водимые им лозунги красными и синими бумажками Государственного банка, обильно притекавшими из неизвестных источников.
А. И. Гучкову не пришлось особенно бороться с руководителями центральных органов военного министерства: на первом же заседании военного совета вынесено было следующее постановление:
«Военный совет не может не высказать своего восхищения перед достигнутым Временным правительством быстрым восстановлением порядка и свидетельствует полную свою солидарность с теми мерами, которые Временное правительство принимает в отношении реформирования наших вооруженных сил соответственно новому укладу жизни государства и армии».
По-видимому, это старательно продуманное постановление было вынесено составом государственных деятелей, мало отличавшихся своими талантами от осмеянного генералом Драгомировым генерала О.: рассказывали, что, когда военный министр обратился к генералу Драгомирову, в бытность его командующим войсками Киевского округа, с просьбой о согласии на назначение генерала О. членом военного совета, знаменитый Драгомиров ответил: «Долгом почитаю уведомить ваше высокопревосходительство, что к назначению генерала О. членом военного совета с моей стороны препятствий не встречается. По мнению моему, генерал О. заседать в совете может, но советов давать не может».
Неистощимая в первые дни революции энергия А. И. Гучкова распространялась не на одни военные дела: вечером 7 марта он в сопровождении двух своих адъютантов приехал в Александровский дворец, требуя, чтобы императрица его приняла. Несмотря на указание прислуги на поздний час и болезнь детей, он с большим шумом ворвался в комнату, смежную с гостиной, где находилась государыня, а один из адъютантов объяснял прислуге, что теперь они — хозяева дворца. По словам императрицы, Гучков был совершенно невозможен и, между прочим, даже сказал ей, что приехал посмотреть, как она переносит все эти испытания и сильно ли напугана.
Тяжело думать, что русский интеллигентный человек мог в такие трагические минуты позволить себе подобную выходку; но еще тяжелее вспомнить о поступке генерала Корнилова: узнав о прибытии его во дворец, императрица вышла к нему в полной уверенности, что он приехал с целью оказания ей помощи… Можно себе представить ее чувства, когда она услыхала от генерала императорской армии, что он явился по поручению главарей революции с тем, чтобы объявить государыне императрице об ее аресте.
Генерал Корнилов начал свою деятельность в должности главнокомандующего Петроградским военным округом с выявления полнейшей солидарности с проводниками идей III Интернационала: он собственноручно приколол Георгиевский крест к груди унтер-офицера Волынского полка Кирпичникова в награду за убийство им 27 февраля прямого своего начальника — заведующего учебной командой того же полка капитана Пашкевича; а накануне своего прибытия в Петроград генерал Корнилов, будучи в Могилеве в штабе Верховного главнокомандующего, не постеснялся сказать, что «русскому солдату нужно все простить, поняв его восторг по случаю падения царизма и самодержавия». Эти слова генерала Корнилова наводят на размышление, какую опору престолу могли оказывать генералы, пропитанные подобными антимонархическими чувствами и убеждениями?
14
6 марта государь прощался с чинами Ставки. Это был единственный случай, когда он после отречения находился в среде своих бывших верноподданных.
Картина, по словам очевидцев, была потрясающая… Слышались рыдания. Несколько офицеров упали в обморок… Государь не мог договорить своей речи из-за поднявшихся истерик… Было раздирающее душу проявление преданности царю со стороны присутствовавших солдат.
8 марта, перед своим отъездом из Могилева, государь обратился к войскам с написанным им прощальным словом, которое передал генерал-адъютанту Алексееву:
«В последний раз обращаюсь к вам, горячо любимые мною войска. После отречения мною за себя и за сына моего от престола российского власть передана Временному правительству, по почину Государственной думы возникшему. Да поможет ему Бог вести Россию по пути славы и благоденствия.
Да поможет Бог и вам, доблестные войска, отстоять нашу Родину от злого врага.
В продолжение двух с половиной лет вы несли ежечасно тяжелую боевую службу; много пролито крови, много сделано усилий, и уже близок час, когда Россия, связанная со своими доблестными союзниками одним общим стремлением к победе, сломит последнее усилие противника.
Эта небывалая война должна быть доведена до полной победы. Кто думает теперь о мире, кто желает его, тот — изменник Отечества, его предатель. Знаю, что каждый честный воин так мыслит. Исполняйте же ваш долг, защищайте доблестно нашу великую Родину, повинуйтесь Временному правительству, слушайтесь ваших начальников, помните, что всякое ослабление порядка службы только на руку врагу.
