– Надеюсь, вы скоро умрете, Уэллс, и избавите наконец литературу от вашего обременительного присутствия.
– А я надеюсь, что вы будете счастливы и не так склонны возвышаться за счет принижения ваших собратьев.
– Я уверен, что полноценно исполняю свой долг сохранения хорошей литературы, поэтому не могу представить, что в один прекрасный день возьму и прерву ваши дни. Под конец скажу, что хороший писатель-фантаст – это мертвый писатель-фантаст. Так он, по крайней мере, может посещать воображаемые миры.
Ведущий встречает это высказывание смехом, публика тоже смеется и аплодирует. Камера показывает Габриеля Уэллса, от которого ожидается ответная реплика, но тот молчит, как будто утратил желание сражаться. У него оскорбленный вид, словно ненависть Муази пробила-таки его защитный панцирь.
Ведущий продолжает программу, представляя другие книги, которые считает примечательными. Люси видит, что Габриель сидит с отсутствующим видом, ему не терпится покинуть студию. Ей неприятно наблюдать его таким, и она гасит экран. Раньше она не подозревала, что литература может разжигать такое озлобление между критиками и писателями, ей было невдомек, что первые могут мнить себя конкурентами вторых. Все это кажется ей похожим на спортивное состязание, к примеру, фигурное катание, в котором на лед выходит сам судья. Явное нарушение равенства сторон!
Решив отыскать критика, она ищет в интернете координаты издателя Муази, и небезуспешно.
Сами и его сестер принимает у себя дома грузная женщина в ярком гриме, вся увешанная драгоценностями. Сняв пальто, они усаживаются в обильно обставленной комнате. Над ними простирает крылья чучело совы с растопыренными лапами, вокруг теснятся статуэтки Девы Марии, толстяка Будды, архангела Михаила, поражающего копьем дракона. На одной картине красуется Диана-охотница, на другой египетская богиня Исида. Комнату освещают только красные свечи, зато их штук сто. Гости сидят за круглым столом.
Первой заговаривает одна из сестер.
– Это наша первая попытка, – предупреждает она.
– Сядьте кружком, соприкасаясь кончиками пальцев. Главное, не пугаться при ее появлении и не прерывать контакт: ни в коем случае нельзя рвать цепь.
Фаустина Смит-Веллингтон зажигает толстую свечу и медленно произносит:
– Я вызываю дух вашей матери. Как ее звали?
– Муния.
– Муния, я вызываю твой дух. Предлагаю тебе общаться с нами следующим образом: чтобы сказать «да», ты приподнимаешь стол один раз, «нет» – дважды. Муния, ты здесь?
Ничего не происходит. Все взволнованно ждут.
– Получается не всегда, но стоит подождать, – подбадривает их Фаустина. – Если она далеко, ей потребуется время. Муния, – снова обращается она к блуждающей душе, – пожалуйста, здесь твои дети, они хотят с тобой поговорить.
Снова ничего.
– Муния, я вызываю твою душу на разговор с нами. Дай о себе знать, когда сможешь. Муния, ты здесь?
Все тихо. Вдруг гаснет свеча, потом еще одна, еще.
Вскоре стол приподнимается и несколько секунд висит в воздухе.
– Мама! – испуганно вскрикивает одна из сестер.
– Главное – не разрывать круг! – напоминает всем медиум.
Стол с грохотом встает на все четыре ножки. Габриель с трудом верит своим нематериальным органам чувств…
– Вокруг нет никаких духов! – изумленно говорит он.
– Полюбуйся вот на это! – подсказывает ему дед.
Игнас проходит сквозь стол и демонстрирует внуку, что Фаустина нажимает ногой гидравлическую педаль, позволяющую ей приподнимать стол.
– Говорила же тебе Люси: 95 процентов медиумов – шарлатаны. Удивительно другое – легковерность ее ненаглядного Сами.
– То-то он обрадуется встрече с Люси! Он поймет, что уж она-то – настоящий медиум.
– Мама… мама… Это ты?
Стол приподнимается один раз.
– Теперь задавайте вопросы. Она вас слушает.
– Тебе там плохо? – спрашивает одна из сестер.
Стол приподнимается два раза.
– Значит, тебе хорошо?
Один подъем стола.
– Мама, мы пришли к тебе, потому что Соня встретила и полюбила одного человека. Мы считаем, что он ей не пара, но она ничего не желает слышать. Нам нужно узнать твое мнение. Должны мы разрешить ей с ним видеться?
Два подъема стола.
– Из-за его болезни? – спрашивает одна из сестер.
Опять два подъема.
– Из-за его дурных привычек? – спрашивает другая сестра.
На этот раз – один подъем.
Диалог между девушками и гидравлической педалью медиума продолжается к унынию бедняжки, ждавшей материнского одобрения.
Габриель не отрывает взгляд от Сами.
«Повезло же ему: его беззаветно любит Люси, необыкновенная женщина!» — думает он.
Сами помалкивает, но видно, что он потрясен общением покойной матери и его сестер, соскучившихся по любви и по очереди заговаривающих о реальных или воображаемых женихах.
– Непохоже, чтобы бывший жених Люси испытывал сомнения, – замечает Игнас.
