е Ашкеназ‚ банды юденшлегеров, убийц наших‚ и ушли Кандели на юго-восток‚ через Моравию‚ Бессарабию‚ в отуманенную землю Подольскую‚ ушли Риты на северо-восток‚ в землю Литовскую‚ чтобы их потомки встретились через века в Москве‚ поженились‚ родили меня с братом.
У Бога свой расчет.
Доподлинно известно одно: родственники мои по материнской линии проклюнулись в Литве‚ на упорядоченной земле Литовской‚ где закон – это закон‚ обычай – обычай‚ а силу дает власть‚ и дает надолго. Тевтонцы приходили с запада‚ тревожа землю Литовскую‚ содрогая топотом тяжелых коней‚ чтобы осесть у холодного моря‚ внести в жизнь умение‚ порядок‚ расчет. Евреи приходили отовсюду‚ принося суетливость‚ страстность‚ впечатлительность и домоседство‚ умение торговать и любовь к детям. В 1388 году было начертано на грамоте с привилегиями для евреев: "Деяния людей‚ не закрепленные голосом свидетелей или письменными показаниями‚ стираются с лица земли‚ исчезают и предаются забвению‚ а потому мы‚ великий князь Витаутас‚ объявляем нынешним и грядущим поколениям..." Синагоги появились на земле Литовской‚ хедеры‚ иешивы с кладбищами‚ чтобы жить посреди своих и лечь посреди своих‚ под плиту с надписью: "Здесь погребен...". Лавки открывали на земле Литовской‚ портняжные мастерские‚ кузницы с красильнями‚ и непременные бани‚ которые дозволялось топить во всякое время‚ по княжеской милости‚ когда надумают мыться.
А в той земле‚ в земле Литовской родственники мои следовали Закону неукоснительно. И кланялись они не пану, склонялись перед волей Всевышнего‚ Который отправил их в изгнание. И заучивали с пеленок: "Милосердный к злодеям – злодей для милосердных". И знали наверняка: нет страдания без проступка – таков путь в мире. А ежели случалось бедствие для народа Израиля‚ собирались мудрейшие в синагоге‚ способные различить между добром и злом‚ рассматривали поступки каждого в поисках того‚ кто навлек на них это бедствие. "Один согрешивший губит много доброго..." Так пусть же он удалится от зла‚ совершит покаяние на пути к праведной жизни‚ и утихнет "ярость гнева Его".
Это там‚ на земле Литовской‚ жил великий в Израиле‚ благочестивый Гаон‚ что с детства изведал глубины моря талмудического. Он спал два часа в сутки‚ питался скудной пищей‚ запирался в комнате‚ закрывая ставни‚ и занимался при свете лампы: "лицо обращено к стене‚ глаза к книге‚ а сердце к Небесам". Отшельник и аскет‚ он говорил: радость ведет к легкомыслию‚ "веселье и избыток пищи родят всё дурное". И это он стал главным борцом с теми‚ кто повторял слова чудотворца из Подолии: следует "всегда быть веселым‚ и не печалью‚ а радостью надо служить Творцу".
Была борьба хасидов и их противников. Был спор "во имя Небес". До ожесточения‚ до взаимных угроз‚ отлучений и проклятий‚ до драк и доносов. Шло время‚ исподволь утихали страсти‚ но отголосок прежней борьбы пронесся и над моей головой‚ в коммунальной квартире номер девять по Никитскому бульвару. Когда отец из хасидской Подолии сердился на маму из земли Литовской‚ то повторял‚ мне тогда непонятное:
– Литвики... Вечно эти литвики...
Но это будет потом.
Река Юра впадает в Неман.
Река Дубиса впадает в Неман.
Река Вилия вливает свои воды в Неман‚ и стоит на том месте город Каунас.
