Расчет, польза, интерес – именно это руководило Верой в последние годы. И это ее устраивало, так было проще. Вера ни от кого ничего не ждала. Ну и от нее не стоило чего-либо ждать.
А мысль пришла, да. Подумала, что это из серии благотворительности, в которой Вера, как и положено приличному и небедному человеку, участвовала.
Итак, гостинцы. В гости с пустыми руками не ходят. Вера быстро оделась и вышла на улицу.
Универмаг, у которого они когда-то повстречались с Германом, незыблемо стоял на месте – еще бы, кирпичное, монолитное здание пятидесятых, что ему будет. Теперь это был торговый центр «Мечта». Все как везде: отдел игрушек, отдел одежды, книжный отдел, парфюмерный, на первом этаже продуктовый.
На втором этаже пестрило от китайского разнообразия, разноцветные игрушки, шмотки и обувь, тут же прилавок с кастрюлями и посудой, еще один, с чаем и посудой, сухофруктами и прочим барахлом. Десять лет, девочке десять лет. Худая или упитанная, высокая или обычная? Вера не разбиралась в детских размерах.
Но делать нечего, купила несколько платьев, выбрав что подороже, а значит, покачественнее. Обувь покупать не стоило, здесь точно не попадешь. А вот ленточки, заколочки, обручи и прочее девичье счастье купила. Купила и подумала: «А вдруг у нее стрижка? И все эти обручи, бантики и заколки не подойдут?» Ладно, дело сделано. Игрушки. Во что играют десятилетние девочки? В куклы? Может, да, а может, и нет. Но куклу взяла, большую, с красивым фарфоровом личиком и роскошными золотистыми волосами. К красавице прилагался и гардероб, от белья до платьев, джинсов и плаща. Здорово. Разве когда-то Вера могла мечтать о такой красоте?
Потом зашла в продуктовый.
Мясо и куры, сыр и колбаса, фрукты и сладости, йогурты и сладкие творожки, пирожные и мороженое. Хорошо, что сообразила позвонить Максу – такие тюки не доволокла бы и до машины.
Вера плюхнулась на сиденье.
Макс понимающе кивнул:
– Родственникам?
– Ну… да.
Через пятнадцать минут стояли у знакомого трехэтажного дома. А если Валентина поменяла квартиру? Ладно, узнает у соседей, невелик секрет.
– Подожди, пожалуйста, – велела она Максу. – Узнаю, дома ли.
В подъезде было полутемно. Между первым и вторым этажами горела тусклая, умирающая лампочка. Те же исписанные стены, та же щербатая лестница. И те же запахи вареной капусты, кошачьей мочи и плохих папирос.
Все изменилось, но только не здесь. Здесь никогда ничего не изменится. Убогость и нищета – постояльцы назойливые, от них не избавиться. Если прижились, обосновались, они тут навеки.
Вера стояла перед знакомой дверью: порванный дерматин, старый замок, полустертая кнопка звонка.
– Кто еще? – услышала Вера знакомый голос и растерялась.
– Я, теть Валь, – хрипло сказала она, – Вера.
Поворот ключа – на пороге стояла бывшая свекровь, хмурая, недовольная, в старом халате. Удивленная.
– Чего пришла? – сурово спросила она. – Соскучилась?
Вера выдавила улыбку, она получилась натужной и жалкой:
– Ну… проведать.
Валентина недобро усмехнулась:
– Ну, заходи, раз пришла. Проведывательница!
«Не очень-то она дружелюбна», – подумала Вера и сказала:
– Я сейчас, теть Валь. Пару минут.
На улице махнула рукой Максиму. Тот выскочил из машины и открыл багажник.
Валентина молча наблюдала, как Максим вносит пакеты. Вера отпустила водителя и наконец сняла куртку.
– Чаю дадите? Запыхалась, пить хочется.
Валентина небрежно кивнула.
– Чаю не жалко. Проходи. Где кухня, чай, не забыла?
Вера села на кухонный табурет. Остатки давнишнего ремонта, стены, когда-то покрашенные голубой масляной краской, теперь были оклеены моющимися уже выцветшими обоями. Круглый стол под пестрой и тоже блеклой клеенкой, электрический чайник старой модели, кастрюля на плите, сковородка с остатками разогретой картошки, в трехлитровой банке раритет – чайный гриб под коричневой марлей. Ого, сто лет Вера такого не видела! Вспомнила, как в детстве его боялась и ни за что не пила: фу, противный, склизкий, как жаба! Мама говорила, что гриб полезный, но Веру было не убедить. Лучше молоко с пенками, чем это чудовище! Тогда в каждом доме стояла банка с чайным грибом.
Кустик алоэ на подоконнике. И у них тоже было алоэ – Вера вспомнила, как мама прикладывала кусочек упругого и колючего листка к порезам и ранам.
Чайник закипел, и Валентина налила кипяток в заварной. Кивнула на пакеты:
– Зачем это? Хорошей хочешь казаться? Богатая, щедрая, нате вам, нищета!
– Нет, теть Валь! Все не так. Не щедрая и не богатая. Так, обеспеченная. Просто, – она запнулась, – захотелось, и все. Вы же мне не чужая.
– А какая? – вскинулась Валентина. – Родная? Брось, Вера. Какая я тебе не чужая? Ты всегда меня сторонилась. И ты, и Герка, когда был с тобой. И выпивает тетя Валя, и не хозяйничает. И на огород не бегает, и полы не метет. Так было, Вер? Герка все меня с твоей матерью сравнивал: «Вот тетя Галя! И в доме чистота, и пирогов напекла, и окна помыла. И на огород успевает, и кур держит, а ты, мам…» – Валентина всхлипнула. – С твоих слов, Вер! Я что, не понимала?
