— Ах ты, мелкий старый черт, — воскликнула она, — какой может быть от тебя толк?
— Моя милая маленькая Винни, — ответил я, — я могу превратить это сено в золото, и его будет столько, сколько не всякий монарх может пожелать.
— За какую плату, маленький чертенок? — резковато спросила она.
— Я помогу тебе и возьмусь за эту работу за твое «спасибо».
Прялка была одним из моих удачнейших изобретений: до того как я ее придумал, жители королевства одевались в заячьи шкуры и накидки из переплетенных трав. Она издавала чудесные звуки, моя поющая прялка, пока я прял сено, а золотая проволока рекой стекала на пол и блестела в свете новой зари. Не то чтобы прясть было легко. Волшебство или труд — но, как бы там ни было, для меня это была работа. Винни проснулась, когда я устало опустился рядом с прялкой.
— О, спасибо, — зевнула она.
Король Чарльз Мудрый хлопал в ладоши.
— Отличная работа, Винни, — воскликнул король. — Если сегодня повторишь чудо и правда получишь чудную награду.
Винни улыбнулась так, что ямочки появились на щеках, и покраснела.
— Ваше величество, — ответила она, — делать это чудо для вас — уже достаточная награда для меня.
Винни перевели в камеру попросторнее, где было еще больше сена, но девушка томилась от скуки, когда я предложил ей помощь и сказал, что не стоит волноваться.
— Я не волнуюсь, — ответила она.
Я приготовился снова прясть золото из сена, еще влажного от росы, легшей на него на поле. В сене было полно божьих коровок и рвущихся на волю бабочек — мне удалось их спасти. Я превратил янтарные копны в тяжелый и мягкий металл, который люди считали величайшим сокровищем. Я восхищался золотом, хотя и считал, что копна сена была не меньшим сокровищем, чем любой из драгоценных металлов. Я работал в поте лица, пропуская между пальцами нитку двадцатичетырехкаратного богатства, но не мог не замечать, что Винни скучает. Время от времени она начинала дремать, потом просыпалась и спрашивала:
— Ты еще не закончил?
Я так старался, что меня уже ноги не держали, и руки у меня дрожали, и я потерял дар речи.
— Спасибо, — сказала она, когда эта утомительная ночь прошла и я сделал свое дело.
— Винни, ты — сокровище, — признал король, Чарльз, улыбаясь.
Это был высокий, ладно сложенный мужчина с красным лицом и рыжей бородой.
— Я восхищен и благодарен. — Он ткнул пальцем в сторону золотых копен. — Если ты… или твоя магия… смогут сотворить такое чудо еще один раз, я подарю тебе главное сокровище королевства.
— И что же, мой повелитель, — спросила Винни, со смущенной улыбкой, — это может быть?
— Я! — со смехом ответил король. — Ты станешь моей королевой!
Для меня это была еще одна длинная ночь, наполненная выматывающей работой. Сено было слишком свежим, еще зеленым и влажным после летнего дождя. Воробьи попались сенокосам под горячую руку, и не одному из них я помог вылететь из окна в ночь.
— Поторопись, — просила Винни.
У меня не было сил превращать стебли и зерна в золото. Мои руки горели, голова разрывалась от сильной боли, в глазах рябило и темнело.
— Работай, лесной крысеныш, — говорила Винни, — или я позову стража, и он свернет тебе шею.
Я подумал над ее угрозой. Я начинал понимать, что ее общество не доставляет мне столько удовольствия, как раньше.
— Я закончу эту работу, Винни, — ответил я, — если ты пообещаешь мне… если ты разрешишь мне навестить тебя, когда у тебя будут дети.
— Мне кажется, ты хочешь съесть моих детей, — сказала Винни, не столько испуганная, сколько завороженная моими словами. Ей было скучно.
Я был поражен ее бесчувственностью.
— Я хочу насладиться ими.
— Вероятнее всего, ты насладишься ими, приготовив из них пудинг. Готова поспорить, — не сдавалась Винни. — Я слышала истории о таких, как ты.
— Я и копны больше в золото не превращу, — настаивал я, сложив руки на груди, — если ты не согласишься.
Она махнула рукой:
— Хорошо, приходи к нам в гости, странное маленькое создание, какое мне дело, если ты закончишь свою работу? Королевская стража закует тебя в цепи, как только увидит.
Через много месяцев болтливые галки разнесли новости о свадебном пире, а потом до меня через них же дошли слухи, что у королевской четы родился ребенок.
— Девочка! — повторяли болтливые птицы, и мне слышалась радость в их щебетании.
Я был занят изобретением шелка, вдохновлял людей сажать шелковицу и собирать коконы шелкопрядов, к тому же я был увлечен созданием компаса, который должен был стать чудесным подспорьем для моряков и путешественников и мог спасти им жизнь. У меня не было времени на королеву Виннифред и ее короля.
Но пришел день, когда моя природа взяла свое. Я дарил человечеству полезные изобретения и давал ценные советы, но не мог утолить свой голод, свою потребность рвать и душить. Я жаждал съесть маленькую принцессу.
Одним словом, я был голоден.
