Ознакомившись с проектом, генерал В. А. Сухомлинов доложил Его Величеству, что считает его составленным в духе разложения армии: принятие его, по мнению Сухомлинова, должно лишить государя ответственного лица, объединяющего все военные вопросы, каковым до сих пор был военный министр, а ответственность ныне подчиненных военному министру высших начальников будет переложена на военные советы и комиссии.
Несмотря на приведенные генералом Сухомлиновым доводы, мнение великого князя восторжествовало и реформа военного министерства была обнародована высочайшим указом от 8 июня 1905 года.
Осенью 1908 года результаты реформы обнаружились настолько явно, что угроза полнейшего расстройства командной власти вынудила Его Величество освободить великого князя от должности председателя Совета государственной обороны, предварительно поблагодарив его рескриптом за его плодотворную деятельность.
Вскоре после этого генерал Сухомлинов был назначен начальником генерального штаба, а затем, через несколько месяцев, военным министром, и ему поневоле пришлось искоренить нововведения великого князя в военном ведомстве, чем он и заслужил его искреннюю ненависть.
Вследствие отказа В. А. Сухомлинова от вступления в верховное командование государь решил назначить на пост Верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича. Немало содействовало этому назначению то обстоятельство, что в дни, предшествовавшие войне, великий князь переехал из Красного Села к брату своему, великому князю Петру Николаевичу, жившему в своем дворце на Знаменке. Такое близкое соседство имело следствием частые свидания Его Величества с великим князем Николаем Николаевичем. Факт назначения великого князя Верховным главнокомандующим дал повод ко всевозможным толкам в салонах и клубах, причем каждый, конечно, судил о нем по-своему: например, говорилось, что военный министр обиделся на государя за назначение великого князя Верховным главнокомандующим, а иностранные союзные дипломаты, «ничтоже сумняшеся», повторяли эти сплетни и, по-видимому, придавали им большое значение.
Как только стала выясняться неизбежность войны, министр путей сообщения C. B. Рухлов обратился ко мне по телефону с вопросом, как я смотрю на мобилизационный план, составленный в министерстве императорского двора на случай поездок государя в военное время.
Я откровенно сознался, что мне это дело неизвестно, но добавил, что, ознакомившись с ним, не замедлю с ответом на интересовавший его вопрос. Рассмотрение плана передвижения походного штата высочайшего двора привело меня к убеждению, что составители его преследовали не практическую сторону дела, а желание внести наибольшее число служащих министерства двора в список сопровождающих Его Величество лиц. Выполнение составленного плана требовало 13 поездов двойной тяги, которые должны были совершенно парализовать нормальное движение и нарушить график всякой дорога на очень продолжительный срок.
Когда я доложил министру двора свои соображения об изменении плана, граф испросил разрешение нам обоим сделать Его Величеству по этому вопросу общий доклад. Государь согласился с моим предложением заменить 13 поездов двумя: собственным и свитским.
Таким оборотом дела был очень доволен C. B. Рухлов; но не были довольны ни особы свиты Его Величества, ни чины установлений министерства двора, вычеркнутые из списков едущих для сопровождения государя на театр военных действий: все обрушились на меня как на виновника якобы отстранения их от обожаемого монарха.
Искренность их обожания вполне выявилась в ближайшее после революции время, когда государь с семьей был арестован в Царском Селе и когда, в угоду новым властителям России, большинство из них отреклось от царя так же, как апостол Петр отрекся от Христа.
Молебствие в Зимнем дворце. Манифест.
20 июля государь вышел в Николаевский зал Зимнего дворца на молебствие, которое служил духовник Их Императорских Величеств протоиерей Васильев – в присутствии прибывших на высочайший выход находившихся в Петербурге генералов и офицеров гвардии и армии, а также гражданских чинов и городских дам, имевших право приезда ко двору.
По окончании молебствия протоиерей Васильев прочел высочайший манифест – по случаю объявления Германией нам войны:
«Божией милостью мы, Николай II,
Император и Самодержец Всероссийский, Царь Польский, Великий Князь Финляндский, и прочая, и прочая, и прочая, объявляем всем верным нашим подданным: следуя историческим заветам, Россия, единая по вере и крови с славянскими народами, никогда не взирала на их судьбу безучастно.
С полным единодушием и особою силою пробудились братские чувства русского народа к славянам в последние дни, когда Австро-Венгрия предъявила Сербии заведомо неприемлемые для державного государства требования.
Презрев уступчивый и миролюбивый ответ сербского правительства, отвергнув доброжелательное посредничество России, Австрия поспешно перешла в вооруженное нападение, открыв бомбардировку беззащитного Белграда.
Вынужденные, в силу создавшихся условий, принять необходимые меры предосторожности, мы повелели привести армию и флот на военное положение, но, дорожа кровью и достоянием наших подданных, прилагали все усилия к мирному исходу начавшихся переговоров.
