кочили в разные вагоны. Я попал 77-м пассажиром в багажный вагон без скамеек, в тех краях называвшийся в честь Горького «максимом». Весь путь пришлось ехать стоя.
По прибытии в Гомель я пошел в парикмахерскую, где постригся, побрился и в первый раз вымылся после удельного парка, благодаря чему несколько утратил совдеповский вид. Обедал я в лучшей гостинице Гомеля, где еда после петроградской мне показалась восхитительной, но по старым понятиям не выдерживала ни малейшей критики. Вернувшись на вокзал, я обратился к начальнику станции с просьбой о разрешении на покупку билета на скорый поезд до Киева. Когда-то вытягивавшийся передо мною в струнку начальник станции меня, конечно, не узнал и, встретив «по одежке», предложил убираться вон. От начальника движения — тоже знакомого по высочайшим проездам — я получил в грубейшей форме ответ, что ему некогда со мною разговаривать. Оставалось одно из двух: или обратиться к немецкому коменданту, что мне казалось рискованным, или при содействии кондукторской бригады применить способ путешествия «зайцем», о котором я часто слышал, но сам никогда не пользовался.
Стараясь угадать по физиономиям сновавших на платформе обер-кондукторов, который из них будет сопровождать скорый поезд на Киев, я остановился на одном — большого роста, тучном, с целым рядом значков старого времени. Подойдя к нему, я почтительно произнес: «Господин обер, нельзя ли на Киев скорым проехать?» Он на меня строго посмотрел. Я ему незаметно сунул в левую руку государственный кредитный билет пятирублевого достоинства, на что получил в ответ: «Когда поезд подадут, ступай к третьему фонарю». Когда подошел состав поезда, я скромно стоял с чемоданчиком у фонаря... Обер прошел мимо меня, делая вид, что никакого представления обо мне не имеет. И только перед самым отправлением он, подойдя к фонарю, где отдавал свисток паровозу, отдал мне краткий, но строгий приказ: «Лезь...» В исполнение этого приказа я вскочил в полуоткрытую дверь вагона III класса, где был принят якобы случайно находившимся на площадке кондуктором, сказавшим мне: «По правой руке вторая койка внизу». Я вынул из кармана 30 рублей и дал со словами: «Милый человек, билетика не успел взять... Похлопочи, пожалуйста». Сунув деньги в карман, он сказал: «На следующей остановке». Я отправился на указанное место. В этой части вагона с одной стороны на длинной койке сидела сестра милосердия с каким-то доктором, а напротив два офицера; надо мною был чиновник. Пассажиры стали меня внимательно разглядывать. Первой заговорила сестра милосердия: «Вы кто будете?» — «Проезжий... Мы в Киев едем». Не удовлетворившись этим ответом, она стала задавать ряд других вопросов, по-видимому предполагая, что я скрываю свое настоящее положение. Чиновник почему-то стал мне давать советы (оказавшиеся для меня очень неудачными), как в Киеве выйти так, чтобы меня никто не видел. Вошел контроль. «Ваш билет...» — спрашивает контролер. «У кондуктора», — отвечаю я. На вопрос контролера, где билет, кондуктор с олимпийским спокойствием отвечает: «Я вам передавал их». «Да, да, хорошо», — со строгим лицом говорит контролер.
Таким образом, мой проезд обошелся в 35 рублей вместо 68 — стоимости билета III класса до Киева: я сберег 33 рубля, которые для меня в то время составляли много, так как я подъезжал к Киеву с 43 рублями в кармане.
10
Арест жены. Мой приезд в Киев. Результат пропаганды в русских и немецких войсках.
На следующее утро в Дарнице была произведена проверка документов. Один из бывших у меня в кармане паспортов был на чиновника никогда не существовавшего отдела снабжения. Хотя проверявший и не был знаком с этим учреждением, но так как печати были на месте, а вид у меня был совершенно уверенный, меня оставили в покое. Выйдя из поезда по совету чиновника на Киеве 2-м, я проклинал судьбу, так как пришлось с чемоданом тащиться пешком до Елизаветинской улицы в Липках, где жили мои знакомые.
Принят я был очень радушно и получил приглашение остановиться у них. (На мое заявление, что я ощущаю на себе «непрошеных гостей», которыми, вероятно, обязан моим 76 спутникам по вагону IV класса, они мне предложили пройти в отдельную комнату, где я и освободился от разносителей сыпного тифа.)
В Киеве я начал хлопотать в отделении немецкого штаба — «оберкомандо» — о своей жене. Мне было предложено послать личную телеграмму в Берлин, где я знал министра иностранных дел адмирала Хинце, бывшего флигель-адъютанта германского императора и несколько лет состоявшего при особе нашего государя. На телеграмму ответа я не получил. Через несколько дней из Петрограда пришло известие, что почти одновременно с моим приездом в Киев жена была освобождена из комиссариата: в данном случае немецкие власти не успели оказать содействия. В то же время от приехавшего в Киев служащего нашего дома я узнал несколько фактов из жизни жены под арестом.