Твердо верю, что не угасла в ваших сердцах беспредельная любовь к нашей великой Родине. Да благословит вас Господь Бог, и да ведет вас к победе свят, великомученик и победоносец Георгий.
Николай
8 марта 1917 г. Ставка».
Генерал-адъютант Алексеев вместо того, чтобы исполнить волю отрекшегося императора опубликованием этого приказа, в тот же день объявил ему, что он должен считать себя арестованным. Таким образом завершился арест царской четы, и из уст членов Совета рабочих и солдатских депутатов стали исходить слова: «Суд над царем и царицею…»
Государь сел в императорский поезд, к хвосту которого был прицеплен вагон, занятый четырьмя делегатами Государственной думы, долженствовавшими доставить отрекшегося и уже арестованного генералом Алексеевым императора в Царское Село. Из лиц, обыкновенно сопровождавших государя в поездках, генералом Алексеевым были удалены министр двора и дворцовый комендант, а делегатами Государственной думы — флаг-капитан Нилов. Бывший командир собственного Его Величества конвоя граф Граббе и флигель-адъютант полковник Мордвинов приняли новые назначения в Ставке Верховного главнокомандующего, где и остались. При возвращении в Царское Село Его Величество сопровождали только гофмаршал князь Долгоруков, свиты генерал Нарышкин, флигель-адъютант герцог Лейхтен-бергский и лейб-хирург Федоров.
После очень трогательного прощания с императрицей-матерью государь, пройдя среди провожавших его со слезами чинов Ставки, вошел в вагон. Императорский поезд в последний раз отошел от места нахождения штаба российской армии. Генерал-адъютант Алексеев, стоявший во главе провожавших, по-солдатски отдал честь государю, а при прохождении хвоста поезда снял шапку и поясным поклоном засвидетельствовал свое глубокое уважение и преданность новому правительству в лице четырех сидевших в вагоне делегатов Государственной думы.
В Царском Селе государя ожидало еще одно разочарование: он увидел, что за ним в Александровский дворец на добровольное заключение последовал лишь гофмаршал князь В. А. Долгоруков.
15
Перед подписанием манифеста 2 марта верховное командование было государем передано великому князю Николаю Николаевичу, который еще до отречения Его Величества получил от Родзянки разосланное главнокомандующим циркулярное оповещение следующего содержания:
«Временный комитет Государственной думы сообщает вашему высокопревосходительству, что ввиду устранения от управления всего состава бывшего Совета министров правительственная власть перешла в настоящее время к временному комитету Государственной думы».
Бунтарское выступление Родзянки не встретило ни малейшего противодействия со стороны главнокомандующих армиями и флотами.
Люди, близко знакомые с деятельностью великого князя Николая Николаевича, еще с 1905 года знали, что он использовал свои хорошие отношения с государем для поддержания предложенного тогда графом Витте дарования манифеста 17 октября о гражданских свободах и законодательной думе. С тех пор он не прекращал сношений с теми, кто определенно работал против императора Николая II.
1 января 1917 года тифлисский городской голова А. И. Хати-сов, исполняя поручение князя Г. Е. Львова, председателя не разрешенного в Москве в начале декабря 1916 года съезда городских и земских деятелей, доложил великому князю Николаю Николаевичу, что дальнейшее пребывание государя у власти многими политическими кругами считается невозможным и что выходом из создавшегося положения преполагается вступление на престол великого князя Николая Николаевича. После трехдневного всестороннего обсуждения этого предложения великий князь заявил, что, по его мнению, при задуманном низвержении царя русский крестьянин и русский солдат ни в каком случае не станут на сторону заговорщиков, а потому просил Хатисова передать князю Львову, что великий князь не считает возможным сделать то, что ему было предложено. О долге верноподданного великий князь даже не упомянул, не говоря уже о том, что, будучи наместником Его Величества на Кавказе, не счел нужным доложить государю императору об этом крамольном предложении.
27 февраля, получив по прямому проводу сведения о начавшейся в Петрограде революции и захвате власти Государственной думой, великий князь вызвал к себе А. И. Хатисова и дал ему поручение оповестить о происходящих событиях население Тифлиса, тифлисский гарнизон и политические партии, заявив им, что великий князь сочувствует начавшемуся народному движению.
На Эриванской площади был созван всенародный митинг; Хатисов с генералом князем Вачнадзе объехали казармы, где объявляли солдатам тифлисского гарнизона о сочувствии великого князя революции. После объезда Хатисов вернулся во дворец в сопровождении главарей социал-демократических партий, которым наместник Его Величества лично заявил о своем присоединении к народному движению. На вопрос великого князя, верят ли ему социал-демократы, Жордания ответил: «Да».