Ну да, неплохие. Особенно по сравнению с папашей внука. Участие было примерно таким – раз в месяц он появлялся с копеечной и бесполезной игрушкой или книжкой, которая тут же закидывалась подальше в шкаф. Долго сидел на кухне, пил чай, смущенно просил бутерброд, снова пил чай и нудил – все плохо, хорошей работы нет, денег, как следствие, тоже. Жить с сумасшедшей мамашей невыносимо.
– Мне фатально не везет, – скулил он.
А Лина, еле сдерживаясь от злости, грела борщ и резала хлеб.
Подонком он не был, оттого и жалела. Он был ничтожеством, никчемным и жалким. В часы его прихода Катька обязательно сваливала, мама уходила к себе, а спустя полчаса и внучка сбегала. Возилась с ним Лина. Кормила, поила, выслушивала. Раздражалась и жалела.
– В этом ты вся! – презрительно замечала мама.
Ну что поделать, вся так вся. Какая уж есть.
Дочка деньгами не помогала – вечно училась. Вечные курсы, то мастер ногтевого сервиса, то мастер по наращиванию ресниц. То массажист, то косметичка. Курсы стоили денег, но, окончив их, Катя работать не спешила. То не было хорошего места, то не понравился хозяин, то что-то еще. «Словом, не дочь, а сплошной убыток, – грустно шутила Лина. – А будет ли прибыток… Вряд ли». И, как всегда, Лина рассчитывала только на себя. На новой работе было трудно, но интересно – движуха! Бесконечная движуха, общение, решение вопросов, педсоветы, конференции и еще ненормированный рабочий день. Никаких тебе встал в восемнадцать ноль-ноль – и ку-ку, до свидания.
Уходила Лина рано, а возвращалась как придется. Иногда в девять, иногда в десять. Придя домой, скидывала одежду и падала на кровать.
Тяжело было. Но чтобы уйти? Такое и в голову не приходило! Через полгода после того, как она начала работать, поехали в Париж, аккурат на самое Рождество. В июне отправились в Барселону. В ноябре Нью-Йорк, Вашингтон и Бостон.
Летом Лина сидела на даче. Ехать никуда не хотелось. Так устала за год, так налеталась, что не о чем говорить. Сидеть бы в шезлонге с журнальчиком, попивать холодный компот или сок и балдеть!
На море захотелось через три года. Причем в полном одиночестве, по той же схеме – шезлонг под зонтом, холодный сок и запах и звук моря.
В середине августа Лина улетела на Кипр.
Дочка обиделась, что она не взяла с собой внуков:
– Ты, мама, ужасная эгоистка, думаешь только о себе. – И добавила: – У меня горе, я с Игорем рассталась!
– Боже, – пробормотала Лина, – как же так, Катя? Как ты могла его упустить?
– А ты? – закричала дочь. – Как ты могла упустить папу? Жили бы сейчас, как у Христа за пазухой! И вообще, мам! Кто бы говорил! Вы с бабушкой неудачницы, лузерши! И на мне ваша карма!
– Ты, Катя, бьешь по больному, под дых. И ничего не понимаешь. Я очень устала. Я тяну всю семью. И я заслужила. Заслужила и заработала. И отдых, и покой! Все, точка. А ты, милая, побудешь с детьми на даче. Ты, кажется, не очень устала? Или у тебя другие планы?
Фыркнув, дочь хлопнула дверью.
А Лина совсем пала духом – как жаль, что они с Игорем расстались! Хотя и неудивительно – парень славный по всем пунктам, и зачем ему взбалмошная Катька, да еще с двумя детьми?
Потом включилась тяжелая артиллерия, мама.
– Хотя бы Лизку взяла, – пыталась она призвать Лину к совести. – Ну что тебе там, мужиков на ночь водить?
– А почему бы нет? – усмехнулась Лина. – Не имею права?
В общем, все обиделись и замолчали: и дочка, и мама, и сама Лина.
«Ну и черт с вами, – решила она, – так даже проще. И вообще – на обиженных воду возят, забыли? А я пошла покупать сарафан!» Сарафан был куплен, да не один, а целых два. И новые пляжные шлепки, сумасшедше красивые, со стразами. И пляжная сумка за ого-го какие деньги – а что, не заработала, не заслужила?
«Неужели я научилась себя любить? – хмыкнув, подумала Лина. – Даже не верится».
Кстати, почти одновременно объявились два бывших: бывший муж и бывший любовник, как сговорились.
Марк позвонил поздно вечером, и, честно говоря, уставшая, уже засыпающая Лина ничего не поняла – встретиться завтра? А зачем? Что, нельзя по телефону? Передать фотографии? Какие еще фотографии? Откуда у тебя наши фотографии? Да мне не к спеху. Какая срочность? Нашел на даче? Ну и пусть лежат, как-нибудь в другой раз или пришли почтой!
Почту бывший отверг: твердый конверт тут же вскроют и выкинут. Рвать фотографии плохая примета, к тому же на фотографиях не только мы, но еще и Катя. И вообще, что за торговля? Ты так занята, что не можешь уделить мне полчаса?
Обиделся. Как всегда, обиделся. Ничего с возрастом не проходит. С возрастом все только усугубляется.
Согласилась, потому что невозможно было слушать его занудство – как в той поговорке, что легче дать, чем объяснить, почему не хочется. Окей, завтра в шесть на Цветном.
«Вот ведь завелся, – с тоской подумала Лина, – тут же обиды, претензии. Бедная его жена, ей-богу, не позавидуешь. Ладно, и это переживем».
Назавтра встретились. Лина, как всегда, опоздала, и бывший, посмотрев на часы, скорчил недовольную гримасу:
– Ты не меняешься.
– Ты тоже, – усмехнулась она. – Кстати, мог бы и не заметить!
