— Я ждал вас три часа. Три! — показал Додо на пальцах, поднося их к самому носу Пьера. — Потом стал спрашивать, а были ли здесь такие заметные-приметные — пара проходимцев. Оказывается, были, посидели полчаса и растворились.
— Ты что, совсем обалдел? — потрясенно спросил Пьер. — Ты не такой дурак, чтобы вести себя в дорожном кафе как полицейский. Или ты решил нас заложить?
— Это как посмотреть, — воскликнул Ситцевый весело. — Как вести себя будете. Ладно, дайте что-нибудь выпить.
— Коньяку? — услужливо предложил Кривцов.
Додо посмотрел на него как на привидение, он еще не сообразил, что здесь делает этот чужак.
— Коньяк мы распивать не будем, — решительно сказал Пьер, — и чем быстрей кончим разговор, тем лучше.
— Да мы его еще не начинали, — беспечно ощерился Додо.
— Мэтр в Париже?
— Мэтр уехал по делам в… Впрочем, вам это знать не обязательно. Вернется он только во вторник.
— Понятно. Мэтр в Бельгии, — прошептал Шик.
— А зачем вам понадобился Мэтр? Раньше мы отлично ладили сами. А, Пьер? Шик, объясни ему. Крот в наших делах человек новый.
Спрашивая, Додо все время осматривал комнату, а потом прирос взглядом к одеялу на матрасе, понял, что неспроста они его здесь расстелили.
— Я предпочел бы сказать об этом самому Мэтру, — веско сказал Пьер, — но на худой конец можно и тебе. Мы выходим из игры.
— Мы — это ты и Шик? — он посмотрел на последнего с сожалением, мол, ладно, если у Крота мозги расплавились, на то он и крот — подземный житель, но ты-то, старый кадр…
Шик заерзал под этим уничижительным взглядом.
— При товаре — и выходите? — продолжал Додо. — Так не пойдет, так не поступают порядочные люди, — он сорил словами, а сам прикидывал, сколько драгоценных полотен лежит под пледом. Стопочка толстенькая, наверное, не меньше десятка… Правда, десять — это он загнул, шесть… Но уж пять точно.
Ситцевый вдруг стремительно бросился в угол и со сладострастным выражением на лице, словно красавицу обнажал, сдернул закрывающее полотна одеяло. И тут же защелкал языком в упоении.
— Скажите, пожалуйста! Это кто же у нас такой будет? Неужели Малевич?
— Это Фальк, — подал голос русский. — Всем Малевича подавай!
— А это у нас будет… — Додо поднял за уголок первое полотно, стараясь рассмотреть второе.
Пьер просто оцепенел от подобной наглости, но в следующее мгновение пришел в себя и бросился на Ситцевого, стараясь оттащить его товара.
— Ты руками-то не лапай. Не твое! Жалко, Ситцевый, что мы с тобой на заправочной станции не встретились. Там бы ты на весь мир орать поостерегся. Или ты не понял?
— Отчего же не понять? Я так думаю, что ты сам клиента нашел. Шик нашел русского с товаром, это мне известно. А теперь ты сам хочешь сбыть. Ладно, имеешь право. Но потом… Слышишь, Крот, потом ты можешь так работать! А эти картины Мэтр давно ждет. И все уже оговорено, а во время игры правила менять никому не позволено.
Пора объяснить суть дела. Да, наши незадачливые герои торговали краденым. Каждый, кто смотрит видак и читает детективы, знает, что не так трудно украсть, как сбыть товар. То есть хотя воровство живописи, скульптуры и прочей старины — вещь достаточно сложная, но она ни в какое сравнение не идет с тем, чтобы заполучить нужного клиента и получить настоящую цену. Не в антикварную же лавку с товаром идти.
Идеальный вариант — заказное воровство, когда клиент точно говорит, что ему надо, не скупится при получении товара, а потом так заметает следы, что полиции здесь делать нечего. Но о подобном можно только мечтать. Обычная ситуация — это система перекупщиков, которые имеют своих агентов. Такими агентами были и Ситцевый Додо, и Шик, только первый был напрямую связан с этой акулой — Мэтром, а мелкая сошка Шик видел его считаное количество раз. Пьер в этом деле был человеком новым, на какой ниве до этого он стриг колосья — неизвестно, но в новом деле быстро вошел во вкус и шестеркой быть отказывался.
Промысел этот всегда был доходным, но наибольшего размаха в Европе он достиг тогда, когда Россия криво, косо и с оглядкой переползла на новые рельсы и оснастилась лозунгом «Вперед, к капитализму!». Не успели на Западе опомниться от такой новости, как в стране недавнего социализма начался полный беспредел. Период накопления, золотые времена! Грабь награбленное! Приватизируй, что плохо лежит. Началась полная вакханалия, а русское правительство вкупе с милицией, полицией и сознательными гражданами только руками разводили: «Черт знает что! Куда все девается?» Но тут же сами себе все и объясняли: «Прежде чем обрести капитализм, необходимо накопить капитал в отдельно взятых особенно цепких и липких руках. Да, это пиратство. Но предки у этих Рокфеллеров и Морганов тоже имели руки по локоть в крови. Только их потомки стали похожи на людей, и мы дождемся!» Страшно жить в стране, где воровство не только узаконено, но, по уверению власти, служит благим целям.
