слабость и доверие к императрице, советы которой толкали на одни ошибки. Правда, в 1923 году она же выпустила свои «Воспоминания о России», где очень сердечно (неизвестно, вследствие какой причины) отзывается об императрице. Лично я могу засвидетельствовать, что государыня была чрезвычайно благосклонна к княгине Палей, особенно в последние годы. Многих удивило в Париже и письмо княгини Палей к редактору' газеты «Возрождение» в номере от 3 января 1927 года, в котором она, между прочим, уверяет, что великий князь Павел Александрович никогда не признавал Временного правительства, между тем как в Петрограде в «Новом времени» от 21 марта 1917 года было помещено письмо великого князя Павла Александровича, в котором он в заключение говорит:
«Преклоняясь перед волею русского народа, всецело присоединяясь к Временному правительству, я все же считаю себя вправе, как и каждый гражданин великой России, сказать: «Пусть эти великие исторические дни не будут омрачены неправдой».
Встречаются среди эмиграции и такие люди, которые во что бы то ни стало стремятся производить в публике сенсации путем печатного слова: например, генерал Комиссаров, выдававший себя американцам за начальника царской полиции, а на самом деле бывший жандармский полковник, охранявший в период описываемых событий Распутина, сообщил в 1924 году на страницах американской прессы, что «Гемпшир», на котором погиб лорд Китченер, был взорван немцами, якобы узнавшими о поездке Китченера из моих сообщений по полученным от императрицы сведениям. До сих пор еще распространяются касательно гибели «Гемпшира» противоречивые сведения: по немецким источникам, он погиб от мины, поставленной немецкой подводной лодкой; по другим источникам, он взорвался благодаря адской машине, заложенной в него перед самым отправлением крейсера. Есть даже и такое предположение, что в гибели Китченера повинны его соотечественники, которым не удавалось подчинить его своему влиянию. Не стоит говорить об умышленно искажаемых фактах в версиях секретаря Распутина — Симановича или князя Феликса Юсупова с целым рядом клеветнических намеков, вроде рассказа о каком-то дурманящем зелье доктора Бадмаева, которое будто бы принимал государь; но нельзя не говорить о воспоминаниях, авторы которых под личиною правдивости преподносят сплетение были с небылицами.
Много будет и таких читателей, которые, судя по мемуарам, никак не смогут определить, кто же в конце концов был самым даровитым и полезным для Отечества государственным деятелем. К сожалению, не все авторы небылиц безвредны: некоторые из них в стремлении омрачить память бывшей царственной четы умышленно лживо освещают факты, касающиеся царя и его семьи. Такие писания, составляя продолжение пропаганды, доведшей нашу несчастную Родину до ее теперешнего полудикого состояния, наносят особенный вред в том случае, когда авторы их являются, по выражению одного из наших либеральных органов, «лицами, имевшими возможность наблюдать исторические события с такой стороны, куда не проникали глаза журналиста или политика».
27
Работа тайных обществ. Зарубежный съезд. Члены царской фамилии в эмиграции.
Хотя нашу эмиграцию разделяют и личные несогласия, и рознь как в политических, так и в нравственно-религиозных вопросах, — все же почти нет людей, не мечтающих о том дне, когда мы все вернемся на свою Родину.
Понимая это, и отдельные личности, и целые организации стараются путем различных приманок завербовать наибольшее количество своих сторонников. В этом направлении немало труда положили масоны, внедряющие убеждение, что при восстановлении России руководящая роль будет принадлежать им как единственному теперь сплоченному и хорошо организованному союзу. Впрочем, и сейчас им принадлежит руководящая роль в некоторых государствах, где все назначения, выборы, получение орденов и пр. зависят исключительно от этой организации, насчитывающей (по даваемым прессой и литературой сведениям) 4 252 910 членов и будто бы имеющей в своем распоряжении 556 миллиардов франков.
Братья их, вожди левой общественности, открыто вложившиеся в революцию, прилагают все усилия для внедрения в массы либеральных идей и искоренения в подрастающем поколении патриотизма.
Большие надежды возлагали русские эмигранты на возглавленный в 1926 году великим князем Николаем Николаевичем зарубежный съезд, от которого ожидали больших результатов и вожаки освободительного движения. Но ничьи надежды не оправдались, так как ничего реального съезд не дал, и участникам его пришлось разъехаться по домам, зря потратившись и лишний раз наслушавшись давно надоевших громких фраз и слов.
Наша эмигрантская пресса, за малыми исключениями, вместо того чтобы возбуждать чувство патриотизма, поет в унисон с русофобскими кругами; внушая мысль об опасности восстановления России патриотической, национальной, а может быть и монархической, она много способствует поддержанию в эмиграции розни, еще усиливающейся вследствие возникших даже среди членов нашей царствовавшей династии семейных несогласий; будучи преданы гласности, они далеко не способствовали к поднятию их престижа.