Среди дружественных сношений союзная Австрии Германия, вопреки нашим надеждам на вековое доброе соседство и не внемля заверению нашему, что принятые меры отнюдь не имеют враждебных ей целей, стала домогаться немедленной их отмены и, встретив отказ в этом требовании. внезапно объявила России войну.
Ныне предстоит уже не заступаться только за несправедливо обиженную родственную нам страну, но оградить честь, достоинство, целость России и положение ее среди великих держав.
Мы непоколебимо верим, что на защиту русской земли дружно и самоотверженно встанут все верные наши подданные.
В грозный час испытания да будут забыты внутренние распри. Да укрепится еще теснее единение царя с его народом и да отразит Россия, поднявшаяся как один человек, дерзкий натиск врага.
С глубокой верой в правоту нашего дела и смиренным упованием на всемогущий промысел мы молитвенно призываем на Святую Русь и доблестные войска наши Божие благословение.
Дан в Санкт-Петербурге, в двадцатый день июля, в лето от Рождества Христова тысяча девятьсот четырнадцатое, царствования же нашего в двадцатое.
На подлинном собственной Его Императорского Величества рукою подписано:
Николай».
Вслед за прочтением манифеста государь обратился к присутствовавшим со следующими словами:
«Со спокойствием и достоинством встретила наша великая матушка-Русь известие об объявлении войны. Убежден, что с таким же чувством спокойствия мы доведем войну, какая бы она ни была, до конца.
Я здесь торжественно заявляю, что не заключу мира до тех пор, пока последний неприятельский воин не уйдет с земли нашей.
И к вам, собранным здесь представителям дорогих мне войск гвардии и Петербургского военного округа, и в вашем лице обращаюсь ко всей единородной, единодушной, крепкой, как стена гранитная, армии моей и благословляю ее на труд ратный».
Окончив свою речь, сказанную звонким, мягким голосом, государь перекрестился, и все военные преклонили колена перед своим державным вождем.
Картина была умилительная… Многие плакали. Торжественно прозвучали в зале слова пропетой присутствовавшими молитвы: «Спаси, Господи, люди твоя», сменившейся народным гимном.
Обратный выход Их Величеств из Николаевского зала сопровождался долго не смолкавшими криками «ура» собравшихся в Николаевском зале.
Переживаемые события, предстоящий отъезд многих на фронт с выступавшими войсками, патриотические овации царю в Николаевском зале – все это привело публику в состояние полного экстаза, и она, в своем желании быть ближе к государю, так стеснила проход Их Величеств, что государь был вынужден мне сказать: «Воейков, дайте мне вашу руку и постарайтесь, чтобы не отделили детей от нас».
Их Величества проследовали на балкон среднего зала запасной половины, выходившей на площадь, на которой от арки главного штаба до самого дворца было море голов собравшегося народа. При появлении царя все как один человек, сняв шапки, опустились на колени и исполнили гимн, сменившийся криками «ура». Исходившее от чистой русской души проявление любви и преданности царю настолько взволновало царскую чету, что у государя слезы навертывались на глаза, а государыня еле сдерживала свое волнение. Через такую же толпу следовала царская семья с катера во дворец и обратно по набережной Невы, чтобы дойти до яхты «Александрия», стоявшей у царской пристани около Николаевского моста. На «Александрии» Их Величества вернулись в Петергоф.
Возбуждение патриотически настроенной известиями с Балкан толпы воодушевило и наших общественных деятелей: лишенный кафедры распущенной на летние каникулы Государственной думы председатель ее М. В. Родзянко устроил летучий митинг у подъезда дома сербского посланника; стоя на извозчике, он, за отсутствием думской аудитории, изливал свои чувства перед уличной толпой.
Император Вильгельм. Разгром здания германского посольства. Прием английского посла.
Император Вильгельм обратился к бельгийскому королю с письмом, в котором заверял его, что нейтралитет Бельгии им ни в коем случае нарушен не будет; а через несколько дней бельгийскому королю было Германией сделано предложение пропустить войска через бельгийскую территорию с обещанием, в случае согласия, заключить выгодный для Бельгии договор.
Так как предложение это было отвергнуто, германские войска вступили на ее территорию, что понудило Бельгию объявить Германии войну. За три дня до этого, с балкона Шлосса, перед бронзовыми конями работы русского скульптора Клодта (подарок императора Николая Павловича) император Вильгельм старался в пространной речи изъяснить собравшейся у Лустгартена уличной толпе причины возникновения войны. Император, между прочим, говорил: «Враги нас кругом обманывают. Мы уничтожим врага и вложим меч, который я вынужден вынуть…» На нашего государя это выступление императора Вильгельма перед улицей произвело настолько неприятное впечатление, что он не раз высказывал свое глубокое возмущение поведением германского императора.