Болота по окрестностям. Лихорадки с горячками. Медведи в лесах‚ волки с барсуками‚ кабаны с выдрами. В Вилию заходил лосось с Балтики‚ форель резвилась‚ сом всплескивал у берега‚ угорь проскальзывал. Ведьмы скакали по приречным травам‚ громоздились дубы-божества‚ являла себя по случаю богиня любви Мильда‚ и сын ее Кунас основал город Каунас. Кому Каунас‚ а на этих страницах – Ковна. Украшение Речи Посполитой.
В Ковну не пускали предков моих: на жительство не допускали по желанию горожан, и всё тут! В пятнадцатом веке не допускали‚ в шестнадцатом упорствовали‚ даже в середине восемнадцатого предписали: "очистить от жительства евреев все городские земли‚ кому бы они ни принадлежали". А если по случаю туда попадали‚ а если по болезни там умирали‚ покойника везли на тот берег Вилии‚ в слободку Вильямполь‚ где погребальное братство и кладбище с древними на нем могилами‚ где братья Соловейчики, рав Моше и рав Аарон, построили большую синагогу.
Где же они селились‚ предки мои‚ если в Ковну не допускали? Кто им давал пристанище? Шавли‚ Вилькомир‚ Поневеж – невидные городишки. Кейданы‚ Оникшты‚ Ракишки и Янишки – неприметные местечки‚ где хлеб ели в печали‚ в крайнем изнурении и нищете.
Но подоспела вдруг надобность‚ и затребовали родственников моих в город Ковну‚ милостивое выдали дозволение разместиться на двух улицах, Замковой и Повилейской‚ в строгости и повиновении‚ под неусыпным за ними надзором. Общие промыслы‚ общая вокруг скудость‚ сутолочное желание ухватить пару грошей‚ а таковое и при благом намерении ведет к подрыву и ущемлению соседа‚ ибо грошей на свете мало‚ а желающих много. Пришла потом русская власть‚ надолго пришла‚ не на одну жизнь‚ и жители Ковны всеподданнейше попросили выселить из города зловредную нацию‚ всех без изъятия‚ нужно будет – с применением воинской силы‚ дабы не было им‚ жителям‚ никоего ущерба от нежелательных постояльцев. Правил в Литовской земле сиятельный вельможа Николай Васильевич князь Репнин‚ что обвинил жалобщиков в "застарелой‚ несмысленной к евреям зависти" и повелел оставить родственников моих в городе‚ ибо их удаление опустошит Ковну‚ незамедлительно приведет к подрыву ремесел и явному стеснению торговли.
Ковна – губернский город на Санкт-Петербургско-Варшавской железной дороге: семьсот пятьдесят девять верст от Петербурга‚ девятьсот восемьдесят семь от Москвы. В 1864 году в Ковне насчитали шестнадцать тысяч пятьсот сорок еврейских душ: среди них оказались Нахман Рит и будущая его жена Ева. Покойников всё так же возили через реку‚ в слободку Вильямполь: не лежат ли там и мои родственники? – но однажды разлилась сверх меры река Вилия‚ не стало через нее перевоза‚ а потому и захоронили покойников в Ковне‚ на новом еврейском кладбище. На том кладбище‚ куда принесли Нахмана Рита‚ но это случится позднее.
Не было любви к чужакам‚ не было теплоты к нежелательным постояльцам‚ которые жили обособленно‚ при своем платье и своих пейсах‚ по чудным законам и обычаям. Сопутствовало им окружение, разнородное и разновидное‚ чужака высматривало во сто глаз‚ странности подмечало и несхожести закоренелого племени. Вечное неприятие‚ глаз сощуренный‚ непременный шепоток о "рассудительно замученных" младенцах‚ кончивших жизнь "от рук жидовских". Книги выпускали "про иудейские зверства"‚ а в тех книгах сказано‚ будто у евреев из колена Ашера одна рука короче другой‚ у евреев из колена Гада на голове гнойные язвы‚ у потомков Йосефа и Биньямина рот кишит червями‚ а потомки Дана имеют свиные уши и испускают нестерпимое зловоние‚ для устранения которого смазывают себя христианской кровью.