Обмен любезностями произошел, Лина коротко пробежалась глазами по меню, заказала большую чашку капучино и бельгийские вафли.
– Можешь себе позволить, – с завистью сказал бывший, – ты в прекрасной форме. А я все не худею. Поперло после пятидесяти. В зал хожу, в бассейн, не жру на ночь. Никаких тортиков и мороженого, а все напрасно…
– Молодец, – похвалила Лина, отрезав большой кусок вафли с малиновым вареньем, – вот и правильно, следи за здоровьем! – И, улыбнувшись, принялась за десерт.
С кислой улыбкой бывший отпил черный кофе без сахара.
– А ты хорошо выглядишь! – заметил Марк. – Надо же, была такой обыкновенной, а с возрастом стала пикантной!
– Ну ты без подколок не можешь. Вроде и комплимент, а за ним тут же гадость! Сущность такая, да, Марк? Ну, что у тебя? – Лина выразительно посмотрела на часы. – Давай показывай.
Оказалось, разбирая бумаги на старой родительской даче, Марк нашел фотографии столетней давности: молодая, только родившая Лина с дочкой на руках, Лина и Марк, Катя и бабушка с дедушкой, Катя в коляске, Катя на руках у свекра, и вся семья за столом на веранде, свекор со свекровью, Катька в детском стульчике, и они с мужем, молодые, симпатичные, но какие-то усталые, замученные и совсем невеселые. Да, уже тогда дочка давала прикурить, ни одной спокойной ночи, ни одной. Внутричерепное давление. Да и у Лины с Марком все было не очень. Раздражались, обижались, не разговаривали. И Лина все время плакала – от обиды, усталости, от отношения Марка… Никогда счастливо не жили, с первого дня была фигня, хотя Лина его очень любила. Ладно, что вспоминать. Она со вздохом отложила фотографии:
– Ну а как вообще? В смысле, жизнь?
– По-всякому. Мама полгода назад умерла.
– Соболезную, – сухо сказала Лина.
Свекровь ее приняла, но не полюбила. Оно и понятно – сына женили почти насильно. Вроде и хорошая скромная девочка, студентка, из приличной семьи, горячо влюбленная в Марка, но, если бы не беременность, Лина вряд ли могла стать ее невесткой. Летом с новорожденной дочкой поехали к свекрам на дачу, и там началось: свекровь постоянно Лину учила. Кажется, ей не нравилось все.
Салат нарезала не так, слишком крупно. С бульона вовремя не сняла пену, и он мутный, компот слишком сладкий, зачем столько сахара? И так по всем пунктам. Наверняка и сыну нашептывала, не без этого. Лина слышала ее приглушенный и недовольный голос. И никаких скидок на грудного ребенка и бессонные ночи – никаких! И никаких скидок на возраст. «Тебя что, мама ничему не научила? А чем она занималась?» Лина уходила в лес, садилась на бревно и плакала от обиды: что она ей сделала, что?
– Сына отняла, – объяснила Тамара Андреевна, – ты что, дурочка? Окрутила и отняла. Забеременела и женила на себе, вот и весь ответ.
Ладно, в конце концов это можно понять, кто любит невесток? А вот Катьку, свою первую внучку, любила. Но когда та забеременела в шестнадцать, как отрезало. Такого позора пережить бывшая свекровь не смогла. «Как ты это допустила, Лина?» – возмущенно вопрошала она.
То лето Лина запомнила на всю жизнь. Лето слез, непроходящей усталости и Катькиного ора. И еще галлюцинаций – Лине повсюду мерещился дочкин плач.
Больше на дачу к свекрам на все лето она не ездила. Впрочем, скоро они с Марком развелись.
Лина допила кофе и снова глянула на часы – ого, засиделась. Пора сматываться. Надоело смотреть на кислую физиономию бывшего.
Кстати, ни одного вопроса про внуков! Ни одного! Нет, она все понимает – внуков он не растил, впрочем, как и дочку. Любить их не научился – мужики любят не кровное, а то, что рядом.
И все-таки из простого любопытства и приличия ради поинтересоваться он мог?
«Напомнить, что у внука скоро день рождения? – подумала Лина. – Или не стоит? Опять скорчит морду. Да ну его!»
– Ну я пошла. – Она достала кошелек.
– Ты спятила? – обиделся и возмутился Марк. – Ну, знаешь ли! Ты всегда меня унижала.
– Я? – поперхнулась Лина.
«Ну ничего себе, а! Ну нет, не дождешься! Скандала ты не дождешься! И обид не дождешься – какие обиды на совершенно чужого человека?» – подумала Лина и с милой улыбкой сказала:
– Будь здоров. И постарайся не обижаться. Ей-богу, это портит здоровье.
На улице перестала улыбаться, захлестнула обида: «Вот ведь скотина! Это я его унижала? Я, тихая влюбленная девочка, боявшаяся сказать лишнее слово?» Сейчас да, захотелось щелкнуть его по носу, она и не спорит! Но тогда, в молодости? А он всю жизнь держит ее за хитрую стерву: ну да, залетела, окрутила, женила! А он ни при чем! Не при делах, как говорит ее внук. Ей-богу, скотина.
Ну как так бывает? Любишь человека, мечтаешь прожить с ним целую жизнь, готова отдать за него все, включая свою жизнь, смотришь на него по ночам, и он кажется тебе самым прекрасным, самым лучшим на свете! Рожаешь от него ребенка. Страдаешь, когда он уходит. Страдаешь так, что подумываешь о самом ужасном, о самом страшном, о том, о чем думать нельзя! Страдаешь еще много лет, долгие годы. Помнишь только хорошее, обеляешь его и оправдываешь. Выкарабкиваешься, выживаешь, пытаешься жить.