«Голоден» — не описывает моего желания. Я умирал от голода. Я был голоден как волк. Ничто не удовлетворило бы меня, кроме пиршества, на котором главным блюдом должен был стать королевский младенец.
Я переместился в детскую комнату принцессы и, к своему удовольствию, увидел ее маленькое красное личико — она крепко спала на руках своей няньки.
Моя жажда получить принцессу Елизавету, как ее окрестили, была такой сильной, что я забылся и, пораженный, замер, не пытаясь спрятаться или поторопиться.
— Ах ты, мелкий прохвост! — раздался крик. — Чертов похититель младенцев!
Кричала королева Виннифред, глаза у нее сверкали от желания защитить и ярости; именно ее слова стали последней каплей. Я не черт — ни по повадкам, ни по природе.
Но мне очень хотелось попробовать эту сладость.
— Если завтра в этот же час ты не назовешь мое имя, — проговорил я с высокоэльфийским выговором, — я заберу этого ребенка, чтобы предложить ему мир милосердия и чудес.
— Эй, братец, — возразила она. — Королевские мудрецы по приказу моего мужа помогут мне узнать твое имя. А теперь уходи, или я позову королевскую стражу, и они разорвут тебя на клочки.
Я вернулся в свой лесной дом, открыл сундук с сокровищами и сдул пыль с поваренных книг.
Я решил, что солянка была бы недостаточно роскошна. Я зажарю маленькую принцессу, поливая ее маслом и горчицей, посыплю ее розмарином, приправлю зубчиками чеснока. Я становился все голоднее и голоднее в ожидании грядущего пиршества.
В конце концов я решил, что не буду возиться с гарниром и соусом, с горячими углями, с железной сковородой и стальным ножом. Когда малышка Елизавета окажется у меня в руках, я съем ее сырой: дети так редко попадают мне в руки живыми! Я съем ее прямо там!
Я заметил, что галки закружились над деревьями, и отложил поваренную книгу.
— Ну, — театрально зашептал я, — королева Виннифред никогда и не догадается, что мое имя…
Я замолчал, придумывая прозвище, которым бы никогда не назвался ни один эльф.
— Королева никогда не догадается, что мое настоящее имя такое длинное и звучное — Румпелстилтскин!
Галки, вы шумные, красивые птицы.
Я вижу, как вы расправляете крылья, как быстро направляетесь обратно к замку, и я знаю, что вы уносите с собой тайну моего выдуманного имени. Я могу различить его в вашем клекоте, разносящемся по вечернему воздуху: Румпелстилтскин, Румпелстилтскин.
Королева Виннифред воскликнула: «Румпелстилтскин», как только увидела меня во дворце следующим утром.
Она остановилась и ткнула в меня пальцем. Она смеялась, она насмехалась надо мной!
Я тихо рассмеялся:
— Моя дорогая королева Винни. Галки обманули тебя, как я и планировал. Мое имя не такое дурацкое, и теперь, если вы позволите, я заберу маленькую Елизавету.
Я выхватил запеленатую принцессу из нянькиных рук и проглотил ее.
Я засунул ее в рот целиком, сначала голову — почти не жуя. Я проглотил ее в один присест. И я захохотал. Я праздновал свою победу и быстро закончившееся пиршество. Сначала я кружился от радости, а потом от поднимавшегося ужаса. До меня доходило, что что-то не так с моим, так быстро проглоченным, ужином.
Меня затошнило.
Меня начало покачивать, я упал и задергался, меня, простите, вырвало.
В агонии я вспоминал минуты, предшествующие катастрофе, произошедшей по вине моего хорошего аппетита.
Чарльз Мудрый получил свое прозвище не за то, что был занудой. Он подготовил запасной план, опасаясь, что галки, пусть и честные, могут принести неверную информацию. Он приготовил куклу из воска и мела, замешанных на эльфийском яде и паучьей крови, и приказал фрейлинам королевы загримировать куклу, чтобы она походила на спящего младенца.
Я лежал на гладком каменном полу королевского дворца и — в самом прямом смысле этого слова — умирал.
Ко мне наклонился внимательный рыжебородый король и подхватил меня за ноги.
Он тряс меня и бил, пока мой ужин не вылетел из меня, почти такой же, каким я его увидел перед тем, как проглотить.
— В клетку его, — приказал подбежавшим слугам предусмотрительный король. — Но не навредите ему, как бы там его ни звали.
Кнопка? Ее тоже придумал я.
Увеличительное стекло? И это мое изобретение.
И многое-многое другое. Я служил королю и его королевству, сидя в клетке в камере башни. Я питался сыром, как всякий крестьянин. Король навещал меня, и с ним я делился наиболее ценными находками: морскими картами, духами, лютней. Я питался козьим сыром и пил молочную сыворотку.
Засов, висячий замок, сцепляющий болт. Все это придумал я. Я придумал люк, эластичную веревку, параплан, подземный ход.
Король был благодарен.
— Нам повезло, что у нас есть ты, Как-там-тебя-зовут, — смеялся он.
Вам, может быть, интересно, как все-таки меня на самом деле зовут?
Однажды вы сможете называть меня Смеющийся-над-цепями, когда я проберусь в вашу деревню, чтобы поужинать.