– Предупреждаю... – хрипел Пинечке. – У нас исторический опыт. Мы уже строили ваши пирамиды. Известно‚ чем это закончилось.
Изобразил на лице плач сквозь плач от непереносимой муки‚ а они завопили дикими голосами "Даешь Варшаву!"‚ единым махом достроили стену.
Радость. Восторги. Рукоплескания.
– Пинечке‚ – позвала мама. – Приговор уже подписан. "Посмотришь на место‚ где они были‚ и вот – нет их..."
Поднималась вода на запруде‚ медленно‚ грузно‚ неумолимо. Чавкала. Чмокала. Булькала. Хлюпала. Ленивыми исходила пузырями. Бурая‚ гнилистая‚ замшелая вода из недр-болот-скважин‚ которой загородили протоки.
Залила норы. Затопила могилы. Смыла муравейники. Накрыла с головой змей-ящериц. Догнала‚ не торопясь‚ зайцев с лисами. Поднялась по стене и потекла струйками на их сторону.
Потом потоками.
Потом водопадом.
Бурлило ключом. Прибывало на глазах. Покрывало ноги‚ недвижные от ужаса. Поднималось по туловищам. Затекало в разинутые рты и оттопыренные уши. Смыкалось над головами. Всплыл с той стороны и перетек через стену Мендл – "Дурак дураком"‚ мокрый и дрожащий‚ и поплыл по струям в указанном направлении‚ без воли-желания.
– Мы что? – говорил согласно. – Мы ничего. За ласковое слово горы своротим.
А струи затекали в карманы.
– Пинечке‚ – позвал папа. – Воды дошли до души твоей! Беги уже‚ Пинечке.
Пинечке знал: папа по пустякам не обеспокоит. И потому побежал по пояс в воде‚ задыхаясь‚ раскидывая тяжелые брызги. Кошка на плече. Петух на голове. Собака в руках. Печаль в сердце.
На верхушке холма он остановился и поглядел назад.
Светало без радости. Брезжило без надежды. Нехотя разгоняло стылую муть. Скверные воды покрывали землю‚ болотные сумрачные воды моря Печали‚ которое затопило мир. Не расцвечивалось под солнцем лазурью‚ не заигрывало под ветром вспененными барашками‚ не радовало глаз многоцветным парусом. Тяжестью навалилось море Печали: мертвое‚ торфяное‚ пахучее‚ всякую надежду похоронило под собой.
Стояли поодаль вечные наши утешители Танхум‚ Нахман‚ Менахем‚ стояла мать их Нехама‚ но утешать было некого. Плавали по гнилым водам‚ вяло постукиваясь друг о друга‚ неистовые тумтумы‚ нашедшие упокоение. Плавал за компанию бывший тунгус Онкоулк Сенгленкин‚ которого охватили‚ наконец‚ всеобщим порывом. Носились над водами квакающие демоны – блуждающими оборотнями‚ падали донизу‚ взмывали доверху‚ радовались победе-обольщению.
Господи‚ пронеси мимо!..
9
Пролетала под облаками корова. Одинокая и печальная в поисках суши. Спрашивала без интереса:
– Ваша фамилия Шимелевич?
– Шимелевич? – удивлялся Пинечке. – А это достойный человек?
– Очень.
– Тогда я Шимелевич.
– Пройдете по свету‚ – говорила корова. – Увидите всякое. Не торопитесь с выводами: "Я повидал этот мир и я поражен его испорченностью". Велено передать‚ Шимелевич: "Быть может‚ ты видел лишь самого себя".
Сделала неторопливую мертвую петлю‚ мотнула увесистым выменем:
– Разумом полны слова и опытом продиктованы. Всяк старенький любит мягонькое. Тепленькое и мохнатенькое. А уж о пухленьком и говорить нечего. Запомните‚ Шимелевич. К старости пригодится.
Кошка исходила завистью‚ задрав голову. Собака с петухом:
– Как же тебя угораздило? Летать – не падать?
А та отвечала важно‚ на грузном отлете:
– Корове раввина всё дозволено.
