Я хотел быть для нее самым лучшим, но чувствовал, что мои собственные ощущения такие приятные, что их сила даже напугала меня. Я понимал, что лишаюсь рассудка от любви к этой девушке.
Наконец Дашка так громко вскрикнула, будто я своими действиями причинил ей боль. Хотел прерваться, но она не дала – удержала мою голову, отчаянно подаваясь бедрами навстречу. И вдруг закричала, удивив и меня, и саму себя.
А потом обессиленно упала на подушки. И лежала, подрагивая всем телом и растерянно стирая ладонью пот со своего лба.
– Как ты? – спросил я, нежно сцеловывая капельки пота с ее висков.
– Что это было? – Она словно была все еще где-то не со мной.
– Это только начало, – предупредил я.
И чуть не задохнулся, борясь с притяжением, которое сталкивало наши тела.
– Ярик… – Дашка уже приходила в себя, целуя меня все активнее. – Я хочу тебя. Пожалуйста! Это давно должно было случиться, нельзя больше ждать. Пожалуйста, сделай это!
И она замерла, вдруг почувствовав меня. И снова напряглась, закрыв глаза и закусив от волнения губу.
– Все хорошо, моя девочка! – Я коснулся ее твердой плотью, продолжая целовать. – Я тебя люблю. Скажи, если нужно будет остановиться. Я не хочу причинить тебе боль.
– Нет. Не нужно останавливаться.
Но ей было больно. Как бы медленно, осторожно и плавно я не наполнял ее собой, она все же вскрикнула. Я замер, слушая ее дыхание, и, едва открыла она глаза, продолжил движение. Шепча ласковые слова на ухо, погасил новую вспышку боли. Мысленно ругая себя, обнял ее.
– Все нормально. Пожалуйста… Я хочу этого… – прошептала Даша, поглаживая мою спину.
И я снова вошел в нее, ощущая, что преград больше нет. Наполняя ее собой и давя своей тяжестью. Даша хрипло застонала и притянула меня к себе еще сильнее. Поцеловала горячо и почти отчаянно, будто хотела впитать не только вкус губ, но и мою душу.
Я двигался медленно, стараясь не делать ей больно. Даша шумно дышала. И я запоминал каждое ее движение и жадно вдыхал тонкий и нежный запах ее кожи.
Она выгибала спину от ощущений, а я удерживал свой огонь, любуясь ее эмоциями. Все, что чувствовал, было таким ярким и ясным: ласка, забота, любовь, преданность – прочные нити, которыми мы привязывали себя друг к другу. До последнего сильного толчка, после которого я лег рядом и целовал ее долго и нежно, не желая разорвать наши объятия.
– Даш, я обещаю тебе, – сказал я, приподнимаясь на локте, – это была последняя боль, которую я тебе причинил. Клянусь!
– В твоем распоряжении всего один шанс, – улыбнулась она.
Мое сердце сделало кульбит. Я не облажаюсь!
Поднялся, подхватил Дашку на руки и понес в душ. Аккуратно поставил ее на кафельный пол, включил теплую воду и сам встал рядом.
– Яр, у тебя… – она показала вниз.
– Знаю.
Ее руки инстинктивно прикрывали ладонями упругую грудь. Несмотря на то, что только что было между нами, девушка все еще смущалась собственной наготы, но я собирался сделать все, чтобы изменить это.
– Мы могли бы… – намекнула она, смущенно краснея.
– Нет, тебе нужно отдохнуть, – отверг я ее предложение, – иначе завтра все будет болеть.
Даша встала под струи воды, продолжая коситься на меня:
– Он что, так и будет теперь?
– Все время, пока ты рядом! – Я взял гель для душа и намылил ей плечи и грудь.
Даша опустила руки, позволяя мне любоваться своими округлостями.
– Ты самая красивая на свете, – прошептал я, намыливая ее живот, опускаясь ниже и проводя руками по бедрам.
– Это не так!
– Даже не спорь!
– Ты меня смущаешь…
– Привыкай! – улыбнулся я и поцеловал ее в губы.
39
Я ждала отца Ярика в коридоре детского хосписа. Ровно в полдень он подошел ко входу и тоскливо оглядел здание, потоптался на месте, словно не решаясь войти внутрь. Тогда я помахала ему рукой в окно, и мужчина сдержанно улыбнулся. Кивнув, он нехотя вошел.
– Давайте сюда куртку. Наденьте халат. Здесь так положено.
Мужчина замер, разглядывая разрисованные детской рукой стены. В его голове будто не умещалось понятие хосписа, в который, как считалось, отправляют умирать, и доносящийся из коридоров детский смех.
Он подошел к стенду с многочисленными фотографиями, на которых были запечатлены дети разных возрастов, наблюдающие с улыбками за аниматорами, ребятишки во время поездок в аквапарк и на концерты, и долго смотрел на них, затем внимательно изучил грамоты, благодарности, детские рисунки и только потом, вздохнув, натянул халат.
– Даша, ты думаешь, что мне точно стоит… – запнулся он, не договорив.
– Знаете, я долго думала об этом, – призналась я. – Через неделю у «Дайверсов» концерт с симфоническим оркестром, я хотела пригласить вас туда. Но это… совсем не то. Самое важное, что сделала музыка в судьбе вашего сына, находится в соседнем зале.
– Хорошо, идем! – кивнул мужчина.
Я отворила дверь, и до нас донеслись печальные звуки фортепиано.
