ившихся на дороге автомобилей следовал русский «белый царь».
Кроме того, как потом узналось со слов пленных, вблизи шоссе скрывались в дикой гористой местности курды и турецкие передовые части, производившие при участии германских офицеров рекогносцировку местности на путях к Сарыкамышу.
Когда государь, покидая Меджингерт, сел в автомобиль, генералы, офицеры и казаки кинулись провожать Его Величество; поднялась лихая скачка по сторонам царского пути, пролегавшего по каменистому неровному грунту. Проявление теплых чувств к Его Величеству со стороны народонаселения Кавказа сразу парализовало мечты турок о том, что мусульманское население станет на сторону нашего врага и что в горных областях начнутся волнения, мятежи, беспорядки.
Перед отбытием с Кавказа Его Величество послал наместнику следующую телеграмму:
«Покидая пределы Кавказа, я уношу самые добрые впечатления о войсках и светлые воспоминания о горячем проявлении преданности и любви всеми слоями населения. Сердечно благодарю Вас, граф Илларион Иванович, и прошу передать мою благодарность доблестной кавказской армии, начальствующим лицам и разноплеменным народностям вверенного Вам округа.
Николай».
Телеграмма эта с восторгом передавалась из уст в уста в самых отдаленных саклях и аулах. Милостивое внимание Его Величества порадовало многочисленных почитателей графа Воронцова-Дашкова, в числе которых был и я: работая под руководством графа в Красном Кресте во время японской войны, я сохранил о нем воспоминание как о настоящем русском вельможе в лучшем смысле этого слова, притом искренно преданного царю и Родине. Этот мудрый государственный человек сумел установить самые добрые отношения с разноплеменными народами Кавказа, распри и столкновения которых значительно сгладились за время его пребывания у власти.
Весть о предполагаемом посещении государем Новочеркасска прокатилась по всему округу еще за несколько дней до прибытия Его Величества; из самых дальних станиц съехались депутаты от народонаселения, которое, бросив свои домашние дела, массами шло навстречу своему монарху… И встретил царя Тихий Дон тепло, задушевно и искренно… Всюду, где только пришлось побывать государю, чувствовалась неподдельная радость и доброе расположение. На следующий день — тезоименитства государя императора — в Воронеж прибыла государыня с великими княжнами Ольгой и Татьяной. В Благовещенском соборе царская семья поклонилась мощам святителя и чудотворца Митрофана Воронежского.
По дороге в Москву Их Величества посетили в Тамбове статс-даму А. Н. Нарышкину, урожденную Чичерину, тетку знаменитого комиссара по иностранным делам СССР, до революции сидевшего по тюрьмам, а после революции жавшего руки королям Европы. (Эта родственница важного кремлевского деятеля умерла от разрыва сердца на телеге по дороге к месту назначенного ей расстрела, от которого не спасло ее и высокое положение племянника.)
В Москву министр двора привез августейших детей — наследника цесаревича и великих княжон Марию Николаевну и Анастасию Николаевну. Таким образом вся царская семья оказалась в сборе. Пробыв в Москве четыре дня, императрица уехала с детьми в Царское Село, а государь проехал на пять дней в действующую армию. В этот период времени он посетил Ставку, а в Гарволине, Новоминске и Седлеце остатки гвардии, понесшей за пять месяцев беспрерывных походов и кровавых столкновений громаднейшие потери как офицерами, так и нижними чинами. Не было боевого столкновения, на которое не считалось бы необходимым направлять гвардейские части. Такое систематическое истребление кадров гвардии начинало внушать некоторые сомнения в целесообразности подобных распоряжений для успеха нашего ратного дела.
4
27 января состоялось открытие сессий Государственного совета и Государственной думы. Председатель Государственной думы — М. В. Родзянко в своей вступительной речи восхищался нашими союзниками. «Великая Франция — наш верный испытанный друг… Благородная могучая Англия — мы верим ей и восхищаемся ее стойкостью…» — говорил он.
Не отставал от него и наш министр иностранных дел С. Д. Сазонов, известный англоман, своим преувеличенным преклонением перед посланниками Антанты заслуживший у многих именование «русского министра иностранцев». Он выразил с кафедры Государственной думы в прочувствованной речи среди представителей русского народа сердечную признательность союзникам за их искреннее отношение и деятельную помощь. Речь эта вызвала бурные овации по адресу французского и английского послов.
Многие не сочувствовали постоянному восхвалению союзников, не видя искренности с их стороны: главнейшим вопросом в отношениях с Антантой был вопрос снабжения наших армий, сводившийся к перекачиванию золота из русского государственного банка в иностранные.
В этот самый день, 27 января, государь император посетил в Киеве в Покровском женском монастыре великих княгинь — Милицу и Анастасию Николаевну. Живя в монастыре, они проявляли кипучую, исполненную патриотизма деятельность на пользу нашей армии: под их покровительством издавались и распространялись в народе лубки и портреты Верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича, печатались брошюры, создававшие ему громадную популярность, не умалившуюся даже после боевого провала в Восточной Прусии руководимой им армии.
