«Спасибо, что живу еще один день».
Вернувшись в свое тело, Люси с облегчением чувствует, что мигрень утихла. Остается слабая боль в животе, но она себя знает и не сомневается, что худшее позади. Не теряя ни секунды, она включает компьютер и переводит деньги на счет Майкла Пламера.
Потом смотрит в окно. Небо затянуто облаками, накрапывает дождик. Комнату озаряет молния, кошки дружно вздрагивают.
Она изучает расписание поездов до Лондона, намереваясь добраться оттуда до Стоунхенджа на такси и постараться ничего не пропустить. Но на дорогу в любом случае уйдет не менее трех часов, а значит, к ее прибытию все уже завершится.
Она вспоминает, что обещала Габриелю связаться с матерью погибшего в аварии швейцарца, назвавшего им новое имя Сами, и тут же набирает ее номер. Когда женщина берет трубку, Люси скороговоркой объясняет невероятные обстоятельства этого звонка и называет три ключа, которые доказывают, что послание исходит от ее сына. Потом она перечисляет его пожелания: чтобы она простила его убийцу, распустила комитет его поддержки и впредь заботилась только о своем счастье. Женщину на другом конце линии переполняют чувства, Люси рада, что не говорит с ней лично. Разговор длится несколько минут, и Люси завершает его с чувством исполненного долга.
Кто-то звонит в ее дверь. Медиум вздрагивает, боясь, что это люди Сами или даже он сам отследил ее благодаря оставшемуся незаметным «жучку». Но, выглянув в окно, Люси убеждается, что к ней пожаловал Тома Уэллс. Она с облегчением впускает гостя.
– Я принес вам портативную версию некрофона.
Он стоит на пороге, под дождем, с большим чемоданом. Люси приглашает его войти.
– Вы все еще на связи с моим братом… там, на том свете? – спрашивает он.
– В некотором роде… А почему вы спрашиваете?
– Вы нужны мне для параллельного контроля. Ваша сторона метафизическая, моя – физическая. Это примерно то, о чем мы с вами договорились в прошлый раз, не так ли? Позвольте?
Не дожидаясь ее ответа, он раскрывает на столике черную параболическую антенну с направленным на его ноутбук желтым центральным стержнем. Любопытные кошки подкрадываются ближе. Не зная, о чем с ним договаривался Габриель, находясь в ее теле, Люси предпочитает держаться от него на расстоянии и показывает, где ему стоять. Он запускает программы и проводит настройку, требующую полной сосредоточенности. Она молча наблюдает за ним, он продолжает свои манипуляции.
– Алло? Меня кто-нибудь слышит?
Из прибора доносится треск, регулировка продолжается, Люси не осмеливается ее прерывать.
– Алло? Слышит меня хоть одна блуждающая душа? Алло, алло!
Ничего не происходит, и кошки отправляются на боковую.
– Я здесь, – произносит голос в звуковой колонке прибора.
– Габриель? Если это ты, то скажи пароль.
– Нет, это Эдисон. После поломки я всюду за вами следую, чтобы продолжить разговор, – доносится из колонки. – Не пойму, зачем вы пришли сюда, можно было бы продолжать разговор у вас в лаборатории. Что касается вашего брата, то, думаю, сейчас он занят другим. Мадемуазель Филипини в курсе дела.
Тома чуть на пляшет на месте от возбуждения.
– Здравствуйте, месье Эдисон! – Он оборачивается к Люси. – Где же мой брат?
– Сейчас? Насколько мне известно – а мне известно совсем мало, – он на юге Англии.
– Что он там забыл?
– Участвует в небольшом местном празднике.
Эдисон проявляет нетерпение.
– Плевать на вашего брата! Здесь я, важно только это. Обратите внимание, я – первый мертвый, связавшийся – научно выражаясь – с живым. Для меня важно, чтобы первым живым, общающимся с мертвым, был не первый встречный. У нас есть свидетель – мадемуазель Филипини. Вы можете записать происходящее при помощи вашего смартфона, мадемуазель Филипини?
Люси не разделяет их энтузиазма. Она пятится назад, падает в кресло, закрывает глаза.
– Мадемуазель Филипини! Вы уснули?
Она долго не шевелится, движутся только глазные яблоки под тонкой кожей век.
– Мадемуазель Филипини?!
Можно подумать, она спит и видит сон. Тома возвращается к своему прибору и опять принимается за настройку.
– Эдисон!
– Я по-прежнему здесь! Прошу вас, вернемся к нашей беседе.
– Нет, – произносит отрешенным тоном Люси.
– То есть как это «нет»? – возмущается блуждающая душа ученого.
– Я получила послание от моей Иерархии, они запрещают вам обнародовать открытие.
– Что?! Об этом обязан знать весь мир!
– Запрещено, – стоит на своем Люси.
– А если мы откажемся подчиниться диктату? – спрашивает Тома.
– Посланцы Иерархии позаботятся, чтобы вы передумали. Только учтите, для вас это может быть болезненно. Не говорите потом, что я вас не предупреждала!
– Посланцы вашей так называемой Иерархии мне не страшны. В материальном мире они бессильны.
Она встает, подходит к ученому почти вплотную и, глядя на него с шаловливым видом, произносит:
– Они – да. В отличие от меня.
