На улице разревелась.
И что это ее так пробрало? Сама себе удивилась: неужели это она, та самая Вера, жесткая, сухая, неумолимая? Что с ней случилось, куда понесло? Ну да, преддверие климакса, доктор предупреждал. Кто тянул за язык? Вера не из тех, кто лепит что попало. Или просто фиговое настроение: этот депрессивный городок, эти воспоминания, кладбище, тетя Валя, Герка, Люда, девочка эта, Варя. Геркина дочка. Ее нелюбимая малая родина, место, где она, Вера, была самой несчастной и самой счастливой.
Все, забыли. Наговорила лишнего, с кем не бывает.
Из отеля написала сестричкам, разговаривать совсем не хотелось.
Ответ был таким: «Ждем, Вера Павловна!»
Чего ждете, милые? У моря погоды? Не несут вам аванс – ищите других покупателей!
Ночь была бессонной, тяжелой. Кошмарной.
«Утром в Москву, все, хватит, – решила она, ворочаясь с боку на бок в тщетной попытке уснуть. – С квартирой все ясно, да и с бывшей свекровью и Геркиной дочкой, кажется, тоже – адрес известен, буду отправлять ежемесячно денежные переводы. Вот оно, самое простое и легкое решение. Успокоение совести».
Под утро Вера уснула – на телефонных часах было пять двадцать утра.
В десять написала Татьяна – операция прошла удачно, по крайней мере, так сказали врачи. Чувствует себя прилично, правда ужасная слабость. «Но это нормально, пару дней – и приду в себя».
«Вечный оптимист ты, Таня! Даже в такой ситуации, – стучала Вера в ответ, – конечно, придешь, куда ты денешься! Танюш, вечером выезжаю, завтра днем у тебя. Мама сварит бульон, протрет яблоки. Что еще, Танечка? Чего тебе хочется?»
Оказалось, что не хочется ничего. Пока не хочется. Да и нельзя ничего.
«Ну ничего, еще отожремся! – шутила Вера. – Рванем в августе в Италию или куда ты захочешь. Море, песочек, пальмы и розы! Креветки и устрицы, а, Танюша? Теплый багет, свежее маслице, фиолетовые помидоры, бутылочка бароло или барбареско, а на десерт семифредо, Танюша! Твое любимое семифредо!»
В ответ пришел смайлик со слезками и улыбкой. Хорошо, что с улыбкой.
Вера включила кофемашину и, пока та раскочегаривалась, встала у окна.
«Прощай, нелюбимый город! – перефразировала слова из песни. – В море мы не уходим, а вот дальнейшее большое плавание под названием «жизнь» точно продолжим. Что-то ты меня утомил».
Выплюнув кофе, кофемашина остановилась, замолкла. Вера взяла в руки чашку и снова подошла к окну. На улице шла привычная жизнь, прохожие неспешно шли по своим делам, хлопали двери магазинов, в кафе напротив, держась за руки, сидела молодая пара.
«Как быстро все пролетело, – подумала Вера, – молодость – порыв ветра, сначала теплого, свежего, весеннего, а потом резкого, холодного, пронизывающего. Отрезвляющего. В общем, недолго музыка играла. Ладно, скажи спасибо, что вырвалась, убежала. Нашла в себе силы и живешь как человек. Не на улице Светлой с видом на кладбище, а на Фрунзенской набережной, с видом на Нескучный. Ах, как он прекрасен ранней осенью! Какими волшебными красками расцвечен! Так, ну а теперь дела».
И Вера взяла телефон.
Макс подъехал через полчаса.
– Уезжаете? – расстроенно спросил он. – А как же квартира? А, доверенность, – разочарованно протянул он. – Ну да, все правильно… Когда-нибудь продастся, не волнуйтесь!
– А я и не волнуюсь, – отрезала Вера. – Тоже мне, повод!
Доверенность сделали и завезли сестричкам.
Ну, кажется, всё? Вера глянула на часы – до обеда далеко, чем заняться? Везти сувениры из Энска смешно, да и какие там сувениры? Обычное китайское ширпотребное барахло? А может, съездить на рынок? Вряд ли там что-то интересное, но время убьется, да и вдруг?
Центральный – он же единственный – рынок, он же базар, располагался на прежнем месте, но был перестроен, приведен в порядок – вместо старого деревянного, давно обветшалого здания стоял ангар из металла и сайдинга. Внутри было холодно.
Макс прокомментировал:
– А летом тут вообще жесть, духота такая. Сплошной пластик, строили из говна и палок, вот и результат. Местные недовольны, торговцы вопят, а всем пофиг, кому до народа есть дело? Галочку поставили, сюжет сняли, мэр засветился – все, порядок. И так все, Верпална. Везде воруют, где только можно!
– Да знаю я. Думаешь, у нас по-другому? Масштабы другие, это да! А так…
Ничего интересного внутри базара не было. Грустный мужик продавал свинину. Кавказцы торговали импортными фруктами. Прилавок с медом, бабули с баночками протертой калины и малинового варенья, молочный прилавок – творог и сметана, – ну и китайский ширпотреб: белье, детская одежда, одежда для взрослых. Прилавок с химией, порошками и средствами для уборки.
Вера прошлась по рынку – зря. Зря приехали. Впрочем, это можно было предположить. Помог сообразительный Макс, посоветовав купить мед, фермерский, хороший, и сало у молодой пышной продавщицы, настоящей кустодиевской красавицы, оказалось просто сказкой, таяло во рту.
И мед, и сало, и калину с сахаром от давления – как убеждала бабуля – купили. Прихватили и банку лесной малины. Как она пахла!
