ней, вцепилась в рваные борта, раздвигая их в стороны, шагнула внутрь. Недоумённо остановилась, посмотрела себе под ноги. И, к ужасу Шпильки, присела и опустила голову.
Раздался крик, а вслед за ним — мерзкое чавканье и хруст перемалываемых зубами костей.
В щёку Шпильки ткнулся мокрый собачий нос.
— Ты? — удивилась она, повернув голову и увидев Лайму. — А кого он там?…
И сразу же вспомнила об угрожавшем ей мужике.
— Сидеть, — строго шепнула Шпилька собаке. — Дальше я сама.
И, крепко зажав мачете в одной руке, другой ухватилась за рваный металл микроавтобуса.
Пальцы пронзила боль. Шпилька заставила себя терпеть. На подгибающихся ногах залезла в микроавтобус вслед за рубером.
Споровый мешок твари был закрыт точно так же, как и у топтуна, которого она убила утром. Пули оставили на нём множество глубоких царапин, но так и не смогли ни пробить, ни отогнуть костяную броню.
Зато снизу Шпилька разглядела крохотную, но так нужную ей щель. Замахнулась, ударила. Промахнулась — мачете скользнул по пластинам, и выпал из ослабевших пальцев. Рубер, не глядя, отмахнулся.
Шпилька вылетела из микроавтобуса, врезавшись спиной в собственный рюкзак. Позвоночник словно пронзило ломом, из глаз посыпались искры. Мир потемнел. Что-то твёрдое и угловатое ткнулось в бедро.
Пистолет!
Схватить, сдвинуть рычажок предохранителя, доползти. Все эти действия Шпилька проделала неосознанно, на рефлексах — как выяснилось, утех, кто хочет выжить в Улье, они появляются очень и очень быстро.
Влезть в микроавтобус, к пирующему руберу, привстать, дрожащей рукой прижать дуло пистолета к щели под пластинами/ Нажать на спуск.
Грянул выстрел.
На этот раз Шпильке удалось. Резиновый шарик травмата намного мягче каблука. Но дульная энергия, с которой он вылетает, тоже несравнима с силой, которую может развить человеческая рука. А тем более — женская.
Фантазия мгновенно нарисовала Шпильке невероятно приятную картину — вот шарик прорывает сухую серую кожу, вламывается в переплетение нитей, которыми заполнен споровый мешок, рвёт их в клочья, и уходит дальше, к позвоночнику твари. Видение оказалось настолько красочным и ярким, что Шпилька не удержалась, представила, представила ещё и перебитый позвоночник, разорванное горло, хлещущую во все стороны кровь.
Рубер захрипел и обмяк. Медленно осел на пол микроавтобуса, словно сопротивляясь неминуемому, положил голову на рваный борт. И затих.
Шпилька не поверила своим глазам. Неужели получилось?
Эйфория была недолгой, вдалеке вновь раздалось урчание. Шпилька — откуда только силы взялись? — подорвалась с места. На ощупь отыскала мачете, мимолётно порадовавшись, что клинок не сломался из-за неудачного удара. С сожалением посмотрела на труп рубера — нет времени вскрыть споровый мешок, а ведь добыча обещает быть богатой, эта тварь явно поразвитей топтуна.
Но жизнь всё равно дороже.
Шпилька выбралась из микроавтобуса, подхватила рюкзак, карабин и дробовик, пошатнулась под их весом, но бросать не решилась. Без оружия в Улье ничего не останется делать, кроме как лечь и ждать смерти. Без еды и живчика — тем более. Придётся тащить.
— Лайма, — шёпотом позвала Шпилька. — Пойдём. Попробуем спрятаться и зализать раны.
Она рассчитывала вернуться к частным домам, вломиться в первый же, порубить заражённых, если они там будут — как-как, как-нибудь! — и пережить ночь хотя бы в относительной безопасности. Это в теории. О практике Шпилька старалась не думать.
Как ни странно, всё получилось. И даже с домом повезло — ближайший оказался мало того, что открыт, так ещё и пуст. То ли хозяева покинули его в самом начале перезагрузки лондонского кластера, пока ещё были людьми, то ли, уже превратившись в заражённых, оказались достаточно сообразительны, чтоб надавить на дверную ручку.
«Скорее, второе», — подумала Шпилька, вспоминая свой подъезд и распахнутые настежь двери квартир.
Тогда, ничего ещё не зная про Улей, она подумала на эвакуацию, которую она спьяну проспала. А теперь понимала — ей невероятно повезло не только оказаться иммунной, но и проспать тот кошмар, что начался в Москве после того, как туман рассеялся.
Дверь Шпилька, разумеется, заперла. Проверила окна — все ли закрыты. И забаррикадировалась в небольшой комнате на втором этаже, с чистой на вид кроватью и окном, выходящим на улицу, по которой шла днём.