Странности продолжались‚ подпитывая надежду‚ и застучало уже колесами по стыкам‚ прошумело молодецким посвистом‚ покатилось с затяжного уклона‚ легкое и гремучее. Стоял на платформе Мендл‚ просохший на ветерке‚ кричал во всё горло:
– Ну и Мендл! Что за Мендл! Был Мендл – "Дурак дураком"‚ стал Мендл – "Кто бы мог подумать!" Прыгайте‚ что ли?..
Они попрыгали на платформу – кошка‚ собака с петухом‚ Пинечке – и покатили в заманчивые дали.
Никто их не ждал впереди‚ никто их не звал‚ никто не готовил еды с постелью‚ но их всё равно уносило прочь.
Вдоль колеи. Поперек судьбы.
Без оглядки от гиблого места.
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ ПОЗНАВШИЕ ГОЛОД
1
Сказано неспроста и во многие уши: "Всякому человеку свой час". Только не пропусти его.
Человек по имени Мендл вцепился в свой час – не оторвать‚ яростной бульдожьей хваткой. Мендл – кто бы мог подумать! – блаженствовал на платформе и наслаждался моментом. Разевал от восторга рот. Воздухом надувал щеки. Бил башмаком по полу и рукавами всплескивал.
– Ага-га! Га-га! Я же тебе говорил! Стену достроили и лучше стало.
– Чем же лучше? – волновался Пинечке. – Чем?!
– Все утонули! Некому указывать! Кто бы мог подумать?..
Янкеле и Ривкеле
Дружно жили вместе‚
А теперь всю зиму
Янкеле в отъезде.
Пел. Хохотал. Жизни радовался. Укатывал в неопробованные края.
Стоял ящик посреди платформы. Узкий‚ высокий и щелястый. В ящике кто-то жил‚ шевелился‚ плескал водой‚ шуршал мочалкой по камню‚ проборматывал со скупой мужской лаской:
– Чего боишься? Ну‚ чего ты боишься‚ дурачок? В глаз‚ что ли‚ попало?.. Вот мы тебе шинелку отмоем‚ вот мы тебе сапожки отчистим: чистым в веках будешь.
Обошли вокруг. Осмотрели. Обнюхали. Из щелей густо тянуло запахом махорки‚ ваксы и ружейного масла.
– Вы кто будете? – поинтересовался Пинечке. – И как вас зовут?
– Сопровождающий‚ – ответили строго. – Секретный солдат. Зовите меня – Почтовый ящик номер восемь.
– Куда направляетесь‚ номер восемь? Что везете?
– Еду по заданию. С подорожной и накладной. Что везу – секрет.
А Мендл уже отступал назад‚ боязлив и робок сердцем‚ выглядывая с отдаления очередную напасть‚ к которой следует приспособиться:
– Я труженик. Мозоли могу показать.
– У врага тоже бывают мозоли‚ – сказали из ящика и затвор передернули.
Гремели. Стучали по стыкам. Катили себе с уклона: не шибко‚ но с ветерком.
Чихал пес без остановки‚ простуженный на гнилых водах. Чихал‚ как дуплетом стрелял из стволов крупного калибра. Чихнет и перезарядит. Перезарядит и снова чихнет. Кошка потешалась на всякий его чих‚ но вида не подавала‚ щадя собачье самолюбие. Петух ершился на ветру и яиц больше не клал‚ хотя и ощущал позывы. А Пинечке грустил на платформе‚ умудренный прежним дорожным опытом.
– Вы пират? – осторожно спрашивал Пинечке. – Если пират‚ то остановите. Я слезу. Нам не по пути.
– Я не пират! – кричал Мендл. – Я путешественник! По нехоженым землям!
Путешественник – это другое дело. Чистое и достойное. Рабби Акива путешествовал в свой срок и рабби Натан‚ рабби Гамлиил и рабби Иоханан‚ а неутомимый Раба бар бар-Хана несчитанные избороздил моря и неведомые исколесил страны. Значит и Пинечке не во грех: смотреть‚ запоминать‚ сравнивать...