– Я не намерен отказываться от такого фундаментального открытия только потому, что таков совет какого-то медиума.
– У вас нет выбора.
– Уж не воображаете ли вы, что можете меня запугать? Чем вы мне, кстати, угрожаете? Вы меня ударите?
Вид Люси становится угрожающим, и Тома кажется, что сейчас она влепит ему пощечину.
– Чтобы помешать кому-то совершить глупость, можно пригрозить палкой, а можно и поманить морковкой…
Она подходит еще ближе, и их губы соприкасаются.
Камни Стоунхенджа поливает дождь. Впавшие в транс друиды по-прежнему шлепают по мегалитам ладонями и распевают свои песни.
Сердитое небо все еще затянуто непроницаемыми антрацитовыми тучами, по нему пляшут сиреневые и белые молнии. Среди этого хаоса происходит столкновение блуждающих душ.
Официальные авторы послали мощную волну скуки, коварный клей, сковавший Франкенштейна, робота Азимова и Ктулху Лавкрафта. Даже гигантский кальмар Жюля Верна выглядит как морское чудище, выброшенное на берег. Дракула Брэма Стокера отступает перед распятьем в руке у святого Августина. Лагерь литературы воображаемого, похоже, терпит поражение. Венера в мехах Захер-Мазоха щелкает кнутом, метя в Эдгара По, чей Ворон силится ее клюнуть и тем спасти своего господина, но она с легкостью от него отмахивается. На Алису Льюиса Кэрролла наседает Пугало Ротт-Врийе, твердящее: «Возьми конфетку, малышка». Габриель Уэллс вынужден призвать своего капитана Лебедя, и тот без труда прогоняет извращенца.
Сражение становится все более напряженным и красочным, персонажи романов перемешиваются со своими создателями, вместе с ними участвуя в этом небесном Армагеддоне.
Трех мушкетеров Александра Дюма преследуют братья Карамазовы, чьи револьверы перезаряжаются легче мушкетов. Флоберовская Эмма Бовари соблазняет Робинзона Крузо Даниеля Дефо. Стендалевский Жюльен Сорель давит гигантского таракана Кафки. Пугало набрасывается на хоббитов, ловит их сетью и кричит: «Сюда, мои маленькие!»
На подмогу с обеих сторон прибыли союзники, и пират Джон Сильвер из «Острова сокровищ» Стивенсона рубится на саблях с несколькими философами и поэтами, поддерживаемыми кучкой жеманниц, вооруженных широкими веерами.
Друиды знай себе колотят в бешеном ритме по камням Стоунхенджа, ослепительные небесные вспышки придают сцене стробоскопический эффект.
– Признайте себя побежденными, поставщики литературного хлама! – кричит Ротт-Врийе, воздевая свою академическую шпагу. – Согласитесь, что вы посредственности, и исчезните!
– Нет, мы будем драться до победного конца! – упорствует Конан Дойл.
В этот момент в центре Стоунхенджа появляется эктоплазма огромной змеи. Все сражающиеся потрясенно замирают. Чудовище свивается в огромную спираль, накрывающую поле боя. Его разинутая пасть с болтающимся, как ремень, языком извергает слова:
– С ума, что ли, посходили?!
– Ты кто? – спрашивает ошарашенный Ротт-Врийе.
– Туан, первый друид. Вы в моем доме, я создал это святилище.
Друиды перестают хлопать по камням, молнии больше не сверкают, дождь унимается, тучи рассеиваются.
– Чего сцепились, жалкие душонки?
– Не вмешивайтесь не в свое дело! – отвечает Ротт-Врийе.
– Все мы одним миром мазаны, все мы – рассказчики. Не бывает ни плохой, ни хорошей литературы. Литературе воображения нужны стиль и психология, литературе, сосредоточенной на стиле, – воображение и вымысел. Суть и форма не антонимы, они дополняют друг друга.
Помните, что ваши корни тянутся к бардам, к гриотам, к доисторическим сказителям, сидевшим у костров. Вы заблуждаетесь, когда считаете литературу орудием власти, на самом деле она – способ просвещения, раздумья и развлечения. Ваше дело – возвышать. Благодаря Гомеру по Средиземноморью распространилась греческая культура. Благодаря Вольтеру, Гюго, Флоберу и Верну в мире просияла Франция. Благодаря Толстому и Достоевскому заблистала русская культура. Благодаря Шекспиру и Оскару Уайльду внимание всего мира привлекла английская культура. Достойны внимания китайская, индийская, корейская, японская литература… Каждый из вас по-своему участвовал в поразительном процессе: вы рассказывали истории, помогавшие детям засыпать, грезить, открывать новые горизонты. Книги помогают душам путешествовать, сидя на месте. И я, Туан, защищавший в свое время устную литературу от литературы письменной, говорю вам о своем нынешнем убеждении, что вся литература без исключения достойна защиты. Наша сила – в нашем многообразии. Глупо постановлять, что некая литература превосходит какую-то другую, потому что не существует плохих жанров, есть только плохие авторы, не умеющие вселять в читателей желание переворачивать страницы. Надо перестать навязывать точку зрения, преследующую цель унификации литературы. Пруст, я знаю, что ты любишь научную фантастику.