– Да, Сами ни о чем не подозревает.
– В свое время о таком уже писал Гарри Гудини. Рынок переполнен спиритами-шарлатанами, злоупотребляющими доверчивостью клиентуры. Их задача – удовлетворять понятную потребность человека беседовать с умершими близкими. По последней статистике, сейчас численность человечества – восемь миллиардов. Шесть миллиардов из них верят в возможность говорить с умершими, 5 миллиардов уже имеют опыт столовращения и прочих штук, три миллиарда регулярно поддерживают контакт с медиумами, устраивающими им псевдосеансы связи с ангелами, демонами и призраками.
– Не знал, что загадка загробной жизни настолько увлекательна!
– Ты же сам написал в «Мы, мертвецы»: девяносто процентов человечества – суеверные или верующие люди.
– Я не всегда убежден в том, о чем пишу в своих романах. Знаешь, первым делом я – существо сомневающееся. Еще я написал вот что: не интересоваться тем, что с нами произойдет, – форма недомыслия.
– Я так и не понял, как ты сам относишься ко всем этим сюжетам.
– Как заинтригованный исследователь. В конце концов, желать знать, что с нами будет после кончины, – вполне законное любопытство, разве нет?
Они продолжают наблюдать за пятью гостями медиума и за ней самой.
– Как бы то ни было, Сами и его сестры – довольно симпатичные люди, – продолжает Габриель. – Признаться, у меня вызывала сомнение его честность, но месье Дауди, ставший Сержем Дарланом, не подтверждает моих опасений: он не жулик. Просто бухгалтер, которому не повезло с жуликоватым хозяином, подложившим ему наркотики и взвалившим на него всю вину.
– А как же его бегство?
– Желание спасти свою шкуру. Достаточно на него взглянуть, чтобы понять, что он всего лишь почтительный сын, надеющийся поговорить с обожаемой матерью…
– Итак, каковы наши действия, внучек?
– У нас нет выбора: я дал Люси слово. Мы должны поставить на рельсы эту потерпевшую крушение любовь. Дождемся конца церемонии и проследим за Сами, чтобы узнать его адрес. Следующий шаг будет уже за ней самой.
Под ними всхлипывает одна из сестер – та, которой придется отказаться от любимого; она не прерывает контакт с пальцами своих сестер.
Фаустина Смит-Веллингтон хранит серьезность, ей важно напомнить клиентам, что происходящее зависит не от нее, а от невидимого мира, она же остается всего лишь его послушной слугой.
Люси приходит по полученному от издателя Муази адресу и нажимает дверной звонок. В шикарной квартире напротив «Комеди Франсез» принимают гостей. Она собиралась попасть внутрь, воспользовавшись полицейским удостоверением, но внешность и платье служат ей еще более надежным пропуском. Безупречно одетый лакей, открывший ей дверь, осматривает ее с головы до ног и, ни о чем не спрашивая, впускает. Переступив порог огромной квартиры, она видит стайку изящных худых женщин, принимающих ухаживания толстяков гораздо старше их. Два десятка официантов разливают шампанское и раскладывают черную икру. Люси удивлена: по словам издателя Муази, квартира принадлежит политику крайне левых взглядов, без оглядки клеймящему мир капитализма. Она вспоминает его речи против банков, обрекающих народ на голод, его позицию в пользу стопроцентного налогообложения самых крупных состояний Франции. Единственное, что позволяет определить политические убеждения хозяина этого роскошного жилища, – портреты Сталина, Че Гевары, Фиделя Кастро, Мао Цзэдуна, Уго Чавеса и Пол Пота на всех стенах.
– Я ищу Жана Муази, – обращается она к внимательно разглядывающему ее гостю.
– Муази? Он, наверное, на террасе.
Поднявшись по лестнице, она выходит на террасу площадью все пятьсот квадратных метров с видом на весь сияющий огнями Париж. Из колонок звучат революционные латиноамериканские песни. По диванам расселись человек сто, среди которых Люси узнает знаменитых актеров (часто выступающих с крайне левых позиций), журналистов, адвокатов, защищающих медиаперсон, певцов. Большинство курит сигары и пьет шампанское. Туда-сюда снуют девицы, еще моложе тех, кто толпится внизу; Люси не уверена, что все они совершеннолетние. Но поскольку в ее задачу не входит расследование преступлений этого свойства, она снова пытается выяснить, где ей найти Муази. Наконец некий обладатель выпирающего брюха соглашается указать ей направление поисков:
– Когда не знаешь, где он, это значит, что он либо наяривает в туалете девчонку, либо делает себе дорожку вон за теми пальмами.
Двинувшись в подсказанную сторону, она застает прославленного критика за вдыханием белого порошка при помощи свернутой в трубочку купюры в сто евро. У него на коленях, лицом к нему, восседает полураздетая особа.
– Можно с вами поговорить, месье Муази?
Она предъявляет полицейское удостоверение. Он оглядывает ее с головы до ног, как при покупке скаковой лошади: взгляд задерживается на груди, возвращается к ногам; потом он пожимает плечами и сгоняет со своих колен расположившуюся там особу.