Габриела тихо рассмеялась.
— А сколько тебе тогда было?
— Восемь. — Хмыкнув, он сполз чуть ниже. — Я думал, что никогда больше ни в кого не влюблюсь. Но мама уверяла меня, что мое сердце разобьется еще раз десять, не меньше.
— И как? — Габриела прислонилась к его плечу.
— Не меньше, это точно.
— И у меня.
— Правда?
— Угу. — Она робко коснулась пальчиком его груди.
Гордон сжал зубы, чтобы удержаться и не обнять ее, ведь сейчас это было бы так просто, так естественно.
— Когда я была маленькой, папа рассказывал мне про старые времена. — Зевнув, она опустила голову ему на грудь. — Его отец эмигрировал из Швеции.
Ее волосы щекотали его плечо. Гордона охватывало все большее смятение.
— А мы все стопроцентные американцы.
— Стопроцентные американцы. — Она потерлась головой о его грудь. — Мне это нравится.
Вот дьявольщина! Поддавшись искушению, Гордон обвил рукой ее плечо. Габриела мурлыкала, как довольная кошечка, а он нежно улыбнулся ей, но она не видела этой улыбки.
— Ты все еще боишься?
— Да, но сейчас мне уже лучше. — Она легонько толкнула его. — Расскажи мне еще про свое детство.
Она лежала в его объятиях. Гордон подумал, что если ему теперь удастся произнести хотя бы несколько осмысленных предложений или, еще лучше, связать их между собой, то это будет настоящим чудом. Но она постепенно успокаивалась, и, раз уж его голос был сейчас для нее лучшим лекарством, выбора у него не оставалось.
Он начал рассказывать ей про свою учебу в старших классах, пока еще был жив Рейнер. Почему-то ей было очень важно услышать что-нибудь про его отца. Про детство, проведенное в Хьюстоне, про игру в футбол. Про то, как рыженькая Мина Голдсмит разбила его глупое сердце, бросив его, когда он не сумел забить решающий гол в матче с командой соседней школы. Не останавливаясь, он перешел к более поздним годам, вспоминая малейшие подробности, о каких никому еще не рассказывал, — о друзьях, о колледже, о том, как он переживал, получив диплом без отличия.
Лишь одной грани своей жизни он старательно избегал касаться. Ни словом не упомянув о дружбе с Эвансом и о расследовании, начатом после его смерти.
Когда он наконец остановился, веки Габриелы уже отяжелели.
— А знаешь, — сонно выговорила она, — ты такой славный… когда хочешь.
На лице ее плясали тени. Интересно, назвала бы она его славным, если бы знала, что он ее обманывает? Мучаясь от сознания вины, он нежно погладил ее по плечу.
— Гордон?
Он тоже уже начинал дремать.
— Мм?
— Завтра надо будет проверить тот номер, что я нашла у Лоренса. Это очень важно.
Гордон почувствовал беспокойство. Ему захотелось встряхнуть Габриелу за плечо.
— Откуда ты знаешь?
Она сонно посмотрела на него. Под глазами ее пролегли темные круги от усталости.
— Именно тот мужчина хочет меня убить.
Сердце Гордона пропустило один удар, а потом забилось со страшной силой.
— Лоренс?
Габриела засмеялась.
— Нет.
— Тогда кто?
— Я в этом не очень уверена.
Но Гордон не сомневался, что она знает. Как ни странно, но он вдруг почувствовал себя обманутым оттого, что она после такой доверительной беседы не хочет честно ответить ему. Прищурившись, он продолжал настаивать:
— Но ведь ты знаешь, что это мужчина.
— Ну да. — Облизнув губы, она спрятала лицо у него на груди. — Я его учуяла.
— Что? — Он так и сел.
Поморщившись, она толкнула его обратно на подушку и натянула одеяло на плечи.
— Знаешь, люди ведь… пахнут по-разному.
С этим трудно было спорить. Она, например, пахла… теплом и свежестью. Пьянящей смесью мыла и каких-то духов — «Страсть», что ли? Он еще раз принюхался. Ну да, «Страсть». Довольно неожиданный выбор духов для скромной и неприметной учительницы.
— Дай-ка мне этот телефон, — попросил он охрипшим голосом.
Габриела по памяти назвала цифры. Привстав, Гордон потянулся к аппарату на столике. От резкого движения туго затянутый ремень джинсов врезался ему в кожу. Гордон поморщился. Если уж между ним и Габриелой и должна сейчас оставаться какая-то преграда, то лучше бы это оказалось что-нибудь помягче жесткой джинсовой ткани.
Проблема, конечно, решалась просто — снять и все. Но на это он не отваживался. Собственно говоря, самым разумным в данной ситуации было бы отправиться к себе в комнату. Нет ничего глупее, чем спать в одной постели с Габриелой Вудс, пусть даже так невинно, как сейчас. Однако, взглянув на спокойное доверчивое лицо засыпающей девушки, он внутренне капитулировал. Можно подумать, что ему в первый раз приходится совершать глупый поступок!
Смирившись, Гордон набрал номер. Ему ответили сразу, после чего он бросил трубку и взглянул на Габриелу.
— Джозеф Мердок.
Она зевнула и, не открывая глаз, пробормотала:
— Утром свяжемся с Шелтоном и разузнаем про него.