Вера растерялась:
– Да я не помню. Ей-богу, не помню! Если с моих – извините! Но я правда не помню!
– Ну и бог с тобой, – успокоилась Валентина. – Теперь-то какая разница? Ладно, что уж там. Было и было. И все-таки не нужно было, Вер. Не голодаем мы, суп, картошка, макароны. Мясо когда-никогда. И конфеты с пенсии, и мороженое. Да и кто ты нам, чтобы… – И Валентина вздохнула.
– Теть Валя, – бодрым голосом сказала Вера, – ну что вы считаете? Родня, не родня – какая разница? Знакомы же, верно? А то, что было, давно прошло. Все прошло, тетя Валя. И обиды в том числе. Чай-то будет? – улыбнулась Вера. – От вас не дождешься!
Валентина налила чай и поставила чашку перед Верой.
– Есть хочешь? Щи вон остались. Картошка.
– Нет, спасибо. А пирожные и конфеты сейчас достанем!
Вера вытащила из пакета конфеты, печенье и коробку с пирожными. Валентина молча следила за ее движениями.
– Разогналась, богачка, – неодобрительно проговорила она. – Ишь, разгулялась! Как была просерой, так и осталась. И с Геркой все просирали, ничего не скопили.
– А где ваша внучка? – спросила Вера.
– У себя. Мультики смотрит. А чего? Посмотреть охота? Посмотреть, что там у Герки выродилось?
Вера смущенно пожала плечами. Говорить было не о чем.
Молчать было мучительно. «Дура, дура, – твердила она про себя, – что, сделала доброе дело? Полегчало? Выходит, чувствуешь свою вину, выходит, не отпустило?»
В эту минуту Вера услышала шаги. На пороге показалась белокурая тоненькая смущенная девочка. Серые распахнутые глаза, прямой тонкий нос, растрепанные вьющиеся волосы. Прислонившись к дверному косяку, девочка испуганно смотрела на бабушку.
– Господи, – тихо сказала Вера, – как на Герку похожа!
У Валентины удивленно взлетели брови.
– Не замечала, – отрезала она, – и не придумывай!
– Похожа, – упрямо повторила Вера, – очень похожа! Ну, здравствуй! – сказала она. – Давай познакомимся? Ты – Варя?
Та кивнула и осторожно села за стол.
Чай с пирожными пили молча.
Вера видела, что Валентина с тревогой смотрит на внучку. Выпив чаю, Варя отпросилась к подружке.
– А уроки? – строго спросила Валентина. – Уроки доделала?
Покраснев, Варя кивнула. Две женщины, молодая и старая, которых когда-то, совсем ненадолго, связала, а потом развела жизнь, молча сидели на кухне и думали о своем.
– Беда у меня, – сухо бросила Валентина.
– Какая? – осторожно спросила Вера.
Валентина посмотрела ей в глаза.
– Да болею я, Вер. Раком болею. Держусь из-за Варьки. Борюсь. В храм вот пошла. За нее прошу, не за себя! Что она видела? Сначала Герка помер, через два года Людка. Мать ее бросила. Мне, старухе, подкинула. Мы с ней сироты, Вер. Одни во всем белом свете. Вот не будет меня, и пропадет моя девка. Знаю, что пропадет. Меня похоронят – и все, считай, нет ее. В приют отдадут. А там… Сама знаешь. Нет у нее защитников. И квартиру отберут, найдутся умники. Кто вступится за сироту?
Страшная судьба ее ждет, страшная. Сердце рвется за девку. За что? А девчонка хорошая, тихая. Послушная, все помочь норовит. Но чувствую – слабая. Бесхарактерная. Не в отца. Хотя что отец? Не помог ему сильный характер… – Валентина смахнула слезу. – Сильная, слабая, теперь-то какая разница? Уйду – и она следом, я знаю, что говорю. Жизнь раздавит, не пощадит.
Ошарашенная Вера не могла вымолвить слова.
– Может, попробовать лечиться, тетя Валя? – осторожно спросила Вера. – Я же в Москве, врачи там, лекарства! Давайте как-то… конструктивно, что ли? Изо всех ситуаций есть выход, – нерешительно добавила она, – и потом, сейчас все решают связи и деньги, а и то и другое имеется. Нажила. – Вера попыталась улыбнуться.
– Оставь! – Валентина говорила обреченно и спокойно. – Болезнь моя давняя, ничего не поможет. Доживаю я, Вер. Врач сказал, год-полтора. В старости так быстро не сгоришь, ждать смерти-то придется. Операцию делать поздно и ни к чему. Я и раньше отказывалась. А если во время операции помру? Сердце у меня никуда. Да и что понапрасну резаться? Мне про Варю надо думать. Хотя… думай, не думай – что толку? Короче, как есть, Вер. Ладно, извини, устала я, вот и разнюнилась. Ты-то при чем? У тебя своя жизнь. Да и чужие мы. Ты это… выброси из головы. Полежать мне надо, извини. Говорю – устала.
Вера поднялась.
– Какие обиды, о чем вы, тетя Валя! Это вы меня извините. Я к вам как снег на голову, без предупреждения. Я что-нибудь придумаю, в смысле, для Вари. Я помогу! Помогу, обещаю!
– Помощница объявилась, – съязвила старуха, – как же, поможешь! А чё ж раньше не помогала? Мужу своему, например? Знала ведь… Ладно, Вера. Иди. И забудь про нас, слышишь? Кто мы тебе?
– Родственники, – тихо ответила Вера и вышла из кухни.
«Деньги! Надо оставить денег», – подумала Вера, натягивая куртку. Залезла в кошелек, достала несколько крупных купюр и осторожно положила на зеркало в прихожей. Валентина ничего не заметила.