– Верка, ты? – услышала Вера.
Господи, ну кто еще? Бывшая соседка, бывшая одноклассница? Кого еще послали на Верину голову?
Она оглянулась. Позади нее стояла высокая симпатичная женщина.
– Не узнаешь?
– Марина? – неуверенно сказала Вера. – Марина Попова?
Она, конечно, она, Маринка Попова, жена Сережки Попа. Бывшего Гериного друга и соратника.
Отошли к окну. Марина с интересом разглядывала Веру и наконец сказала:
– Хорошо выглядишь.
Вера промолчала. Хотелось поскорее уйти. О чем говорить? Вспоминать прошлое? Этого совсем не хотелось. Однако деваться некуда. Пришлось.
Вера говорила короткими фразами:
– Да, в Москве. Да, все нормально. Мама со мной. А, ты знаешь! Не замужем, не родила. А ты, Марин? Что у тебя?
Марина присела на подоконник. Вера посмотрела на часы.
– Торопишься?
– Ну так, – смутилась Вера.
Теперь она ее разглядела. Марина постарела, хотя кто помолодел? Морщины вокруг глаз, неухоженная кожа. Плохая, небрежная стрижка и плохо прокрашенные волосы, обветренные руки. Одета она была плохо: серая куртка с потертыми обшлагами, из-под воротника виден ворот давно потерявшей свой цвет водолазки, старые, дешевые джинсы, ободранные кроссовки. Обычная потрепанная жизнью тетка из глубокой провинции. А ведь Маринка была когда-то красоткой.
– У меня? – переспросила Марина. – Да как у всех. Дочка взрослая, в Питере учится. Неплохая девка, с башкой. Живу с мамой. Конечно, непросто, но как-то живем. Не работаю, на инвалидности. Не будем о грустном. У нас две пенсии, моя и мамина. Как-то справляемся, не голодаем. А про наших тебе интересно? – Марина внимательно, с интересом смотрела на Веру.
Та молчала.
– Интересно? – настойчиво повторила Марина. – Или сделаешь вид?
– Сделаю вид, ну раз тебе так горит.
– Щука в Италии, ты, наверное, слышала. У него все отлично. Знаешь, что я поняла? У сволочей всегда все отлично. Анжелка в Москве, вышла замуж за богатого папика. За нее волноваться не стоило. Мишку Собачника три года назад похоронили, онкология. С Кристинкой они развелись. Кристинка тут, в Энске, у нее на рынке два ларька с нижним бельем, возит из Кореи, говорят, качественное. Ну ты помнишь – она всегда была хваткой.
Васю Чечена тоже похоронили вместе с женой лет восемь назад. Авария.
Петька пропал. Жив, помер – никто не знает. Пропал как не было. Может, уехал. – Помолчав, Марина вздохнула. – Ну и мой Серега на кладбище. Наркотики. Подсел, когда с Геркой случилось. Сначала так, понемногу. А потом… Я долго терпела. Боролась. Но все бесполезно. Последние пару лет человека не было, понимаешь? Был Серега – и нет! В животное превратился. Ну я и ушла. Кстати, Герке он помогал! Пока деньги были – помогал, а потом просил, чтобы я. А на что, Вера? Я сама инвалид. Вот такие дела. Знаешь, раньше я тебя предательницей считала. Ну, из-за Герки. Мне казалось, что ты его любила, а потом сбежала. Я тогда тебя презирала. А потом поняла – ты спасалась. И, вижу, спаслась. Я права?
– Права, – кивнула Вера. – И да, любила. И в этом ты права. Извини, я пойду! Прости, Марин, дела.
Марина кивнула, а Вера быстро пошла к выходу.
Шла и думала: «Только бы не разреветься! Только бы дойти до машины! Только бы… снова сбежать».
– Ну все, с чистой совестью едем обедать. Ну да, прощальный обед, Максим! Какую вы кухню предпочитаете?
Макс в расход Веру не ввел, все оказалось максимально просто – пиццерия.
– Пиццерия так пиццерия. Ну что, пошли набирать килограммы!
Пиццерия была сделана под аутентичную – белые с красным скатерки, деревянные стулья и настоящая печка для пиццы. Да и сама пицца, и кофе, и клубничная панакота оказались вполне.
Макс был доволен, что Вере, столичной штучке, понравилось:
– Вот видите, тут у нас, в нашем медвежьем углу, есть приличные места.
На вопрос, не собирается ли он уезжать из Энска, Макс ответил, что нет. Потому что любит этот городишко, любит озеро, на котором вырос, дом в деревне, где жила его бабушка, лес, в котором знает все грибные места, речку, в которой еще есть раки!
– Да-да, не все загадили – отличные крупные раки! И рыба есть, ну так, рыбешка, но на ушицу вполне! И друзья, между прочим. И родители. Жить с ними сложно, но куда деваться. И жена любит свою работу – она училка в школе, ее оттуда не вытянешь! А что скучно… Знаете, Верпална, – вздохнул он, – так где весело, а? Вот вы, например! Что-то и вы не очень веселая. Да и суетно там у вас. Шумно. Нет, не по мне ваша столица. Совсем не по мне! Ну да, Третьяковка там, театры. Ну можно приехать, подумаешь, ночь – и ты там. А можно и на машине, только опасно, старая она у меня, боюсь, не доедет. Да и не всем же уезжать, правильно? Кто-то же должен жить здесь, в провинции? И еще, – Макс задумался, – не всем же там, в вашей Москве, ну или в другом большом городе гарантировано счастье, правда?