Идти пришлось по колено в воде — Шпилька не знала, почему заражённые её настолько не любят (может, плавать не умеют?), но упускать такое преимущество не собиралась. Форсировать реку прямо здесь по меньшей мере глупо, в одну стремнину, пусть и спасшую ей жизнь, Шпилька уже попала, причём в месте, которое Танк считал бродом. Значит, переправляться придётся по мосту, а потом снова идти по воде вдоль берега, чтоб в темноте не наткнуться на элиту.
А то, знаете ли, с одним только топором против твари, за секунды разделавшей грузовик — безумство чистой воды!
Плеск шагов в темноте разносился далеко окрест, но желающих проверить, что это за звук, не оказалось. Шпилька без приключений добралась до моста, железобетонной аркой нависающего над рекой. Долго сидела под одной из его опор, прислушиваясь к ночным шорохам и поглядывая краем глаза на Лайму.
Ничего! Тишина как в сурдокамере. Ни шороха, ни птичьего чириканья. И ладно птицы, им, может, и неоткуда взяться посреди чистого поля, разделённого рекой. Как и заражённые — им место, где слишком мало потенциальной еды, тоже не особо интересно. Но хоть какие-то звуки должны быть!
— Мне это не нравится, Лайма, — пожаловалась Шпилька собаке и рискнула выйти из-под моста.
Поднялась по насыпи, дошла до середины, вгляделась в разделяющий кластеры срез. Две половинки моста были похожи друг на друга настолько, что почти совпали. Только небольшой перепад высоты полотна и ограждения — на этой стороне они казались более старыми.
Овчарка неожиданно вздыбила шерсть.
— Что такое?.. — насторожилась Шпилька и похолодела.
На другой стороне моста стояла элита.
Ну всё, приехали! Смертушка, а почему у тебя такие большие зубы? А откуда у тебя такие большие рога? И вообще — где твой белоснежный саван и обещанная сказками костлявость? Непорядок, однако.
Шпилька нервно захихикала — ну и мысли лезут в голову. Тут плакать впору или хотя бы молиться, а ей, видите ли, смешно стало.
Элита почему-то выглядела грустной. А самое странное — она не торопилась бросаться на так удачно подвернувшуюся жертву. Стояла у самого начала моста, переминаясь с лапы на лапу, разочарованно порыкивала и тянула носом. А потом и вовсе прыжком ушла на берег.
Шпилька недоумённо захлопала глазами. Что происходит? Элита не голодна? Еда не той степени сырости? Да нет, перерождённые к вкусовым характеристикам вроде не требовательны, да и в отсутствии аппетита замечены тоже не были? Тогда в чём дело?
Сойдя обратно на свой берег, она медленно побрела вдоль реки. Элита проводила её голодным взглядом. А когда расстояние между ними увеличилось до примерно двадцати метров, скакнула на то же расстояние по своему берегу.
— Ждёшь, горилла уродливая? — поинтересовалась у неё Шпилька. — Так уверена, что мне придётся перебраться через реку? А если нет? Может, мне и тут неплохо.
Элита высокомерно промолчала.
— Ну и жди, — буркнула Шпилька. — Не дождёшься.
Ещё через двадцать метров всё повторилось.
«Да что происходит-то? — недоумевала Шпилька. — И уходить не уходит, и жрать не жрёт. Боится этой стороны реки? И что в ней такого ужасного, кроме неестественной тишины?»
И тут Шпилька повторно похолодела, вдруг вспомнив, что уже сталкивалась с такой тишиной — ночью после корпоратива, пока ждала такси. Москва тогда словно замерла, погрузившись в желе. Прекратился извечный гул машин, кондиционеров, человеческих голосов. Человеческий муравейник замолчал примерно на полчаса. А потом появился туман.
Тогда Анна была пьяна и всё списала на алкоголь. Но Шпилька уже научилась прислушиваться к окружающему её миру Улья.
— Ходу! — не своим голосом заорала она Лайме. — Кисляк!
Она понятия не имела, в какую сторону ей бежать. Восточную границу перекрыла так и следующая по пятам элита, до западной было слишком далеко. Оставались северная и южная. На юге река успокаивалась возле огрызка ПГТ и дальше вела себя именно так, как и положено реке, текущей по равнине. Если бы неподалёку оттуда проходила граница другого кластера, наверняка были бы какие-нибудь признаки. Так что туда соваться нет смысла.
Оставалась надежда на северное направление, вверх по течению. Там, где Шпилька попала в стремнину, вода бурлила и неслась со скоростью потока, сходящего с гор. Быть может, повезёт?
Миновав ещё один мост, Шпилька попрощалась с надеждой, учуяв разлившийся в воздухе химический запашок, но ходу прибавила.
Первые клочья наползающего с запада тумана застали её у третьего моста.
Нет, не успеть! Туман уже вот он, в нескольких метрах, а ей не то что до границы, но даже до следующего моста ещё бежать и бежать. Всё, время вышло.
Шпилька остановилась, устало упёрлась ладонями в колени. Элита на противоположном берегу жалобно заурчала и отступила на пару шагов.
— Поздний ужин вреден для фигуры, — не удержалась от злорадства Шпилька и показала твари международный жест с выставленным средним пальцем. — Так что обойдёшься. А то станешь круглой, как Винни Пух, и в норке застрянешь. Развели, мать вашу, зверинец. Цирк плотоядных уродов!
