Созванные мною законодательные учреждения твердо и без малейшего колебания дали мне тот единственный достойный России ответ, какого я ожидал от них: война до полной победы. Я не сомневаюсь, что это голос всей русской земли.
Но принятое великое решение требует от нас и величайшего напряжения сил. Это стало уже общей мыслью. Но мысль эту надо скорее воплотить в дело, и к этому призвано прежде всего ваше совещание. В нем объединены для общего дружного труда и правительство, и избранники законодательных и общественных учреждений, и деятели нашей промышленности – словом, представители всей деловой России. С полным доверием предоставив вам исключительно широкие полномочия, я все время буду с глубоким вниманием следить за вашей работой и в необходимых случаях сам приму личное в ней участие. Великое дело перед нами. Сосредоточим на нем одном одушевленные усилия всей страны. Оставим на время заботы о всем прочем, хотя бы важном государственном, но не насущном для настоящей минуты. Ничто не должно отвлекать мысли, воли и сил наших от единой теперь цели: изгнать врага из наших пределов. Для этой цели мы должны прежде всего обеспечить действующим армиям и собираемым новым войскам полноту боевого снаряжения. Эта задача отныне вверена вам, господа. И я знаю, что вы вложите в ее исполнение все свои силы, всю любовь к Родине. С Богом, за дело».
Во исполнение выраженной царской воли представители так называемой деловой России принялись незамедлительно за дело. Первой заботой созванных под руководством А. И. Гучкова военно-промышленных комитетов с центральным во главе было обеспечение себе одного процента стоимости всех проходивших через комитеты поставок. Вследствие этого комитеты оказались, во-первых, коммерчески заинтересованы в возможно более высокой расценке поставок, а во-вторых, создалось такое ненормальное положение, при котором, например, состоялась уплата, по распоряжению морского министра генерал-адъютанта Григоровича, военно-промышленному комитету процентного отчисления со стоимости переданного Главным артиллерийским управлением казенному Балтийскому заводу заказа военного министерства. А для отвода глаз публики центральный военно-промышленный комитет вошел с ходатайством об ассигновании 300 000 рублей на расходы по его организации.
Печать, преклонявшаяся перед деятельностью военно-промышленных комитетов, почему-то не считала для себя возможным говорить правду: например, письмо начальника Главного артиллерийского управления, указывавшего осенью 1915 года на неполучение от военно-промышленных комитетов еще ни одного снаряда, не было пропущено в печати. Помимо денежной щепетильности, представители деловой России не обнаружили и большого патриотизма: забывая о своих собственных русских заводах, они стремились производить заготовления на заграничных рынках, чему наконец воспрепятствовал Совет министров.
Прекрасной иллюстрацией деятельности военно-промышленных комитетов может служить бывшая у меня в руках ведомость состояния главнейших заказов центрального военно-промышленного комитета на 1 января 1916 года. Она гласит о крупных цифрах принятых через комитет заказов, давших ему огромные суммы однопроцентного отчисления, и более чем скромных цифрах выполненных поставок. Так, например, снарядов к бомбометам заказано 3 245 000, подлежало поставке 2 250 750, а сдано 96 136; мин заказано 663 400, подлежало поставке 152 221, а сдано 119 штук и т. д. А куда уходили деньги военно-промышленного комитета, осталось тайной.
Вступление государя в командование войсками. Отъезд великого князя Николая Николаевича на Кавказ.
23 августа императорский поезд подошел к новому месту расположения Ставки Верховного главнокомандующего, названной с того дня царской Ставкой и находившейся на Днепре, в Могилеве губернском. О своем вступлении в командование армией и флотом государь император объявил нижеследующим приказом, вторая половина которого была личной редакции государя и собственноручно им написана:
«ПРИКАЗ АРМИИ И ФЛОТУ
23 августа 1915 г.
Сего числа я принял на себя предводительствование всеми сухопутными и морскими вооруженными силами, находящимися на театре военных действий. С твердою верой в милость Божию и с непоколебимой уверенностью в конечной победе будем исполнять наш святой долг защиты Родины до конца и не посрамим земли русской.
Николай».
Этот приказ был первым актом по прибытии государя на Ставку, где на временной платформе проложенного для императорского поезда пути Его Величество встречали великий князь Николай Николаевич, вновь назначенный начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал М. В. Алексеев, губернатор А. И. Пильц и другие высшие чины. Во время первого же моего разговора с генералом Алексеевым я ему передал выраженное государем желание, чтобы сопровождающие Его Величество лица свиты не касались никаких дел штаба, а чины штаба по вопросам, имевшим отношение к пребыванию государя на Ставке, обращались к дворцовому коменданту, т. е. ко мне.