...развеселая компания на привале: ковер разостланный‚ еда разложенная‚ бутылка откупоренная‚ гитарной струны перебор‚ и призывные взгляды‚ и улыбчивые губы‚ и простертые руки: подсесть бы‚ поговорить бы‚ понять-удивить: "Гоп–гоп‚ выше-выше‚ ест коза солому с крыши..."
Жизнь чужая и праздник чужой.
...юноша в студенческой тужурке‚ русобородый и ясноглазый‚ белозубо улыбчивый‚ в новеньких сапогах с подковками‚ вышагивал споро с деревянным угольником‚ вымеривая дотошно нетоптаные травы‚ – обернулся‚ как позвал за собой‚ а впереди привал под копной‚ босые ступни на холодке‚ краюха у груди‚ нож‚ пластающий пахучие ломти‚ молоко из кринки щедро‚ взахлеб‚ струйкой за ворот‚ сон под телегой‚ жаркий‚ потный‚ безмятежный: проснется – пойдет отмахивать дальше...
Мимо.
Мимо! Не мне и не мое.
...робкий вздыхатель в потертом пальтишке – шарф вокруг горла‚ ботинки в старческих проплешинах – вставал у слепого фонаря на полустанке‚ сутулился‚ упрятывал в рукав крохотные подснежники‚ тревожно радостный‚ неуверенно счастливый‚ с надеждой встречающий каждый силуэт на подходе‚ с огорчением провожающий… – а неслышный голос с далекого репродуктора уже ворожил–нашептывал судьбу‚ участь‚ планиду‚ подступающее на цыпочках будущее: "Если завтра война‚ если завтра в поход..."‚ и размывалась‚ растекалась‚ испарялась тень у фонаря лужицей в жаркий полдень...
– Мы едем вперед! – кричал Мендл. – Всё время вперед: плохо тебе? Ветер в лицо! Песня в душе! Восторг в облаках!..
И закрутил тормозное колесо:
– Глядите. Все глядите‚ что сейчас будет. Мендл идет жизнью распоряжаться. Первый от рождения раз.
2
Рельсы расходились на стороны. Стрелка поворотная. Будка на развилке.
Перед будкой сидел человек на бревнышке и ногой покачивал‚ вяло и без удовольствия.
– Станешь переводить? – спрашивал.
– Стану‚ – отвечал Мендл.
– И знаешь куда?
– Куда захочу.
– Валяй. Только смотри‚ дядя‚ потом не слезись.
Мендл взялся за рукоятку и замешкался:
– А что там?
– Уточните вопрос‚ – попросил человек. – Где там? По левому пути или по правому?
– Там... – повторил нерешительно и закричал в гневе: – Да знаешь ли ты‚ что я всю жизнь катился по рельсам?! Меня поставили‚ меня подтолкнули‚ я и покатился. А кто-то переводил стрелки: родители‚ указчики‚ всякие идиоты по случаю. Надоело. Хватит! Уважать себя не буду!
– Браво‚ – сказал человек и ушел в будку.
Пинечке глядел с платформы. Кошка с собакой. Петух. А Мендл мучался на виду у всех‚ Мендл – "Кто бы мог подумать!"
Чужая боль никому не боль.
– В конце концов‚ – сказал человек из будки. – Можно не переводить. Тоже выбор.
Мендл подумал‚ покусал губу‚ поежился‚ как запросил пощады:
– В этом что-то есть...
И заплакал.
Он плакал долго и обильно‚ и просил у Всевышнего милости-вразумления‚ но слезы не приносили утешения‚ слезы не вызывали озлобления: щедрое пролитие соленой водицы без видимых и ощутимых последствий.
Когда он отплакался и затих‚ человек из будки сказал:
– Не убивайся. Я тебе секрет открою. Стрелку сто лет не шевелили. Проржавело – не провернуть.
– Зачем же ты тут сидишь? – спросил Пинечке‚ который всегда докапывался до сути.