– У вас найдется немного времени? Не пропало желание посидеть со мной в ресторане? Идемте, я проголодалась.
Тома накидывает плащ и ведет ее/его в шикарное бистро поблизости. Там он пропускает женщину вперед и предлагает столик с банкеткой. Габриель-женщина рад, что может попользоваться мужской галантностью. Он садится и незаметно сбрасывает туфли на высоких каблуках, от которых ужасно устал.
– Ваш визит – полная… неожиданность.
– Что хорошего тут можно заказать?
– Надо же, именно так выражался мой братец!
Он пугается, что манера говорить может его выдать, но собственный голос звучит успокаивающе. Этот высокий голос отличается, правда, от голоса Люси, каким он его воспринимал, когда он звучал не у него в голове.
– Чем вызвано ваше желание снова меня увидеть так скоро? Вы продолжаете расследовать смерть моего брата?
– Вы смастерили некрофон, не так ли?
– Как вы могли об этом пронюхать?!
Габриель-женщина ищет объяснение. Например, такое:
– Я узнала об этом от Габриеля на одном из наших сеансов. Он сказал, что беседовал с вами через этот прибор.
– Так это вправду был он, я действительно говорил с моим умершим братом…
– Ясно одно: у меня состоялась медиумическая связь с ним, и он рассказал мне о вашем приборе. Сказал, что прибор сломался. Вы его починили?
– Нет… К сожалению, сгоревшую деталь нелегко найти. Я ее заказал. Думаю получить ее на следующей неделе.
Официант подает им два меню.
– Блюдо дня – индейка с каштанами.
– Как насчет рыбы? – спрашивает Тома.
– Скат с каперсами.
– Я возьму это.
– Гм… Я веганка, – сообщает Габриель-женщина, вспомнив данное Люси обещание не подвергать ее организм опасности «трупоедения».
– Вегетарианского меню у нас нет, могу предложить салат «Цезарь» без бекона и курицы.
Габриель кивает в знак согласия.
– Как вам удалось сконструировать такой невероятный прибор? – спрашивает он.
Тома польщен интересом к своей работе. Он залпом выпивает стакан воды и наклоняется над столом.
– Понимаете, мадемуазель Филипини, до сих пор считалось, что есть только два способа изучать окружающий нас мир: химия и физика. Лично я думаю, что существует третья форма проявления материи. Возьмите пластинку с симфонией Малера и разрежьте ее на кусочки. Среди молекул вы не найдете нот симфонии. Спрашивается, где на этой пластинке находится музыка?
– Не знаю.
– Это нематериальная волна. Или взять птичку: ни в клетках ее мозга, ни в ее ДНК не найти мелодии ее песни. Если у вас две совершенно одинаковые птицы с одинаковой ДНК, то все равно…
– …все равно они будут чирикать по-разному?
– Вижу, вы начинаете понимать, куда я клоню. То же самое и с человеком. Сколько ни препарировать нейроны мозга Эйнштейна, формулу E=mc² там не найти. Сколько ни копаться в вашем мозгу или в вашей ДНК, ваших снов там нет. Мое открытие заключается в том, что в нематериальном мире есть нечто такое, чего не обнаружишь методами физики и химии. Третья, нематериальная форма.
– Волна, говорите?
– Она самая. Не имеющая никакой консистенции, но воздействующая на материю. При слушании симфонии Малера у меня происходит выделение эндорфинов. Песня птицы рождает у ее сексуального партнера желание совокупиться, вследствие чего на свет появляется яйцо. Формула E=mc² позволяет строить атомные станции, вырабатывающие электроэнергию для наших домов, они же позволяют изготовлять атомные бомбы для уничтожения этих домов. Но если поразмыслить, источник всего этого – мысль.
– Волна, только и всего…
Габриель ловит себя на том, что брат вызывает у него восхищение. Никогда раньше он не слышал от него таких четких и убедительных речей.
– Это позволило мне понять ваш пример с сахаром в чае. Я был слепцом. Незрячим. Университетское образование – это шторы, мешавшие мне видеть мир во всей его чудесной сложности. По той же причине я считаю, что никакой компьютер не сможет скопировать мысль моего брата. Максимум, что возможно, – это имитация некоторых особенностей его манеры письма.
– Вернемся к вашему некрофону.
– Я сказал себе: если кто-то говорит с мертвыми, значит, обязательно есть испускаемая и принимаемая волна. Я раскопал чертежи некрофона Эдисона, там упомянуто магнитное поле. Я стал перебирать магнитные волны и методом дедукции выявил узкую зону спектра, где могли бы находиться эти волны. Это волны широкой амплитуды, с гребнями, близкими к инфразвуку.
– Вот почему их улавливают кошки?
– Некоторые животные действительно общаются на этой длине волны: летучие мыши, дельфины.
Тома подсаживается к медиуму и кладет руку ей на бедро. Сознание Габриеля получает двойственный электрический разряд: женская кожа сигнализирует о приятном ощущении, но мысль, что к нему пристает брат-близнец, совершенно невыносима. Он отшатывается, при этом задевает коленом стол и опрокидывает бокал, разбивающийся вдребезги.