Через два дня великий князь Николай Николаевич, передав все текущие дела государю, отбыл на Кавказ. Провожать великого князя государь поехал со всей своей свитой. Поезд был подан к военной платформе могилевского вокзала, где собрались чины штаба и военные агенты.
Великий князь при всем желании скрыть свое недовольство предстоявшим отъездом не мог замаскировать раздражения, которое высказывалось в нервном состоянии, составлявшем полную противоположность с невозмутимым спокойствием и выдержкой государя.
Государь поселился в доме могилевского губернатора. Его Величество ежедневно выходил к утреннему чаю в начале десятого часа, прочитывал за столом целую пачку поступивших в течение ночи агентских телеграмм и к 10 часам утра, в сопровождении дежурного флигель-адъютанта и меня, уходил на доклад в штаб. Доклад происходил в отдельной комнате, и присутствовали на нем начальник штаба генерал М. В. Алексеев и генерал-квартирмейстер М. С. Пустовойтенко, остававшийся только в первую половину доклада, пока речь шла о действиях и перемещениях войск.
Доклады Горемыкина. Начало революционного брожения в Ставке, Петрограде и Москве.
Во время пребывания государя на Ставке императрица оставалась в Царском Селе и часто принимала с докладом И. Л. Горемыкина как председательница верховного Совета, делами которого она очень интересовалась.
Газетная придворная хроника каждый раз доводила до сведения публики о выезде в Царское Село с докладом Ее Величеству председателя Совета министров И. Л. Горемыкина, но никогда не указывала на то, что Горемыкин ездил к государыне с докладами по верховному Совету как его председатель. На этой почве росли слухи, что в отсутствие государя доклады по государственным делам принимает Ее Величество.
Когда И. Л. Горемыкин приехал на Ставку, я обратил его внимание на зловредность подобных газетных сообщений, на что он мне спокойно ответил: «Пустяки… не стоит обращать внимания». При всем моем уважении к Горемыкину как мудрому государственному деятелю, искренно преданному царю, я в данном случае его взгляда не разделял: в то время проявлялась такая расшатанность общественной нравственности, что самой малейшей клеветы было достаточно для возбуждения умов. Про этот период можно было сказать словами французского философа Жюля Симона: «Духовный мир имеет такие же эпидемии, как и физический».
Не только в тылу, но даже в войсках фронта начало заметно проявляться брожение, охватывавшее, с одной стороны, мало усвоивших себе военный дух прапорщиков, окончивших ускоренные курсы военных училищ, а с другой стороны, распространявшееся даже на офицеров генерального штаба, из которых многие в то время уже были двуличными подданными царя. Летом 1915 года стали выявляться симптомы массового гипноза, постепенно овладевавшего людьми; из штабов фронта стали исходить пускавшиеся какими-то безответственными анонимными личностями слухи о том, что императрица служит главной причиной всех наших неурядиц, что ей, как урожденной немецкой принцессе, ближе интересы Германии, чем России, и что она искренно радуется всякому успеху германского оружия.
Вырабатывалось даже несколько планов спасения Родины: одни видели исход в заточении государыни в монастырь и аресте Распутина, якобы занимающегося шпионажем в пользу Германии; другие считали необходимым выслать государыню за границу. Амбициозные политиканы искали для совершения переворота подходящих начальников отдельных частей; не обходилось дело и без титулованных приверженцев революции, имевших непосредственные сношения с замышлявшими дворцовый переворот.
Лично я подобных слухов не доводил до сведения Его Величества, не считая возможным их осуществление; но знаю, что эти разговоры стали известны и государю, и государыне. По доходившим до меня донесениям, немало всевозможных толков на подобные темы было и среди членов Государственной думы, собиравшихся у М. В. Родзянко «на частные собеседования представителей некоторых думских фракций по вопросам, вызванным переживаемым моментом». По другим данным, в Москве под председательством князя Г. Е. Львова «земгор» (земский городской союз) начал свои крамольные тайные совещания на предмет спасения Родины путем переворота. На них поднимался вопрос о высылке государя с семьей за границу, выработке нового строя государственного управления и венчании на царство Николая III, в то время популярного Верховного главнокомандующего.
Страсти до того затуманивали головы этих самозваных спасителей Отечества, что они совершенно забывали, какую трудную и упорную борьбу с внешним врагом ведет Россия и как необходима для достижения победного конца спокойная и напряженная работа всех слоев народонаселения.
Пребывание государя в Ставке с наследником.
До последних чисел сентября государь император безвыездно оставался на царской Ставке, так как в это время совершалась весьма сложная Вильно-Молодечненская операция; составляя крупный эпизод великой войны, она почти три недели держала в боевом огне все северное крыло наших сил. Операция эта во всех исходивших от Ставки распоряжениях была совершена при личном участии самого Верховного главнокомандующего государя императора. Путем весьма сложных перегруппировок наши войска оказали решительное сопротивление продвижению германских. армий.