Поддержка императором Вильгельмом II стремлений Вены по отношению к славянам послужила основанием для назревшего вооруженного столкновения германства со славянством. Одним из симптомов открыто начавшейся агрессивной политики Австро-Венгрии против России был следующий эпизод: в середине февраля 1914 года иеромонах Алексей Кабалюк был приговорен, по газетным сведениям, к четырем с половиной годам тюрьмы и тысяче крон штрафа за то, что, по словам приговора, распространял русское православное вероучение, восхвалял русского царя и Россию и, возбуждая таким образом ненависть против венгерских властей, якобы посягал на законные права венгерского короля.
В начале февраля государь принял в Царском Селе вновь назначенного посла нашей союзницы Франции — Мориса Палеолога, заменившего посла Делькассе, которому Его Величество выразил свое особое внимание данным ему на прощание парадным обедом в Александровском дворце.
Нельзя сказать, чтобы Делькассе воздавал добром за хорошее к нему отношение царя. Петроградский корреспондент приписывает ему такую фразу: «Россия для меня — только дипломатическая и военная величина, а участь 180 миллионов мужиков меня совершенно не интересует».
Так говорил накануне войны кавалер ордена св. Андрея Первозванного и посол союзной Франции, пользовавшийся в России prestige incontestable (неоспоримым авторитетом).
Между тем в 1890 году во французской палате депутатов тот же Делькассе горячо ратовал в произнесенной им речи за союз между Россией и Францией, основанный на общности интересов, причем он доказывал, что разница в образе правления не препятствует франко-русскому сближению, так как Франция в этом столетии воевала с Россией, когда была монархической. Произнесена была речь Делькассе за два года до заключения между Россией и Францией военной конвенции, которой добивались не он один, а почти все члены французского правительства. Интересно впечатление, произведенное предварительными переговорами об этой конвенции на графа Ламздорфа, в то время советника нашего министерства иностранных дел: в своем дневнике он, между прочим, пишет в 1891 году: «Французы собираются осаждать нас предложениями заключить соглашение о совместных военных действиях обеих держав в случае нападения какой-нибудь третьей стороны. Совершенно запутавшись в их сетях, мы будем преданы и проданы при первом удобном случае».
Вообще обязательства, налагаемые дружбою, очень мало стесняли работу французских дипломатов: мне пришлось в 1935 году слышать хвалебные отзывы по адресу работников Кэ д’Ор-сэ за их тридцатилетние труды по отторжению их младшей сестры — Польши от России, с царским правительством которой Франция в то время уже была связана договорными обязательствами.
Заменивший Делькассе Морис Палеолог использовал свою миссию посла при русском дворе отчасти и для обогащения французской литературы произведениями, дававшими его соотечественникам сведения довольно сомнительного свойства, так как он знакомился с жизнью России по циркулировавшим в петербургском обществе сплетням, наложившим яркий отпечаток на его книгу «Россия царей». Правда, он и сам сознается, что не может разгадать русскую душу и русскую женщину… А разгадал ли он матушку-Россию, за описание коей взялся?
Невольно напрашивается сравнение его труда с мемуарами графа де Сепора, который в царствование императрицы Екатерины II был послом Франции при русском дворе. Граф де Сегюр был представителем Франции времен королей; Морис Палеолог представлял свободную республику. Хотя, казалось бы, столетний период времени и должен был повлиять на культурный прогресс, но, к удивлению, замечается другое: в мемуарах графа де Сегюра ясно выступает нравственный облик человека образованного, умного, воспитанного и притом джентльмена до мозга костей. Никто не может сомневаться в том, что императрица Екатерина II, как и всякий человек, не была полным совершенством: и у нее были недостатки, слабости, вероятно дававшие даже более обоснованные темы для придворных сплетен, чем сто лет спустя. Но как к ним относится, судя по его книге, граф де Сегюр? Он полон почтительности, благодарности и уважения к императрице, личность которой оценивает совершенно беспристрастно, воздавая должное всем ее высоким качествам и не уделяя внимания «дворцовым коридорным вестникам».
Сильно поражает в книге Палеолога умышленное или нечаянное замалчивание вопроса, интересного для всякого его соотечественника и относительно которого до сего времени еще не было двух мнений: в его книге читатель не находит оценки принесенных во время великой войны Россией жертв для поддержки союзников, в исполнение данного государем слова.
Во второй своей книге «Трагический роман императора Александра II» он почему-то находит блестящей выходку французского присяжного поверенного Флоке, крикнувшего императору Александру II при его посещении в Париже 5 июня 1867 года св. каплицы: «Vive la Pologne, Monsieur» («Да здравствует Польша, господин»).
Третья книга Палеолога принадлежит к числу французских литературных произведений, в которых фигурирует «развесистая клюква».