Один из участников турецкой кампании мне говорил, будто еще в 1877 году генерал-адъютант М. Д. Скобелев сказал про великого князя Николая Николаевича (младшего): «Если он долго проживет, для всех станет очевидным его стремление сесть на русский престол. Это будет самый опасный человек для царствующего императора».
Заехав из Киева в Севастополь на смотр стоявшего на рейде Черноморского флота и вновь сооруженных укреплений, государь направился в Екатеринослав, где после молебствия в соборе преосвященный Агапит обратился к Его Величеству со следующими словами:
«Это — ваш подвиг, Ваше Императорское Величество. Вы трудитесь, наблюдая русскую жизнь, душу православного человека в наши скорбные, но святые дни. Вы лично видите, как святая Русь вместе со своим царем ничего не жалеет для блага своей Родины».
Близ Екатеринослава находился Брянский завод, на котором государь почти целый день объезжал мастерские, так что перед ним прошла вся картина заводской жизни и выделки из сырья металлургических изделий.
В день Сретения Господня государь вернулся в Царское Село, а 25 февраля он был в столице Финляндии — в Гельсингфорсе, где в то время зимовал почти весь наш Балтийский флот. Организация приема царя была, как всегда, возложена на тогдашнего генерал-губернатора, почему-то решившего не приглашать на чай никого из финляндского общества. К счастью, это было вовремя замечено и исправлена ошибка, которая могла дать повод к нежелательным обидам. К сожалению, не всегда удавалось вовремя парализовать ошибки местных властей, возбуждавшие неудовольствие против государя в вопросах, к которым он совершенно причастен не был.
Закончилась поездка по Финляндии на следующий день на станции Ланской, откуда государь на автомобиле проехал прямо в собор Петропавловской крепости на заупокойное служение по императору Александру III, в память дня его рождения.
28 февраля в 10 часов утра государь отбыл на Ставку. Отъезд его совпал с днем смерти графа Витте.
Пребывание на Ставке в этот раз затянулось на одиннадцать дней. 9 марта пришло известие о падении Перемышля. Ставка ликовала. Государь пожаловал великому князю Николаю Николаевичу орден св. Георгия II степени. Падение Перемышля вызвало во всех углах России радостное возбуждение: весь состав министров явился с поздравлением навстречу возвращавшемуся 11 марта со Ставки государю императору.
5
В 1915 году светлое Христово Воскресение было 22 марта. Согласно обычаю государь первые два дня пасхальной недели христосовался как с высшими, так и с низшими придворными чинами. Христосование это в первый день происходило в Александровском, а во второй — в Большом дворце, причем количество христосовавшихся с Его Величеством достигало в первый день цифры 850, а во второй — 750 человек. Думаю, что традиция эта представляла из себя для наших царей задачу не из легких. Но зато все христосовавшиеся с государем получали на память фарфоровое или мраморное яйцо.
В первых числах апреля государь отбыл на Ставку, посетив за несколько дней до этого Путиловский завод, осмотр которого продолжался более трех часов. При проходе Его Величества по огромным корпусам завода рабочие всюду встречали его сердечно и даже восторженно, совершенно не производя впечатления людей, настроенных против царя.
По прибытии государя на Ставку великий князь Николай Николаевич, не предупредив меня, предложил Его Величеству совершить поездку в Червонную Русь (Львов, Самбор и Перемышль). Все предварительные обсуждения высочайшего посещения Галиции происходили, как впоследствии обнаружилось, между великим князем Николаем Николаевичем, генералом Янушкевичем и князем Орловым втайне от меня. Как государь, так и его свита смотрели на эту поездку как на нежелательную в настоящий момент. Узнал я о принятом государем решении от великого князя Николая Николаевича, когда он, выйдя после всеподданнейшего доклада из вагона Его Величества, с торжествующим видом объявил мне, что государь император дал соизволение на посещение Галиции. На выраженное мною удивление по поводу такого высочайшего соизволения великий князь ответил, что берет на себя лично всю ответственность за безопасность путешествия царя и что штабом разработан план поездки во всех мельчайших подробностях под его личным руководством.
Когда государь мне подтвердил сказанное великим князем Николаем Николаевичем, я выразил опасение о преждевременности принятого Его Величеством решения, на что государь мне сказал, что уступил настойчивой просьбе великого князя, придающего большое значение безотлагательности этой поездки. На мой вопрос, что штабом сделано и подготовлено для высочайшего посещения Галиции, генерал Янушкевич стал водить пальцем по карте Галиции, указывая предположительный маршрут следования государя; по-видимому, на этом и заканчивалась подготовка штаба. Я оказался в