Оказалось, деньги со Светки Патрина не брала, но та расплачивалась иначе – возила на своей машине новую подружку по родственникам, а родственников у Патрины, как у любой цыганки, было хоть отбавляй. Причем жили они, как правило, за городом. Писала скромная Патрина и списки, что ей купить. Увидев однажды этот нехилый списочек, Лина закашлялась: от картошки и молока, от туалетной бумаги и химии до дорогостоящих манго, испанских оливок и испанской же ветчины.
Лина усмехнулась:
– Наверное, предки твоей подружки родом из Испании. Интересно, откуда такая любовь к хамону?
Лине такая еда была не по карману. И вообще она считала, что ушлая цыганка взяла дурочку Светку в оборот и использует ее в хвост и в гриву. Но Светка по-прежнему настаивала, что с Патриной у них крепкая дружба. К тому же она поставляла Патрине клиентов – кто только не побывал в квартире на «Бауманской».
Патрина жила в большой полутемной захламленной квартире, непонятно каким образом доставшейся большой цыганской семье. Проживали там Патрина с мужем и тремя детьми, Патринина сестра с мужем и четырьмя детьми, Патринина свекровь, Патринин брат с молодой беременной женой. При этом без конца открывались двери, и по длинному коридору, как тени, туда и обратно шмыгали люди.
Сколько там точно комнат и сколько в квартире жильцов, Светка не знала, смеялась, что квартира бездонная, не квартира – черная дыра, сколько там комнат непонятно и куда ныряет весь этот народ, родня и приходящие, тоже неясно.
На кухне все время что-то гремело, шкварчало, шипело и падало. Туда тоже ныряли люди, и раздавался звон посуды, бряканье приборов и шум воды.
Иногда пробегали кудрявые и глазастые дети – видимо, что-то клянчили у бабушки, канючили и ныли, а бабушка начинала вопить. Но в целом было не шумно – даже удивительно, что не шумно! При таком-то количестве проживающих и приходящих!
Главным добытчиком в семье была Патрина, и когда Патрина работала, принимала клиентов, в странной квартире воцарялась полная тишина. Ее рабочий кабинет находился у входной двери, робкий короткий звонок – и, как по мановению волшебной палочки, Патрина возникала у двери.
Была она высокой, очень худой и плоскогрудой. Темное хмурое лицо, глубокие темные глаза, крупный нос, широкие брови и тонкие, всегда поджатые губы.
Волосы убраны под косынку, кофта и плиссированная юбка, на худых костистых запястьях звенели браслеты, тонкие длинные пальцы были унизаны кольцами, в ушах тяжелые, оттягивающие сухие мочки длинные серьги, на морщинистой шее цепочки в ряд. В доме Патрина ходила босиком, и были видны ее крупные, широкие, мосластые и неухоженные ступни.
Комната была большой, с плавными овальными углами. Обстановка поражала – огромная, всегда выключенная хрустальная люстра (хозяйка обходилась торшером и настольной лампой, видимо, для таинственности). Ковры на стенах, ковры на полу. Обои с золотыми виньетками, небольшой современный диванчик с наброшенным одеялом, плоская подушка в простой, деревенской, в мелкий цветочек, наволочке. Старое скрипучее кресло, два стула и стол. На столе пара чашек с остатками кофе, пачка печенья, кубики рафинада, джезва, вазочка с шоколадными конфетами, несколько пачек сигарет и доверху наполненная окурками здоровенная хрустальная пепельница. И, разумеется, карты, несколько разных колод, которые хозяйка брала в зависимости от ситуации. Кому новые, не потерявшие глянца, а кому совсем старые, потрепанные, семейные, самые верные, еще от бабки, объясняла Патрина.
На лестнице перед квартирой всегда стояли женщины. Когда две-три, а когда больше, грустная и притихшая очередь спускалась по старой, широкой, щербатой лестнице.
Светка на правах приближенной, гордо вскинув голову, очередь обошла. Женщины возмутились, но суровый взгляд хозяйки дебаты и недовольства прервал.
Почему Лина согласилась на то, во что совсем не верила? Ни в Светкины восторги, ни в историю с Любой? А потому, что на душе было паршиво, так паршиво, что хоть волком вой, – ничего с Павлом не получалось. Вернее, улетучивались последние надежды на то, что он примет решение.
Суровая Патрина показала Лине на стул:
– Садись! Кофе будешь?
Растерянная Лина кивнула и пролепетала «спасибо». На «спасибо» цыганка ничего не ответила.
– А ты иди, – велела она Светке, – иди погуляй!
Светке это не понравилось, но возражать она не посмела и с явным неудовольствием выкатилась.
Хозяйка молча вышла из комнаты, но минут через десять вернулась, держа в руках давно не мытую джезву. По комнате поплыл запах подгоревшего кофе.
Пролепетав очередное «спасибо» и угнездившись в кресле, Лина сделала глоток. Кофе, надо сказать, был восхитительным.
Закурив, Патрина взяла в руки старую колоду. Раскладывала ее молча, иногда еще больше хмурилась, иногда вздыхала. Лина с тревогой следила за выражением ее лица. Потом протянула веер карт и приказала:
– Тяни! Две тяни. Ну, не бойся!
Лина боялась. Вернее, нервничала. Что сейчас скажет гадалка? Что напророчит, что пообещает, что перечеркнет?
Нет, понятно, что Лина ей не поверит – еще чего! Она ж не дремучая дура! И не экзальтированная Светка.
