Теперь о другом. Я все охочусь за кандидатом на место Оболенского (между прочим, он просил разрешения явиться ко мне – это очень неприятно, это не мое дело с ним говорить). Что бы ты сказал об Андрианове? Он все еще в свите? Его ведь оправдали. То обстоятельство, что он был под судом, не может служить препятствием? Ведь он вышел незапятнанным из этой истории. Если ты ничего не имеешь против этого предложения, то тотчас телеграфируй, что ты согласен относительно № 1, и тогда я предложу эту кандидатуру Шт., который поговорит с министром внутренних дел: это не приказание твое, ты ничего не имеешь против. Он был очень хорош в Москве, Джунковский пытался свернуть шею ему и Юсупову – из всех Андр. менее всего был виновен. Но тебе лучше судить об этом. Теперь, чтоб покончить с Оболенским, что если назначить его на место Комарова? Я сомневаюсь, что последний долго протянет; если он даже выживет, то будет инвалидом. Чудное место, Преображ., и, думается мне, он как раз подходит туда. Если ты согласен, телеграфируй: № 2 – да. Это записано у меня на бумажке. Видишь ли, я, вероятно, приму его во вторник; если он выразит недовольство, то я скажу ему, что в будущем ты имеешь в виду для З. Дв. – он в свите, а Зейме нет, и он более подходит.
В Императорском вагоне. Николай II, императрица Александра Федоровна и цесаревич Алексей. Весна 1916 г.
Дети все ушли в церковь, а я все еще не могу – такая досада.
Павел будет у тебя в четверг с большим докладом: ему хотелось бы посетить гвардию (это было бы очень хорошо) и вернуться в ставку, если удастся, к 5-му. Что ты сделал с письмом Гучкова? Наконец нашему Боткину стало вполне ясно, что это за человек: они родственники, но только теперь он понял все зло, заложенное в нем: Гучков и Поливанов пытались повредить его брату-моряку. Ты теперь спас последнего, послав телеграмму Рузскому, не желавшему подчиниться твоему прежнему приказу относительно Боткина, его приняли там «как собаку».
Мы с Павлом благословили маленькую Шевич – хорошенькая девочка; сегодня день ее свадьбы. Мать старая, жирная, почти без зубов, а она моя ровесница! У нее был ребенок 3 года тому назад, счастливая женщина!
Жалею, что нечего рассказать тебе интересного, скучное письмо. Горячее спасибо за драгоценное письмо – твои письма приходят так хорошо, рано, не понимаю, почему мои так часто запаздывают. Я рада, что Бр. послал Кал. на юг, и все передал Гурко, это было самое умное, что только можно было сделать, пусть только он будет благоразумен и не упрямится, заставь его это ясно понять.
Ах, я тоже ужасно жажду тебя – скоро, скоро, Бог даст, мы проведем вместе несколько счастливых дней. Пожалуйста, держи Бэби в руках, следи за тем, чтоб он не шалил за столом и не клал рук и локтей на стол, не позволяй ему кидать хлебные шарики. Уже 5 месяцев, как ты отсюда уехал, ах, когда же ты сможешь тронуться с этого места и увидеть что-нибудь другое?
Прощай, мой дорогой, солнце жизни моей. Горячо целую тебя. Бог да благословит и защитит тебя!
Твоя старая
Женушка.
Пожалуйста, обрати внимание на то, что Аня пишет о повышении жалованья нашим бедным чиновникам по всей стране. Распоряжение должно быть сделано непосредственно от тебя. Всегда можно обложить капиталистов, а это задержит распространение революционных идей.
Наш Друг говорит, что, может быть, ты согласился бы назначить Андрианова временно исполняющ. должность градонач., тогда никто не сможет ничего возразить.
Ц. ставка. 25 сентября 1916 г.
Моя ненаглядная!
Горячо благодарю за дорогое письмо. Возвращаю тебе письмо Палена. Вчера я написал старому гр. Нирод, чтоб эту несправедливость исправили и вернули Палену придворное звание к 5-му октября. Посылаю тебе свою фотографию, снятую в Евпатории, так как у меня она уже есть. Сегодня дивная, летняя погода – 12 градусов в тени, так приятно! Прибыло 2 новых румынских офицера – один из них – сын старика Розетти (мать – урожденная Гирс), вылитый отец, только не плачет каждую минуту. Другой совершенно еще мальчик, очень нравится Алексею; он, вероятно, с ним подружится. Ты должна приехать к 4-му окт. – тогда наш казачий праздник; конечно, еще лучше 3-го. Любовь моя, сокровище мое, как я счастлив при мысли, что через неделю увижу тебя, услышу твой милый голос и заключу тебя в свои объятия! прости за плохой почерк, но перо старое, и его нужно сменить.
Только что получил твою телеграмму. Могу себе представить, как ты принимала синод. Только одного члена там неприятно видеть – Сергия Финляндск.
Теперь должен кончать. Храни Господь тебя, моя дорогая душка, и девочек! Крепко целую.
Твой старый
Ники.
Царское Село. 26 сентября 1916 г.
Мое сокровище!
«Вот, – скажешь ты, – листок большого формата, значит, она опять будет болтать без конца!».
