— Это называется «снять с щеки соринку». — Голос Сазерленда неожиданно стал хриплым.
— Ну конечно, так оно и было.
— Да, именно так. — Ему захотелось снова поцеловать ее, заставить разделить с ним каждую искру бушующего в нем пламени. Но вместо этого он откинулся назад и перешел в наступление. — С вашим-то даром вы могли бы это и сами знать.
— Мой дар распространяется только на важные вещи, — парировала она. — А вы в это понятие уж точно не входите.
Если это правда, подумал Гордон, с чего бы она так на меня взъелась?
— Значит, вы не можете читать мои мысли? — До сих пор он слегка тревожился на этот счет. Не то чтобы он верил, будто в ее байках о даре заключалась хоть крупица истины, но все же…
Опустив плечи, Габриела потерла висок.
— Не могу.
— А почему? — Гордона до глубины души удивило, что она так спокойно призналась в этом.
— Я же только что вам объяснила.
Потому что он для нее ничего не значит? Нет, так не пойдет. Ведь хотела же она заставить его поверить, будто видит образы людей, вовсе ей не знакомых.
— Но вы же читаете мысли других людей?
— Иногда.
Гордон понизил голос:
— А почему не мои?
— Не знаю! — Она с нескрываемым раздражением опустила голову на руль.
Но Гордон не сомневался, что она знает. Просто он слишком уж давил на нее. Конечно, кто из них двоих фальшивка, так это она. И ее, а не его надо было вывести на чистую воду. Но, напомнил он себе, она женщина. А к женщинам требуется деликатный подход. Нельзя лезть напролом.
— Может, мне стоит извиниться? — поинтересовался он.
Габриела посмотрела на него исподлобья. В голосе ее прозвучала надежда:
— Вы всерьез?
На взгляд Гордона, он пока не сделал ничего такого, за что действительно нужно было бы извиняться. Поцеловать красивую женщину с бездонными печальными глазами — это еще не преступление, а просто глупость, учитывая, что эта женщина — Габриела Вудс. Но чтобы добиться цели, разоблачить ее…
— Да.
— Тогда, конечно, стоит.
— Хорошо. — Нагнувшись вперед, он накрыл ее руку своей и почувствовал, как она снова вздрогнула. — Простите меня, Габи.
— Ладно.
Ее голос звучал напряженно, чуть ли не срывался, но руку она не убрала. Гордон ощущал трепет ее хрупких, крошечных и теплых пальцев и боролся с собственными чувствами. Он ведь знает, кто она на самом деле. Тогда почему же он испытывает такую нежность? Отчего так отчаянно хочет найти доказательства ее невиновности?
Они замолчали. По крыше и стеклам автомобиля стучал дождь, монотонно и убаюкивающе. Габриела следила за каплями дождя, которые разбивались о стекло, а потом скатывались вниз, поблескивая в свете фонаря. Поглаживая свободной рукой больную ногу, она гадала, почему Гордон все еще не выпускает ее руку. А почему она сама не отнимает ее? Быть может, просто некое чувство подсказывает им, что сейчас хорошо, а что дурно?
— Откуда вы родом? — спросил Гордон через некоторое время.
— Я родилась и выросла здесь. — Она снова потерла ногу, потом попробовала ущипнуть. Ей казалось, что нога распухает, но на самом деле ничего такого не было.
— Я тоже, — вздохнул он. — И вы одна, да?
— Что?
— Вы одна? — повторил он. — Муж не станет преследовать меня, пытаясь выяснить, чем это мы занимались вдвоем в темной машине?
— Хотелось бы мне быть замужем. Тогда бы вы, может, хоть капельку призадумались. Но увы…
Прислушиваясь к ощущениям в ноге, Габриела жалела, что на ней сейчас брюки, а не юбка. Ведь тогда можно было бы точнее определить, где именно болит. Должно быть, с девочкой что-то неладное. Ногу жгло все сильнее.
— А семья у вас здесь?
— В Канзасе. — Она взглянула на него. — А у вас?
— У меня здесь. Мама и Грейс. — Гордон откинул голову на спинку сиденья. — Вы мне ее напоминаете.
— Кого?
— Мою мать.
Габриела хмыкнула.
— Ну да, это именно то, что жаждет услышать любая девушка.
Он усмехнулся. Его усмешка оказалась сногсшибательнее, чем все очаровательные улыбки, вместе взятые.
— Да, пожалуй… Но моя мать совсем особенная.
— Почти все матери такие.
— Предположить ли мне продолжение — «кроме моей»?
— Нет. — Габриела поигрывала свисавшими ключами зажигания. — В том числе и моя.
— Хм. — Ее слова противоречили тону, каким были произнесены. Гордон готов был поспорить, что Габриела находится в натянутых отношениях с матерью. — А как насчет вашего отца?
Она окаменела.
— Я не видела его уже много лет.
В голосе ее слышалась боль. Гордон не мог заставить себя продолжить расспросы. Он ободряюще погладил ей руку.
Лишь через несколько минут, показавшихся ему нескончаемо долгими, он снова взглянул на девушку. В глазах ее все еще читалось напряжение, но она уже овладела собой.
— А вы ведь еще не рассказали, что сообщил вам Шелтон о Лоренсе.
Габриела немного замешкалась с ответом, но все же решила: чтобы Гордон мог принести хоть какую-то пользу, он должен знать, что, собственно, происходит.