Предки мои – из какого вышли колена? У Нахмана Рита и жены его Евы‚ у детей их и внуков руки были одинаковой длины‚ язвы на голове не проглядывали‚ с червями во рту обошлось‚ да и кровью себя не мазали: фи! А по ковенским улицам уже ходил праведный мудрец из Саланты‚ может‚ мимо их дома проходил‚ может‚ здоровался за руку: нищий‚ больной‚ слабый телом‚ он молился в полумраке синагоги со стоном-рыданием: "Знай‚ перед Кем ты стоишь!"; рыдали его ученики; стонал‚ быть может‚ и Нахман Рит: "Рвите сердца ваши‚ а не одежды ваши"‚ а потому долгие часы молитвы‚ плача‚ раскаяния‚ чтобы пробиться в наглухо закрытое собственное сердце.
Нахман Рит‚ обремененный возрастом‚ разместился в моем альбоме: на пороге нового века‚ от которого так много ожидали. Скромная тужурка – воротником под горло‚ седая бородка с усами‚ высокий лоб‚ глубокие от него залысины‚ глаза невеселые‚ усталые‚ насмотревшиеся. Если и были страсти – переплавлены в искушении. Если и приобрел знания – не познать меру суровости суда Всевышнего. Сохранилась открытка из Бруклина‚ от сына-дантиста‚ июль 1913 года: "Господину Нахману Риту‚ табачный магазинъ‚ Russia‚ Ковна". Значит‚ был у моего прадеда табачный магазин. Сохранилась другая открытка‚ ноябрь 1913 года‚ тоже из Бруклина: "Г-ну Абе Риту‚ мыловаренный заводъ‚ Russia‚ Ковна". "Дорогой Аба! Напиши мне подробное письмо о смерти нашего дорогого отца..." Значит‚ умер Нахман в конце того года и похоронен на ковенском кладбище‚ в утерянной ныне могиле.
Его жена Ева доживала свои дни в Москве‚ на Пречистенском бульваре‚ у дочери Софьи. Сын Владимир к тому времени поменял веру‚ чтобы поступить в университет; он приходил в гости к братьям и сестрам‚ но для матери был мертвым со дня крещения. В 1914 году военный врач Владимир Рит погиб на фронте; когда Еве сообщили об этом‚ она сказала: "Моего сына давно нет в живых".
Предполагали – а ныне доподлинно известно: в утробе матери является ангел‚ показывает зародышу рай с адом‚ указывает место‚ где ему умереть и быть погребенным. Но даже ангел‚ видно‚ не знал‚ что кладбище в Дорогомилово снесут‚ а территорию используют под городскую застройку. Если вы поедете из Москвы по Кутузовскому проспекту‚ мимо высотной гостиницы "Украина"‚ непременно посмотрите направо: там‚ ближе к реке‚ у Москва-реки‚ было еврейское кладбище‚ где запрятались теперь в земле‚ в корнях деревьев каменные обломки с причудливыми письменами. Там схоронили прабабку мою Еву‚ там же – и деда моего Абу. Всё как положено: с памятником‚ надписью на иврите‚ с непременной поминальной молитвой. Перед самой войной родственники получили повестки на перезахоронение; мама с папой перенесли прах Евы и Абы на Востряковское кладбище‚ на холмики воткнули временные таблички с номером‚ но памятники поставить не успели. Началась война – студеная пора жизни. На территории кладбища обучали новобранцев: ползать‚ окапываться‚ бежать в атаку, колоть штыком‚ – они и затоптали могилы с табличками. После войны одинокие фигуры бродили по Дорогомиловскому кладбищу‚ посреди вскрытых могил и разбросанных плит в поисках отцов-братьев. После войны памятники с Дорогомиловского кладбища навалом лежали в Востряково; дошлые мужички ст