Шпильку внезапно разобрала злость. Ну вот как так-то? Столько пережить, в первые же два дня в Улье завалить топтуна, а следом за ним — рубера. Уйти от муров — и всё ради того, чтоб сдохнуть в каком-то грёбаном тумане?
Мокрый нос ткнулся ей в руку. Шпилька опустила голову, посмотрела на собаку. Та сидела с видом существа, которое ну никак не собиралось умирать в ближайшее время.
— Ну что ты сидишь? Беги! Это я медленная, а ты можешь успеть!
Овчарка не двинулась с места, лишь многозначительно покосилась на барсетку, которую Шпилька так и не бросила.
— Хочешь выпить напоследок? — едва не разревелась Шпилька. Вытащила бутылку живчика и раствор с горохом. — Ладно, давай. Какой?
Собака недвусмысленно посмотрела на живчик.
Шпилька, отвинтив крышку, глотнула сама, хоть и не знала, зачем. Набрала пригоршню, протянула Лайме.
Собака слизнула всю жидкость и бросила на хозяйку ждущий взгляд — дескать, может, ещё?
— Ещё так ещё, — не стала спорить Шпилька.
От третьей пригоршни собака отказалась. Вильнула хвостом, посмотрела на туман оценивающим взглядом, совсем не характерным для животного. Шпилька протянула руку, потрепала Лайму по затылку и вдруг почувствовала, как пальцы словно запутались в расплавленном, но почему-то прохладном стекле. Прозрачная жидкость поползла по коже к локтю, перебралась на плечо…
Шпилька испуганно отпрянула, но было поздно — стекло, обхватив руку, перешло на грудь и шею. Тонкая перепонка соединяла его с головой Лаймы, уже охваченной непонятной субстанцией, но собака не подавала никаких признаков тревоги. Лишь смотрела на хозяйку взглядом, словно говорящим: «Успокойся. Всё будет хорошо».
И в то же время Шпилька ощутила, словно кто-то деликатно, но настойчиво пытается залезть к ней в разум. Кто-то озорной и опасный. Самостоятельный и верный. Слишком умный для обычной собаки. И гораздо лучше Шпильки понимающий, что надо делать, чтобы выжить.
— Ты? — вытаращилась на Лайму Шпилька.
Та в ответ распахнула пасть, улыбнувшись во все свои зубы. И Шпилька решилась.
Мир разом наполнился звуками и запахами, недоступными человеческим органам чувств. Два разума объединились, оставшись при этом отдельными. Шпильке показалось, что вокруг Лаймы она видит нечто вроде ауры, пульсирующей в такт биению собачьего сердца. И почему-то не требовалось задаваться вопросом, что это такое, потому что ответ пришёл в виде ощущения, которое ассоциировалось лишь с одним словом.
Дар. Дар Улья.
Собака, привыкшая полагаться на инстинкты, не удивлялась его появлению, ей новая способность казалась такой же естественной, как умение лаять или идти по следу. В её разуме, в отличие от человеческого, не было ограничений.
Шпильке же этот короткий и яркий контакт был необходим для того, чтоб увидеть со стороны себя, окружённую такой же точно призрачной аурой уже своего Дара.
И это именно она на интуиции, не осознаваемой погрязшим в излишней логике мозгом, тянула на себя стеклянную жидкость, копировала её. Словно зеркало, отражала то, что делала Лайма с самой собой.
Туман, воняющий кислятиной, наполз на берег, обступил замершие друг напротив друга силуэты человека и собаки, дотянулся до воды, без плеска перебрался на неё и ровно на середине реки остановился, словно наткнувшись на невидимую стену.
Кластер пошёл на перезагрузку.
Глава 9А вы кто такие будете?
На этот раз Шпильку разбудила сырая предутренняя прохлада. Ночное небо затянули облака, но на востоке горизонт уже серел, предвещая скорый рассвет. Туман сошёл, лишь над водой ещё виднелись единичные, истаивающие с каждой секундой хлопья. С трудом разлепив глаза, она долго лежала, не шевелясь, и прислушивалась.
В траве стрекотали кузнечики, плескала вода, где-то неподалёку устраивала сольное выступление одинокая лягушка.
Шевелиться было и тяжело, и больно, в онемевшие мышцы словно иголок натыкали. Шипя и матерясь, как никогда в жизни, Шпилька принялась разминать затёкшие пальцы, потом занялась предплечьями и плечами. Села, помассировала деревянную шею.
В горле словно пески Сахары побывали, сушило так, что и живчик, и даже раствор гороха сейчас показались бы изысканной амброзией. Кстати, о них — барсетка с бутылками никуда не делась. Шпилька трясущимися руками скрутила крышку с живчика, не замечая вкуса, сделала три больших глотка.
Полегчало сразу, хоть и не полностью.
— Кажется, ещё поживём, — прохрипела Шпилька и обернулась. — Лайма?
Овчарка лежала на боку, бессильно вытянув лапы и закатив глаза. Пасть была широко раскрыта, посиневший язык вывалился наружу. Только бок вздымался часто и судорожно, подсказывая, что собака ещё жива.
Шпилька подорвалась с места, забыв о собственной слабости.
— Лайма, Лайма! Ты это чего? А ну не вздумай мне тут умирать!
Приподняла голову собаки, влила прямо в горло немного живчика.