В сотый раз она пожалела, что не может читать его мысли. С Шелтоном было то же самое, но совсем по-другому. Она и не пробовала пробиться сквозь его защитный барьер. С Гордоном такой проблемы не возникало. Однако она уже поняла, в чем дело. Это было так просто и вместе с тем так невероятно, что сначала она сама себе не поверила. И однако все объяснялось именно этим: физическое притяжение напрочь заглушало в ней психическую восприимчивость, а потому все ее попытки мысленного проникновения оборачивались полным крахом.
— Шелтон не нашел на Лоренса ровным счетом ничего, даже нарушения правил уличного движения. И все еще никакого сообщения о похищении.
— Значит, у нас так и нет твердых доказательств.
— Но Хильда же видела, как Лоренс вытаскивал из грузовика велосипед, бледно-сиреневый, совсем такой, какой мне привиделся.
— Ну… — Гордон потянулся и закинул руку на спинку сиденья позади нее. — Все же этого мало.
Конечно. Но по крайней мере он уже не оспаривал ее видений. Хоть какой-то прогресс. Только сейчас Габриела поняла, до чего же сильно ей хочется, чтобы он ей поверил.
У нее снова заурчало в животе.
— Не наелась? — осведомился Гордон.
Свободная рука озябла, и Габриела спрятала ее между коленями.
— Наелась, даже слишком.
— Тогда почему у вас все еще урчит в животе?
Второй рукой, закинутой на спинку сиденья, он обхватил ее затылок. Она опустила голову.
— Я не голодна.
— Мне так не кажется. — Он провел пальцем по тыльной стороне ее руки. — И вы никак не расслабитесь.
В этом он был прав. Причин для волнения хватало: возвращение видений, тревога за девочку, увлечение им. Как тут расслабиться? Но в другом он ошибался.
— Я не голодна, — повторила Габриела и посмотрела ему прямо в глаза. — Голодна девочка.
Он сжал зубы и убрал руку.
— Послушайте, а вам не кажется, что пора уже играть со мной в открытую…
Внезапно она прервала его, судорожно вцепившись ему в бедро.
— Смотрите, Лоренс уезжает!
Действительно, Лоренс выводил из гаража обшарпанный «плимут».
— Следуйте за ним на своей машине, — быстро прошептала Габриела. — А я обыщу дом.
— А как же доберман? Он вас живьем проглотит.
Она схватила недоеденный гамбургер.
— Он встретит меня с распростертыми объятиями.
— А вдруг там еще кто-нибудь есть? Вы сами не представляете, в какое логово можете угодить.
— Ну, надеюсь, я угожу туда, где сейчас девочка. — Габриела откинула волосы с лица. — Я чувствую, что она здесь, Гордон. Я должна идти.
Он замер в нерешительности. С одной стороны, следовать за Лоренсом, безусловно, лучше ему. Но с другой — сама идея, что Габриела одна пойдет в дом Лоренса, была ему ненавистна.
— Хорошо. — Он понизил голос. — Но будьте осторожны.
Пока Лоренс запирал наружную дверь гаража, Гордон бесшумно отворил дверцу машины, выскользнул из нее и, наклонившись, еще раз заглянул Габриеле в глаза.
— Вы будете здесь, когда я вернусь?
— Конечно. — Сердце ее забилось в сто раз сильней.
Гордон повернулся и направился к своей машине.
Подождав, пока отъехал Лоренс, а вслед за ним и Гордон, Габриела вылезла из автомобиля и понеслась к дому. В воротах ее встретил Киллер. Пес глухо рычал и скалил клыки. Отломив кусочек гамбургера, она швырнула ему. Ей было очень страшно: она всегда боялась собак, а Киллер казался ей чудовищно большим и злобным псом.
В мгновение ока слопав брошенный кусок, пес вернулся за новым. Габриела дрожащей рукой открыла ворота и шагнула внутрь, ожидая, что он в любую минуту кинется на нее. Увидев, что он нападать не собирается, она бросила ему вторую порцию, заискивающе уговаривая не кусаться.
Третий кусок дал ей возможность дойти до парадной двери. К ее глубокому удивлению, она оказалась незапертой — видимо, хозяин понадеялся на добермана. Положив остаток гамбургера на верхнюю ступеньку, она вошла в дом и закрыла за собой дверь.
Такого беспорядка она в жизни не видела. Телевизор орал во всю мощь, транслируя футбольный матч местных команд. На кофейном столике и на столе рядом с шатким креслом громоздились пивные банки.
Перешагнув через кипу газет, которые Лоренс явно даже не удосужился развернуть, Габриела вошла в кухню. Там было не лучше. На плите стояла кастрюля с недоеденным супом — судя по виду, недельной давности. Подоконник и буфет тоже были завалены банками из-под пива. Запихнуть в мойку еще одну грязную тарелку удалось бы разве что с помощью пресса. Все было покрыто слоем жирной пыли. На столе лежала разорванная обертка от чипсов. Заметив, что на ней что-то накарябано, а рядом валяется огрызок карандаша, Габриела наклонилась поближе. Это оказался номер телефона. Поспешно переписав его, она метнулась через кухню к внутренней двери, ведущей в гараж.
Гараж. Такой же грязный и захламленный, как и все остальное в доме. Бетонный пол залит машинным маслом. В дальнем углу блеснуло что-то яркое. Это был детский сиреневый велосипед.