Итак, Прот. обедал у Ани, она знакома с ним уже около года или двух, и он предложил на место Оболенского моего друга Конст. Ник. Хагандокова, т. е. В. Волконский предлагает его. У меня имеется полная справка о нем (хотя мы и знаем его), и она вполне благоприятна. Он сейчас состоит Воен. Губ. и Наказ. Атам. Амурск. каз. войска, он проделал китайскую кампанию, японскую и эту войну, участвовал в усмирении восстания в Мандж. в 1900 г. Он, вероятно, мой ровесник или даже моложе, в службе (офиц.) с 10 августа 1890 г., имеет все военные знаки отличия, какие только дают в его чине. Наш Друг говорит, что если он нам предан, то почему же не назначить его? Я страшно была изумлена, мне никогда и не снилось, чтоб можно было назначить его на это место. Он в чине ген. – майора. Быть может, это лучше, чем Андр., у которого, конечно, есть враги. Мне помнится, Хаган. говорил мне, что вышел в отставку из-за болезни почек, но эта служба не утомительна – требуется энергичный человек, и его белый крест тоже должен производить впечатление.
В Москве вчера было не совсем благополучно, а потому Прот. немедленно отправил туда Волхонского, а также попросил Бобр. послать туда своего помощника, чтоб выяснить суть дела. Он не теряет времени – рада констатировать это; и они, и военные, будем надеяться, сразу наведут там спокойствие. Но и здесь, наверное, будет нечто подобное, и Оболенский, конечно, совершенно не справится. Мы видели, как он вел себя в полку, где всецело в его власти было прекратить ту историю.
Посылаю тебе прошение одного медиц. фельдш., убившего солдата, пожалуйста, прочти его – он просит отправить его на войну в качестве фельдш. Ты один можешь изменить приговор, милостиво позволив ему ехать, – прошение это вручил мне наш Друг, а Рост. говорит, что только ты один можешь здесь помочь. Моя канцелярия сделала красные пометки на прошении. Затем посылаю тебе снимки моей работы, а также – 1 для Алексеева, 1 – для Максимовича, 1 – для Мордв., 1 для Граббе и для 2 казаков. Пусть Бэби вручит им эти фотографии, если тебя это затруднит, мой дорогой.
Протоп. просил разрешенья повидать тебя – не дашь ли ты ему приказание выпустить Сухомл. Он говорит, что, разумеется, это можно сделать – он переговорит об этом с министром юстиции, запиши себе это, чтоб не позабыть при свиданьи с ним, и поговори с ним относительно Рубинштейна, чтоб его без шума отправили в Сибирь; его не следует оставлять здесь, чтоб не раздражать евреев. Прот. совершенно сходится во взглядах с нашим Другом на этот вопрос. Прот. думает, что это, вероятно, Гучков подстрекнул военные власти арестовать этого человека, в надежде найти улики против нашего Друга. Конечно, за ним водятся грязные денежные дела – но не за ним же одним. Пусть он совершенно откровенно сознается тебе; я сказала, что ты всегда этого желаешь, так же, как и я.
Он совершенно разумно думает использовать Кур-лова для некоторых продовольств. дел, – это правильно, следует использовать этого человека. Он немедленно распорядился о том, чтоб были напечатаны сведенья о миллионах, которые получили Союзы и прозевали другие организации, только это не совсем то, что мне хотелось: недостаточно голых фактов, они сами по себе достаточно скверны, но их нужно было искусно изложить, а так, на мой взгляд, вышло слишком бледно. Можно заплакать, когда подумаешь, что полмиллиарда выброшено на Союзы, в то время как уже существовавшие организации могли бы сделать чудеса с четвертой частью этой суммы. Прилагаю эти сведения тебе для прочтения.
Очень, очень благодарю тебя за твое дорогое письмо, только что мной полученное. Очень счастлива, что ты отдал это распоряжение относительно Палена, благодарю тебя за твое справедливое решение. Как хорошо, что у вас там так тепло! Сегодня утром 1 градус мороза, но солнечно, а это главное, а потому буду лежать на балконе до завтрака – сердце опять расширено, и трудно дышать. Боюсь, что этот раз я едва ли смогу много двигаться и ездить на автомобиле, должна тебе, к моему прискорбию, сказать. Мне так хотелось бы побывать в лазарете – и не могу, – ужасная обида!
Воображаю сына Розетти рядом с тобой – вот так тип!
Как чудно опять вскорости быть вместе с вами – Солнечный Свет, Солнечный Луч и старая мать – Солнышко! Ужасно тоскую без вас обоих. Этот упадок сил приходит регулярно 3 или 4 раза в год – результат напичкивания себя лекарствами.
Теперь, ангел мой, прощай. Бог да благословит и защитит тебя! Без конца целует все дорогие, любимые местечки навеки
Твоя.
Синод поднес мне дивную старинную икону, а Питирим прочел прекрасную грамоту – я промямлила что-то в ответ. Очень была рада видеть дорогого Шавельского. Наш Друг скорбит о том, что тебя не послушали (Брусилов), так как твоя первая мысль была верной, – такая жалость, что ты уступил! Твой дух был прав, желая перемены. Он приподнял образ Богоматери и благословил тебя издали, сказав: «Да воссияет солнце там». А. только что привезла это напутствие из города, она тебя целует. Жена Оболенского все время со слезами пристает к нашему Др. по поводу отставки мужа, просит о хорошем месте.
Ц. ставка. 26 сентября 1916 г.
Моя голубка!
Сердечно благодарю за дорогое письмо; ты задаешь мне столько вопросов, что я должен обдумать их прежде чем отвечать. В среду я приму Прот. и поговорю о Петрогр. градонач. Я сомневаюсь, чтоб было умно назначить на это место Андриан., он честный человек, но ужасно слабый, настоящая размазня, бывший военный судья. Он не подошел бы в нынешние тяжелые времена. Что же касается Оболенского, то ему можно было бы предложить Зимний дворец после бедного Комарова, если ты ничего не будешь иметь против. Твой друг Хогандоков назначен наказным атаманом Амурск. каз. Войск! Всего лишь несколько месяцев назад! Я право не знаю, каков он был бы, как град.