В ночь на 2 сентября приехал следователь новодеревенского комиссариата и арестовал жену. Помещена она была в новодеревенском арестном доме, в камере с целой группою уголовных баб и воровок, из которых одна заболела на следующий день холерой и была по приказанию врача увезена. Тогда старший солдат караула перевел мою жену в занимаемое ими караульное помещение, где велел поставить кушетку. Отношения, установившиеся с первых дней между моей женою и чинами караула, были вполне хорошими; объяснялось это отчасти тем, что, получая из дому обеды и ужины, она ими делилась; а когда солдаты самовольно брали у нее провизию, делала вид, что ничего не замечает. Красноармейцы ей рассказывали, что их так плохо кормят, что они вынуждены отбирать молоко, картофель, яйца и пр. у крестьян, привозящих эти продукты на продажу в город.
Однажды, когда чины караула были посланы арестовать одного генерала, оставшийся в караульном помещении красноармеец вступил с женою в откровенную беседу: полушепотом он рассказал ей о своем былом житье на фронте, об эпизодах боевой жизни; и вдруг преобразившись из красноармейского разгильдяя в дисциплинированного солдата старых времен, он с большой гордостью поведал о том, что у него имеется Георгиевский крест IV степени, который ему приколол на грудь сам великий князь Николай Николаевич. На вопрос, отчего он его не носит, солдат с глубоким вздохом ответил, что не такие теперь времена. О преследованиях офицеров и массовых расстрелах он говорил с громадным возмущением, находя, что среди офицеров было много прекрасных, горячо любимых солдатами людей... Последние слова он произнес совсем шепотом.
10 сентября жену мою вызвали в Совет и сообщили, что отпускают ее, так как стало известно место моего нахождения; а на следующий день она получила мою телеграмму из Унечи о моем благополучном прибытии в новое государство — Украину.
В то время юг России представлял из себя четыре совершенно отдельных самоуправления: 1) Украина, управляемая гетманом Скоропадским; 2) Донская область с донским атаманом генералом Красновым в Новочеркасске; 3) Добровольческая армия, возглавляемая генералом Деникиным в Екатеринодаре; 4) Крымское правительство в Симферополе. Зарождение Украины произошло не вполне естественно, а именно — не на родной украинской земле, а на чужбине. Многолетняя работа австрийского генерального штаба по подбору подходящих элементов для распространения идей «украинизации» Малороссии увенчалась явным успехом в дни заключения так называемого Брест-Литовского мира.
Когда под влиянием интернационалистической пропаганды русская империя стала разваливаться и составные ее части стали предъявлять свои отдельные национальные требования, галичане в союзе с главарями радикальной киевской интеллигенции провозгласили себя на малопонятном языке «мова» представителями великой Украины; явившись от самозваной Центральной Рады в Бресте к своим восприемникам, они на основании права самоопределения народов получили свою независимость от большевиков, а суверенные права — от Германии, с которой заключили сепаратный мирный договор.
Еще в начале 1915 года в Германии под председательством одного отставного генерала образовалось общество «свободной Украины» — так назван был союз германских ревнителей украинского освободительного стремления; в его составе можно было встретить и депутата австрийского рейхстага, лично с Украиной ничего общего не имевшего. Первое полученное мною от Украины того времени впечатление: германская государственность в русской обстановке. В Киеве, в Липках, почти на всех перекрестках стояли столбы с обозначением направлений к различным административным учреждениям германского штаба; жители' столицы не имели права ходить по улицам Липок, не имея в кармане немецкого аусвайса.
Я нашел среди чинов администрации Украины несколько своих старых знакомых, помогших мне в получении паспорта и всяких нужных документов. Главы государства — ясновельможного пана гетмана Павло Скоропадского в это время в Киеве не было: он ездил на поклон к императору Вильгельму, наградившему его званием «светлости» и лентой одного из прусских орлов. Еще до возвращения главы самостийной Украины население Киева было оповещено о подробностях его пребывания в гостях у германского императора благодаря помещенным в витринах на Крещатике фотографиям, на которых можно было любоваться восторженным выражением лица гетмана на приемах у бывшего врага нашего государя.
Взгляды на личность Скоропадского в киевских кругах были различные: одни возлагали на него надежды как на спасителя России; другие же смотрели на его деятельность весьма пессимистически. Меня крайне удивило отсутствие Скоропадского в Софийском соборе на торжественной панихиде по государю, совершенной киевским митрополитом Антонием Волынским только в сентябре, так как давно дошедшему из Екатеринбурга печальному известию вначале никто верить не хотел. Зайдя после панихиды в один дом, я там встретил священника церкви гетманского будинка (дворца). Он мне сказал, что не мог участвовать в службе в Софийском соборе, так как в тот же самый час гетманом была заказана в домовой церкви панихида по рабу божьему Николаю. Удивляться такому поступку Скоропадского я не мог, так как знал, что десятилетнее его пребывание в свите государя императора не помешало ему на одном из съездов (кажется, учительском) выразить, по словам местных жителей, восторг по поводу избавления его родины — Украины — от двухсотлетнего угнетения ее москалями.