– Я стал другим человеком, Люси. Раньше я был рационалистом и картезианцем и видел в вас всего-навсего мошенницу, эксплуатирующую людскую наивность. Теперь я знаю, что вы правы: с мертвыми можно говорить, у меня получился разговор с покойным братом.
Габриеля посещает догадка, как облегчить диалог с Тома с того света:
– Во время нашего с ним последнего медиумического контакта ваш брат просил меня условиться с вами о коде, который помог бы вам сразу его идентифицировать. Хотите узнать про этот код?
– Попробую догадаться: «Rosabelle Believe»? К этому коду прибегал Гудини для бесед с того света со своей женой.
– Он самый! Этот пароль будет означать, что вы общаетесь с настоящим Габриелем, а не с прикидывающимся им духом.
– А что нового у вас, мадемуазель Филипини? Как продвигается ваше расследование? Не знаю, читали ли вы в газетах, что проект Александра де Виламбреза «Виртуальный Габриель Уэллс» идет вперед гигантскими шагами. Он объявил, что версия «Тысячелетнего человека», написанная его программой искусственного интеллекта, выйдет уже через месяц.
– Ему ни за что не добиться качества настоящего автора…
– Можно подумать, публика уловит разницу! Представьте, вдруг некоторые критики, сожалея, что не распознали его при жизни, внезапно опомнятся и примутся рекламировать это безобразие? Вот будет ужас, если Виламбрезу удастся до бесконечности профанировать при помощи робота творчество моего бедного брата!
Им приносят еду. Габриель хватает вилку и начинает есть, как привык, забыв о притворстве; видя удивление Тома, он спохватывается и изображает более женственные, почти манерные движения.
– Вы по-прежнему считаете, что я убил своего брата-близнеца?
– В данный момент я не исключаю никаких версий.
– Мадемуазель Филипини, вы упорны и умны, но я не понимаю, почему вы продолжаете меня подозревать.
Он хватает ее руку и прижимает к своей груди, не дав Габриелю времени среагировать.
– Почувствуйте мою энергию, мою искренность. Слушайте внимательно. Я не убивал брата и так же, как вы, хочу узнать, кто совершил эту гнусность.
Пока Люси и Долорес пользуются новым погружением Сами в глубокий сон для воздействия на его сновидения и побуждения его к применению наркотика, появляется Дракон.
– Зачем вы это делаете?
– Чтобы не позволить этому негодяю превращать девушек в рабынь, – отвечает Люси, давая Долорес понять, что общается с Иерархией.
– Обычно мы, существа из Среднего Астрала, не вмешиваемся и предоставляем народцу (это произносится с нескрываемым презрением) Нижнего Астрала вволю якшаться с живыми. Но меня насторожили ваши действия, а именно использование эгрегоров алкоголиков для нападения на живого человека.
– Мы с Люси хотим обезвредить токсичного живого человека, чтобы у него больше не было жертв, – подает голос Долорес. – Мы стремимся восполнить в невидимом мире то, что не получается у человеческой юстиции на Земле.
– Юстиция, Справедливость! Легко сказать и трудно претворить в жизнь! Что вы в этом смыслите?
– Наша цель – учредить Трибунал мертвых для исправления ошибок, допускаемых судами живых, – объясняет бывшая заключенная, полная решимости отстоять свою позицию.
Осмелев, она продолжает:
– На дворе двадцать первый век, так дальше нельзя. Пора разделаться со всеми этими извращенцами и прочими пропащими людьми, безнаказанно сеющими несчастье, забираясь порой на самую верхушку человеческой пирамиды или проникая в параллельные властные структуры.
Мужчина в белой тоге выглядит разочарованным.
– Я не абы кто… Практически я – изобретатель правосудия. Это я, Дракон, составил в 621 году до нашей эры первые письменные законы, применимые ко всем без исключения, независимо от социальной принадлежности. Раньше богатых и бедных судили по-разному, отдельные законы существовали для мужчин и женщин, чужестранцев и сограждан.
– Неужели до того все было настолько запущено? – с сомнением спрашивает Люси.
– Были десять Моисеевых заповедей, продиктованных свыше в 1330 году до нашей эры, но они касались только евреев, а их было раз два и обчелся. В моей родной Греции, тогдашней главной державе Средиземноморского бассейна, действовали только устные законы, допускавшие вольную интерпретацию. Законодатель карал согласно своей интуиции и ни перед кем не отчитывался. Это порождало массу злоупотреблений. Но я положил конец праву индивидуальной мести. Меня посетила идея выгравировать законы сначала на деревянных щитах на въездах в города, а потом на каменных стелах, чтобы никто не мог оправдываться незнанием закона. Я же изобрел разницу между преднамеренным и непреднамеренным убийством. Это я к тому, что правосудие – мой конек.
– Так это из-за вас появилось понятие «драконовские меры»?
– Да, но у меня не было выбора. Для замены жажды мести требовалась гарантия примерного наказания. Я был утопистом, прямо как вы, и воображал, что нельзя никому давать спуску. В результате кража каралась смертью. Вот почему мое имя стало ассоциироваться с крайне суровым наказанием.