Вскоре после появления манифеста возглавляющего в эмигрантских кругах династию Романовых императора Кирилла императрица Мария Федоровна обратилась 21 сентября (4 октября) 1924 года к великому князю Николаю Николаевичу со следующим письмом:
«Ваше Императорское Высочество, болезненно сжалось сердце мое, когда я прочитала манифест великого князя Кирилла Владимировича, объявившего себя императором всероссийским.
До сих пор нет точных известий о судьбе моих возлюбленных сыновей и внука, а потому появление нового императора я считаю преждевременным. Нет еще человека, который мог бы погасить во мне последний луч надежды. Боюсь, что этот манифест создаст раскол и уже тем самым не улучшит, а, наоборот, ухудшит положение и без того истерзанной России.
Если же Господу, по его неисповедимым путям, угодно было призвать к себе моих возлюбленных сыновей и внука, то я, не заглядывая вперед, с твердою надеждой на милость Божию полагаю, что государь император будет указан нашими основными законами в союзе с церковью православною совместно с русским народом.
Молю Бога, чтобы он не прогневался на нас до конца и скоро послал нам спасение путями, ему только известными.
Уверена, что Вы, как старейший член дома Романовых, одинаково со мною мыслите.
Мария.
21 сент. (4 окт.), Хуадор».
В ответ на это послание, которое по желанию императрицы было предано гласности, появилось также преданное гласности ответное письмо великого князя Николая Николаевича:
«Я счастлив, что Ее Императорское Величество государыня императрица Мария Федоровна не усомнилась в том, что я одинаково с нею мыслю об объявлении себя великим князем Кириллом Владимировичем императором всероссийским.
Я уже неоднократно высказывал неизменное мое убеждение, что будущее устройство государства Российского может быть решено только на русской земле, в соответствии с чаяниями русского народа.
Относясь отрицательно к выступлению великого князя Кирилла Владимировича, призываю всех, одинаково мыслящих с Ее Величеством и мною, к исполнению нашего истинного долга перед Родиной — неустанно и непрерывно продолжать святое дело освобождения России. Да поможет нам Господь.
Великий князь Николай Николаевич.
7/20 окт. 1924 г. Шуаньи».
Недаром существует русская пословица: «Без царя народ — сирота». Осиротевшие россияне разбрелись по всем странам Европы. В 1925 году группа русских эмигрантов образовала в Париже при благосклонном попустительстве французов подобие русского правительства. Денежную поддержку оно получило из сумм, оставшихся за границей и принадлежавших настоящему русскому правительству времен императора Николая II. Центром этого бутафорского правительства оказался великий князь Николай Николаевич, избранный, вероятно, в благодарность за его прежнее благосклонное отношение к министрам «думским угодникам», являвшимся к нему в Ставку с докладами. Понятно, что монархистам (не конституционалистам) доступа в этот кабалистический круг не было.
Окружение великого князя было серьезно озабочено воссозданием его власти, причем не обошлось дело и без угодничества перед всесильным тогда в эмигрантских кругах бывшим Верховным главнокомандующим; сам великий князь Николай Николаевич не нашел для себя унизительным свести в эмиграции счеты с бывшим дворцовым комендантом, невольным свидетелем его предреволюционной деятельности. Когда образовался полковой союз взаимопомощи офицерам лейб-гвардии Гусарского Его Величества полка, устав которого был утвержден великим князем как Верховным главнокомандующим и старейшим командиром, — Николай Николаевич потребовал, чтобы мне не было предложено вступить в этот полковой союз; мотивировал он свое требование тем, что не может состоять в одном обществе с человеком, якобы покинувшим царя в дни крушения престола. Узнав о таковом волеизъявлении Верховного главнокомандующего, находившиеся в Париже кавалергарды вынесли базированное на заведомой клевете постановление меня игнорировать...
Все это происходило в Париже и его окрестностях в конце 1925 года. До меня доходили какие-то смутные слухи, не дававшие возможности точно знать, в чем дело, но тем не менее сильно меня огорчавшие, так как чувствовалось, что нарушена какая-то связь с моими бывшими сослуживцами. Разъяснилось все только в начале 1933 года, когда я получил в Ницце от лейб-гусар адрес, поднесенный по случаю исполнившегося двадцатипятилетия со дня назначения моего командиром лейб-гвардии Гусарского полка, т.е. с 9 августа 1907 года.
Вспоминая о прожитых вместе годах, однополчане настолько тепло отзываются о времени моего командования полком, что их адрес глубоко тронул меня и еще более укрепил наши дружеские отношения.
28
Нансен. Церковные дела. Русская женщина.