— Не надо. — Гордон отвел с ее щеки упавший локон. Ох, ну почему она такая славная? Вся такая теплая, шелковистая… — Джозеф Мердок — владелец инвестиционной фирмы, Габи. Он имеет дело только с клиентами-миллионерами.
Она открыла глаза от удивления.
— И на что тогда Лоренсу номер его телефона?
— Не знаю. — Гордон осторожно прижал ее голову к своей груди. — И ночью нам это не выяснить. Отдыхай, ладно?
— А ты побудешь со мной… пока я не засну?
Гордона вдруг охватило такое чувство, будто ему настало время сделать выбор. Между верностью Эвансу и верностью Габриеле. Но ведь она ничего не знает об Эвансе и просит лишь немножко человеческого тепла и участия после тяжелого дня.
— Хорошо, побуду, — наконец выговорил он.
Выключив ночник, Гордон обвил рукой податливое тело Габриелы и уставился в темноту. Не нравилось ему это открытие насчет инвестиционной фирмы. А еще больше не нравилось то, что его тревога и забота о Габриеле растут не по дням, а по часам. И кроме того, он не мог понять, зачем вдруг Лоренсу понадобился номер Мердока. Это-то он и собирался выяснить в ближайшем будущем.
5
— Мне это вовсе не нравится. Гордон, — заметила Габриела, забравшись на мягкое сиденье белоснежного лимузина и кивнув шоферу, чтобы он закрыл дверцу. — Чувствую себя маленькой девочкой, изображающей взрослую. Ты уверен, что твоя мама не рассердится?
— Не бери в голову. Когда они с Грейс вернутся из Парижа, то приволокут с собой целую гору барахла. — Он улыбнулся. — Не нервничай. Ты выглядишь как картинка.
Легко говорить, не нервничай. Она, между прочим, не каждый день надевает костюм от Шанель. И сегодня не собиралась. Тем более что он принадлежит матери Гордона Сазерленда.
Она скользнула по его лицу сердитым взглядом.
— Зачем весь этот маскарад? Почему бы просто не пойти туда и не задать несколько вопросов?
— Предпочитаешь играть в открытую?
— Конечно. — Она пожала плечами и поспешно одернула жакет — не дай Бог помять. Если с костюмом что случится, она ведь всю оставшуюся жизнь будет за него расплачиваться. — Зачем врать, если с тем же успехом можно сказать правду?
— Отнюдь не с тем же успехом. — Он постучал в стекло и знаком велел Коулту, личному шоферу его матери, ехать, а затем развалился на сиденье. — В такое место, как контора Мердока, так просто не придешь с вопросами. Персонал там обучен как раз избегать ненужных расспросов. Особенно если это грозит потерей клиента, чей счет в банке перевалил за шестизначную цифру.
Вздохнув, Габриела покосилась на свое отражение в стекле машины, проверяя, хорошо ли сидит шляпка. Быть может, тулья чуть-чуть высоковата, но в целом впечатление очень неплохое. В этом костюме, да еще зачесав волосы назад, она выглядела богатой и самоуверенной. Другое дело, что себя такой не ощущала.
— Ну ладно, уговорил. Разыграем это представление. Но мне оно все равно не по душе.
— Хватит прихорашиваться. — Гордон окинул ее оценивающим взглядом. — Ты великолепно смотришься.
— Спасибо на добром слове.
Сегодня в их отношениях сквозила какая-то непривычная умиротворенность, которую до вчерашнего вечера Габриела и представить себе не могла. Сведя брови, она в свою очередь оценивающе посмотрела на Гордона. Сейчас он казался просто воплощением респектабельности — от дорогих итальянских ботинок до воротника не менее дорогого костюма. Не говоря уж о неизменно присущем ему шике… И этот богатый и независимый человек сделал ее, Габриелу, частью своей жизни. Вчера он рассказал ей то, что, как она инстинктивно чувствовала, до сих пор не открывал никому. Согретая этой мыслью, она поправила ему галстук.
— Да и ты неплохо выглядишь.
Гордон чуть заметно усмехнулся. Габриела не столько услышала этот смешок, сколько ощутила пальцами, касавшимися его шеи, едва заметную вибрацию в горле.
— Поосторожней, — предупредил он. — Не слишком уж льсти мне. А то ведь я могу решить, что нравлюсь тебе.
— Не задавайся. — В голосе ее зазвучали поддразнивающие нотки.
Гордон поднял бровь и с самым невинным видом осведомился:
— А ты ночуешь в одной постели со всеми мужчинами, которые тебе не нравятся?
Габриела небрежно смахнула с его рукава несуществующую пылинку.
— Нет, не со всеми. Только с теми, кого отшила Мина Голдсмит за проигрыш решающего матча.
— Так нечестно. Это удар ниже пояса. — На самом деле он вовсе не обиделся.
— Ну да. — Габриела с улыбкой чмокнула его в кончик респектабельного носа, готовая голову отдать на отсечение: если бы Мина Голдсмит сейчас его увидела, то горько пожалела бы о своем неразумном поступке.
Машина плавно остановилась у роскошного особняка. Коулт почтительно отворил дверцу. Выглядел он как и подобает солидному шоферу богатой семьи — высокий, сухопарый, неторопливый, лет около шестидесяти пяти.
— Мне подождать, мистер Сазерленд?
— Думаю, да. Мы с миссис Сазерленд долго не задержимся.
— Слушаюсь, сэр. — Коснувшись пальцами края форменной фуражки, шофер захлопнул дверцу и замер, стоя рядом с машиной.