Правда, и женщины на лестнице не выглядели дремучими и сумасшедшими – скорее, растерянными, обманутыми и надеющимися на чудо.
Лина допила кофе и крепко сжала холодные трясущиеся пальцы. Патрина без конца курила и молча разглядывала разложенную колоду. Наконец она посмотрела на Лину. Взгляд ее был пронзительным, заглядывающим прямо в душу – такой не соврешь. Впрочем, врать Лина не собиралась. А вот выслушать цыганку как раз собиралась. И еще очень хотела взять себя в руки. Не психовать. Но почему-то трясло, как на экзамене, даже живот разболелся.
– Что трясешься? – усмехнулась Патрина. – Ничего плохого не вижу! Не трясись.
Лина мелко закивала:
– Правда? Большое спасибо!
– Ни шатко ни валко, – продолжила гадалка. – Никаких происшествий. Жить будешь как жила. Долго так будет, несколько лет. Родители будут жить долго, в общем, нервы потреплют! – впервые улыбнулась она и снова уткнулась в разложенные карты. – И этот твой, – она нахмурилась, – не трать на него свое время. Ничего не получится. Не уйдет он из семьи, поняла?
Лина молча кивнула. В горле запершило, хотелось заплакать.
– Чего ты? – уловила ее реакцию цыганка. – Расстроилась? Зря! Не нужен он тебе. Не твой человек. Да и вообще… – не закончив фразу, Патрина в упор посмотрела на Лину. – Ну как тебе сказать… Я могу попробовать, – нерешительно добавила она, – могу. Правда, это непросто. Такое всегда непросто. Но если ты хочешь – могу! Только подумай – а надо ли? А ну, если получится?
– Что – получится? – испуганно пролепетала Лина.
Гадалка раздраженно объяснила:
– Привязать его. К тебе привязать. Ну, чтобы ушел оттуда и был с тобой! Только…
– А можно? – прошептала Лина. – Такое возможно?
Цыганка вздохнула:
– Можно попробовать. Как понимаешь, я не сберкасса, гарантий не даю. – Замолчав, она закурила новую сигарету и повторила: – Попробовать можно, но надо ли, а? Говорю же – не нужен он тебе, не твой человек! Будешь с ним маяться. Мало тебе маеты?
– Я… люблю его.
– Ну и люби! – разозлилась цыганка. – Кто тебе запрещает? Но и сейчас маета, а потом вообще будет… Замучишься с ним. Да и сложно все это. И дорого. Я же тебе по-свойски говорю, мне-то деньги не лишние. Меня Светка просила.
– Спасибо, – убитым голосом повторила Лина. – Большое спасибо.
– Пожалуйста! – криво усмехнулась цыганка. – Я на других заработаю. А ты вроде как… ну типа своя… – нерешительно добавила она. – Ну что? Дальше рассказывать?
– Конечно!
– С дочкой все нормально, с родителями тоже, насколько в их возрасте это возможно, – деловым голосом продолжала Патрина. – За них не беспокойся.
– А у дочки жизнь сложится?
Патрина надела очки и взяла в руки карты.
– Нормально с ней. Как ей будет надо, так и сложится. Свадьбы не вижу, но все нормально. Одной не останется, будет рядом мужчина.
Выходит, и у Катьки ничего толком не получится. «И зачем я сюда притащилась? – с тоской подумала Лина. – Жила спокойно, на что-то надеялась. Во что-то верила. Ладно, чушь. Бред. Неужели я в это поверю?»
А между тем Патрина продолжала:
– Ну да, все так и будет. Без происшествий. Голодать никогда не будешь, на хлеб всегда хватит. Ничего у тебя не отнимут, все останется при тебе. Работу потеряешь, но не волнуйся – на другую устроишься, более прибыльную. С этим твоим ты, уж прости, разойдешься. Сама от него уйдешь. Потому что устанешь. Потом снова будет тишь да благодать, никаких событий. А вот позже, потом… – Замолчав, она наклонилась над только что перетасованными и заново разложенными картами. – А вот потом, через много лет… – Она резко выпрямилась. Снова посмотрела на карты. Сняла очки. Глотнула остывший кофе, откинулась в кресле. И наконец подняла на Лину глаза. – Странно как-то – через несколько лет вижу розовый сад. Розы, розы. Всех цветов. Столько цветов – и одни розы! Сколько гадаю, а такого не видела! Даже запах чувствую, – она потянула носом, – ей-богу, чувствую!
– И что это значит? – испуганно спросила Лина. – Розы – это символ?
– Розы – это розы. И больше ничего. Никаких символов. Я же сказала – чувствую запах! Уловила на секунду, такое бывает. Розовый сад. И ты там, среди роз, в этом саду. Очень счастливая, очень. Розовый сад – это твоя судьба. Море вижу. Горы. Скалистый берег. Старушку с мальчиком. А больше ничего не вижу… Но знаю, что именно там тебе будет счастье. Поняла? – посмотрев на часы, резко спросила она.
– Нет, – честно призналась Лина и поспешно добавила: – Да все нормально! Розы же, не крапива! – попробовала пошутить она. – Да вы не волнуйтесь!
Почему-то захотелось встать и убежать.
– А я и не волнуюсь, – спокойно ответила Патрина. – Мне-то чего?
Кажется, она потеряла к Лине интерес.
Ну да, все правильно – работа закончена, за дверью толпится народ. Лина видела, что Патрина устала, и, быстро попрощавшись, выскочила за дверь. После прокуренной комнаты страшно хотелось на воздух.