На ощупь распотрошила рюкзак, выставив на пол бутылку коньяка. Колу открыла сразу и присосалась так, что за секунды выпила сразу полбутылки. Поставила рядом с коньяком. Потянулась к карману, в котором должна была быть вода — и обнаружила только разрезанную на две половинки ткань.
— Твою!
От обиды Шпилька едва не расплакалась.
— Ну вот как мы теперь, а? — спросила она у молчаливо разлёгшейся на кровати Лаймы.
Споровое голодание не беспокоило Шпильку весь день. Но затягивать с приёмом местной «живой воды» не стоило — так, по крайней мере, объяснял ей Жив. Целебное пойло, состоящее из спиртного, воды и спорана, употреблять следовало понемногу, но регулярно. А уж если ты ранен или истощён…
Шпилька достала из кармана куртки споран и горошину, покатала в ладонях. С сомнением покосилась на початую бутылку колы. Была не была, деваться некуда. Растворять всё равно в коньяке, для того и прихватила бутылку. А разводить… Колой и разведём, раз ничего больше нет под рукой.
Процесс приготовления прошёл, как по маслу. Спорам, опущенный в коньяк, растворился довольно быстро. Шпилька обмотала горлышко бутылки запасёнными тряпками, чтоб отцедить ядовитый осадок, и перелила получившийся раствор в наполовину опустошённую бутылку колы. Завернув крышку, осторожно взболтнула.
Открыла, принюхалась. Вроде даже и терпимо пахнет.
Овчарка жалобно заскулила.
— Тебе тоже это пойло нужно? — удивилась Шпилька и сама себе ответила. — Наверное, да. Животные ведь тоже перерождаются, а ты всё ещё нормальная. Значит, тоже иммунная. Ладно, давай на мне сначала опробуем, а потом тебе тоже налью.
Задержав дыхание, Шпилька приложила горлышко бутылки к губам и сделала крохотный глоток.
И впрямь ничего. Нет, не коктейль вроде пина-колады, понятное дело, но по сравнению с тем, чем поили её Танк и Жив — точно амброзия. Хоть и пованивает грязными носками.
Жажда отступила сразу. И, кажется, чуть-чуть добавилось сил.
— Сейчас, сейчас…
Сделав ещё два глотка, Шпилька принялась искать, во что можно налить живчик для Лаймы. В качестве импровизированной миски в итоге применила осколок от разбитой вазы, и, пока овчарка с упоением лакала угощение, вытащила банку консервов и пакет с собачьим кормом.
Желудок призывно заурчал.
Шпилька не заметила, как слопала всю банку, едва не облизав остатки со стенок. Взялась за вторую — аппетит был просто зверский. Представительница того самого «зверского» мира свой корм тоже уминала с удвоенным рвением. Да ещё искоса поглядывала жадным глазом на хозяйку.
— Нет уж, — возмутилась Шпилька. — У тебя вон, целый пакет корма, его и ешь.
В той, прежней жизни, Анна особым аппетитом не отличалась. Временами садилась на диету, пробовала разные методы здорового питания — словом, занималась всей той ерундой, которая свойственна жителям мегаполисов. Да ещё и двигалась непростительно мало — дом, работа, дом, работа. Дойти до автобусной остановки, доехать до метро, пройти сто метров. А вечером — обратно.
Шпильке, в отличие от Анны, двигаться приходилось много — по-другому в Улье не выжить. Да и нервотрёпка тут оказалась знатная. К тому же, предыдущий приём пищи был вчера, ещё дома.
Лайма, умяв двух с половиной килограммовый пакет корма, без зазрения совести потянулась к банкам из-под консервов и облизала их вместо хозяйки.
— Эй! — возмутилась Шпилька. — Я сама хотела так сделать!
Покатала в ладони горошину — её тоже стоило бы употребить, но ни уксуса, ни, тем более, соды под рукой не было. Ладно, может, утром удастся найти нужные ингредиенты на кухне.
С этой мыслью Шпилька завалилась спать. Свернулась клубочком внутри спальника, положив рядом с собой пистолет. Закрыла глаза, наслаждаясь мягкостью матраса… и тут же открыла.
В окно вовсю светило солнце, успевшее довольно-таки высоко подняться над горизонтом. На ветке дерева, росшего рядом с домом, чирикал воробей.
Шпилька огляделась в попытке понять, что её встревожило. Вроде бы всё спокойно: дверь заперта, придвинутый к ней комод стоит, как она его поставила, никакие зомби не бросаются на неё с урчанием. Выпростала из спальника руку, потянулась к Лайме…
Собаки на кровати не оказалось. Холодея, Шпилька вскочила… и облегчённо выдохнула, увидев овчарку стоящей передними лапами на подоконнике.
— Что там? — шёпотом спросила Шпилька.