За инструментом сидели двое: Ярослав на круглом стульчике и рядом, в инвалидном кресле, мальчишка – худой, бледный, с серыми кругами под глазами, в белой бандане, прикрывающей лысый череп, и зеленой больничной пижаме. Бровей у парнишки не было, и на изможденном лице выделялись огромные голубые глаза.
Ярик играл «К Элизе» Бетховена, а парнишка просто слушал, улыбаясь побелевшими губами. Слева от фортепиано сидели его родители: отец обнимал мать, и оба с трудом удерживали слезы.
– У него нет сил играть, – объяснила я на ухо мужчине, – поэтому он просто слушает, как Ярик играет.
Мальчишка внимательно следил за движениями пальцев Ярослава, и его собственные пальцы едва ощутимо подрагивали, словно повторяя их.
– Никто не знает, почему, но так бывает, что перед самым концом выдается несколько часов или дней, когда им вдруг становится лучше. Ванечке осталось недолго, но сегодня он может сидеть, может разговаривать, и даже боль отступила, дав ему короткую передышку.
Мужчина прислонился спиной к стене, не решаясь пройти в зал. Он слушал удивительную мелодию, полную печали и надежды, и по его щекам катились слезы.
– Вы должны гордиться им. Ярослав пошел своим путем, и он замечательный человек.
Мелодия стихла, и Ванечка с усилием захлопал в ладоши – почти беззвучно, слабо и глухо. Но на его бледном лице в этот момент было столько счастья и радости, что хватило бы на многие годы.
– Я горжусь! – прошептал отец Ярика, сжав мою руку.
Через пару дней Ванечка умер. Он хотел так немного: просто жить и просто играть любимую музыку. Тяжелый недуг отобрал у него мечту, но подарил нам твердую уверенность, что нужно ценить каждый миг нашей жизни. Любовь, творчество, музыка, вера, семья – у всех свои мечты и ориентиры, главное – всегда оставаться им верным.
В память о Ване Ярослав сочинил песню, которую на сцене огромного мюзик-холла исполнили «The Diverse». Он решил продолжить музыкальное образование, но не для отца – для себя.
Я не ушла из клуба и по-прежнему работаю управляющей. «The Diverse» все еще там выступают и репетируют. Ярик и Тим договорились, что будут ради меня держать нейтралитет, но Левицкий все еще не теряет надежды получить свои отступные – вчера он требовал Ducati Ярика за то, что «уступил» меня ему. Естественно, чуть не получил второй раз в глаз за подобное предложение.
Несмотря на возникающие споры, парни неплохо ладят. Во всяком случае, мне хочется в это верить. Да у них, честно говоря, нет выбора.
Я сказала «дружить», значит пусть дружат.
Эпилог
Она вошла в его кабинет мягкой кошачьей поступью. Села в кресло, закинула ногу на ногу и улыбнулась, обнажая белые зубки. «Сейчас скажет протяжно «мя-я-я-у»», – подумал он. И опять ошибся. В очередной раз перепутал свои фантазии с жестокой реальностью.
– Что смотришь? – спросила Леся.
– Кулинарный поединок, – усмехнулся Тим и развернул к ней ноутбук.
На экране Даша, смущаясь, рассказывала, как готовить блины, а его друг детства расхаживал рядом в одном фартуке поверх обнаженного торса. Девушка так звонко смеялась над очередной шуткой парня, что внутри у Тима что-то зажглось. Он так и не мог понять, почему ревнует ее. Разве он сам не приложил руку, чтобы все сложилось именно так?
– Они милые, – сказала Леся, внимательно наблюдая за реакцией Левицкого. Она усмехнулась, когда по щеке Тима пробежали желваки. – Подходят друг другу…
– Спасибо, что не отказала мне тогда, – натянуто улыбнулся Левицкий, – все получилось.
– Да не за что! – Леся снова бросила взгляд на экран. Нельзя было не признать, что между Яриком и Дашей существовала необъяснимая магия, и от видео будто шло свечение. Она довольно улыбнулась. – Душевное спокойствие моих парней заботит меня больше всего. И если Яра теперь может дышать спокойно и не ходит все время хмурый, то это плюс не только для нас, но и для нашей музыки.
– Когда это ты успела превратиться в наседку? – поинтересовался Тим.
– Они же еще совсем мальчишки. Нужно было их как-то организовать. Пока у нас не было продюсера, мне приходилось брать эту роль на себя. Я не понимаю, Тим, – Леся захлопнула ноутбук, – чем ты руководствовался? «Если любишь, отпусти»? Или как это у тебя называется?
– Ты о чем?
Она видела, как дернулся его кадык.
– О тебе и Дашке. Я же вижу, что ты страдаешь.
Левицкий внимательно оглядел ее, покачал головой, а затем расплылся своей разгильдяйской улыбкой.
– Киса, если бы я ее любил, то никогда бы не отпустил. Но… – Он развел руками. – Что такое любовь? Неужели ты веришь в нее? – Тим нервно похлопал по карманам, достал сигареты и закурил. – Такие, как Дашка, на вес золота, понимаешь? Она заслуживает лучшего. Она берегла себя для него. А я… Я никогда себя ни для кого не берег.
– Значит, ты всегда знал, что она любит его?
– Она – единственная, чьи чувства я уважал, сама знаешь. Мне бесполезно отказывать: я все равно приду и возьму свое.