В популярном изложении русской истории раскол оказывается сектой, основание которой вызвано необходимостью установить контакт между душою и Богом вследствие отсутствия веры в то, что духовенство может из себя представлять посредников между отцом небесным и паствою. Не более верно описывает он и события современные, сообщая публике, что государь при открытии Государственного совета и Государственной думы произнес свою речь с бледным лицом, близкий к обмороку, дрожа и еле выговаривая от волнения слова, тогда как в действительности не было даже намека на что-либо подобное, что я могу засвидетельствовать как один из бывших в наряде полковников гвардии, стоявший во время открытия Государственного совета и Государственной думы у ступеней трона.
14
В половине марта в Царское Село приехал навестить царскую семью наследный принц румынский Фердинанд с супругою принцессой Марией и сыном принцем Каролем. Остановились они в Александровском дворце и пробыли до отъезда Их Величеств в Крым. Их приезд связывали с надеждой на помолвку одной из старших великих княжон с принцем Каролем.
К сожалению, это не сбылось, и мученическая участь царя и царицы была разделена всеми четырьмя дочерьми.
25 марта, в день Благовещения, государь был на празднике конной гвардии в Петербурге, в манеже полка. По окончании парада румынские гости, командир полка (свиты генерал Скоропадский, впоследствии оказавшийся «щирым украинцем») и офицеры были приглашены на высочайший завтрак в концертном зале Зимнего дворца, после которого государь вернулся в Царское Село, чтобы в тот же день отбыть в 7 часов вечера в Севастополь.
Это было мое первое большое путешествие в императорском поезде. Государь и императрица помещались в своем вагоне, имея по большому отделению, между которыми находилась ванная комната; а у обоих входов в вагон были помещения для камердинера Его Величества и камер-юнгферы Ее Величества. Обиты были стены и мягкая мебель в отделении государыни светлым кретоном, а у государя мебель красного дерева была крыта темно-зеленым сафьяном. Рядом с этим находились два вагона, в которых помещались наследник цесаревич с воспитателем М. Жильяром и дядькой матросом Деревеньке; в остальных отделениях — великие княжны, обер-гофмейстерина Е. А. Нарышкина, две фрейлины — княжна С. И. Орбельяни и О. Е. Бюцова и гофлектриса Е. А. Шнейдер.
Следующий вагон был так называемый свитский, в котором было мое купе, смежное с таковым министра двора, по болезни не вернувшегося из заграничного отпуска; на этот раз оно было занято обер-гофмаршалом графом Бенкендорфом.
В свите государя кроме нас в этой поездке находились обер-шталмейстер А. А. Гринвальд, флаг-капитан Его Величества К. Д. Нилов, командир сводного полка В. А. Комаров, командир конвоя граф А. Н. Граббе, флигель-адъютант А. А. Дрентельн, граф Д. С. Шереметев и князь Багратион-Мухранский; лейб-медик Е. С. Боткин, лейб-хирург В. Н. Деревенко и инспектор императорских поездов М. С. Ежов; а комендантом поезда был начальник дворцовой полиции Б. А. Герарди.
По другую сторону вагона Их Величеств находился вагон с гостиной и столовой, а в следующих помещались буфет, кухня и прислуга.
Сопровождавшие Их Величества особы свиты ежедневно собирались в столовой к утреннему кофе от 9 часов утра, к завтраку в половине первого, к дневному чаю в 4 часа и к обеду в половине восьмого. В пути обыкновенно приглашались к завтракам и обедам сопровождавший поезд инспектор императорских поездов и начальник дороги.
По вечерам государь иногда оставался в гостиной и играл несколько партий в домино; постоянными его партнерами были флаг-капитан К. Д. Нилов, командир конвоя граф А. Н. Граббе и флигель-адъютант А. А. Дрентельн. В 10 часов вечера подавался чай, на который все собирались только в тех случаях, когда выходила государыня, сама разливавшая чай. Вследствие нездоровья Ее Величество большей частью завтракала и обедала в своем отделении, что также служило поводом для осуждений, так как благодаря цветущему виду императрицы никто не хотел верить в ее болезнь сердца, и острили по поводу этого диагноза над лейб-медиком Е. С. Боткиным — тем самым, который после отречения государя от престола оказался одним из наиболее преданных царской семье.
Наследник и великие княжны вносили в жизнь поезда большое оживление. Держали они себя со всеми чрезвычайно мило. Меня с первых же дней поразила их простота, естественность в обращении и трогательные отношения к родителям и между собою, которые можно было бы поставить в пример любой семье. Невольно напрашивалось сравнение этих прелестных великих княжон с некоторыми носительницами громких фамилий — великосветскими барышнями, которые полагали, что своей надменностью импонируют окружающим.
Если бы кто-нибудь встретил великих княжон, не зная, кто они, то, судя по их скромности и приветливости, никогда бы не поверил, что это — дочери царя.