Словом, в эти счастливые времена и у Ситцевого Додо, и у Пьера с Шиком работы было много. Но большие деньги портят людей. Пьер решился на крайность, и недавние подельники сцепились.
— Ах, не по-джентльменски поступаем? — орал Пьер. — Да ты знаешь ли, что это обозначает — по-джентльменски дела обстряпывать? Вы со своим Мэтром только и умеете, что на нас наживаться. Ваши копейки нам больше не нужны! Наш труд, между прочим, сопряжен с опасностью для жизни! Кусок хлеба нам нелегко достается. А ты, жук навозный, и Мэтр твой, гнида бельевая, только купюры умеете считать… в счетных машинках. Самим пальцами шевелить вам уже лень. Думаешь, я не знаю, сколько вам за прижизненные эстампы Рембрандта отвалили? И посмей произнести вслух, сколько стоили антики, которые мы вам из Испании везли!
— Понятно, — сказал Ситцевый почти весело, — бунт на корабле. А между прочим, за тобой, Пьер, должок.
— Это за тобой должок, тарантул худосочный. И гораздо больший, чем ты себе мыслишь! — гордо прокричал Пьер, но Шик уловил в интонации его новый оттенок, эдакий намек на растерянность.
— И еще добавлю, — обаятельно улыбаясь, добавил Додо. — Я мог бы сказать, что мне вы никакой пакости устроить не сможете, а я смогу, потому что вы при товаре. Но я не буду этого говорить, потому что вы не поверите, что я заложу вас на Фальке. Я про другой должок говорю. А, Пьер, ты понял меня? Этот должок не имеет отношения к нашему товару, но имеет отношение к другому… — ох и мерзкая улыбка расцвела на бледных ситцевых губах!
— Ты мне будешь угрожать, — проревел Пьер на низких нотах. — Ты… Мне!..
Задним числом объяснить ситуацию можно, речь шла об очень больших деньгах, по-настоящему больших, и хвати у Пьера ума предложить Ситцевому отступного, все бы кончилось миром. Додо перестал бы делать намеки на другой товар. Что он там имел в виду? Может, наркотики, может, трупы? Все бы опять стали друзьями, и каждый был бы при деньгах. И этот Кривцов, недоумок, тоже. Для него и десять тысяч долларов — деньги, а здесь счет шел на сотни тысяч. Но все разыгралось по другому сценарию.
Ситцевый в разгар своих паскудных намеков полез в карман. Шут его знает, что он искал в брючине, может, носовой платок или зажигалку, или, скажем, причинное место почесать хотел, но Пьер решил, что при таком разговоре в карманах искать можно только оружие, а потому сам с быстротой фокусника вытащил пушку. При виде наставленного на него пистолета Додо, ни минуты не сомневаясь, с быстротой бешеного носорога бросился на Пьера, успел-таки заломить ему руку и что есть силы толкнул в грудь. Тощий, жилистый, а сила в руках как у гориллы. Дальше грянул выстрел, все в дыму пороховом… и два трупа.
Так выглядело действо с точки зрения Шика. Бледный от ужаса Кривцов, еле шевеля губами, вносил свои коррективы, мол, Ситцевый хотел завести руку Пьера за спину, но не успел, а Пьер, который не хотел убивать Ситцевого, непроизвольно выстрелил и попал точно в сердечную мышцу. Но это каждый случай можно рассказывать с нескольких точек зрения, результат-то один. Так же и ученые историю мира сочиняют, каждую битву подробно описывают, а кому верить — бог весть.
11
Шик отжал тряпку в раковину.
— Кровищи, как на бойне…
— Слушай, а ведь он жив, — свистящим шепотом сказал Кривцов.
— Кто?
— Ну этот… наш, Пьер.
— Да ну? — Шик немедленно опустился на колени и приложил ухо к груди Пьера.
— Бьется?
— Не слышно. Но должно биться. Теплый он, только без сознания.
— Расстегни рубашку.
На могучей, умеренно волосатой груди Пьера тонкой змейкой блеснула серебряная цепочка, на которой висел узкий ключ. Шик задумчиво провел пальцем по ключу, потом спохватился:
— Это мы снимем.
— Зачем? Может, это талисман?
— Знаем мы эти талисманы. Он ему на шею давит, — Шик снял цепочку, сунул ее в карман и опять приложил ухо к груди Крота. — Ничего не слышу.
— Надо его на кровать перенести, — предложил Кривцов, — одеялами закрыть. Для теплоты.
Они взгромоздили тяжелое тело Пьера на кушетку, подушка сразу окрасилась кровью.
— Лед надо. Рана-то маленькая.
— Где я тебе лед летом найду, — проворчал Шик. — Ну дураки, ну идиоты! Провернули дельце.
— Врача надо.
— Угу. И полицию.
Кривцов потянулся к фляге с коньяком, сделал большой глоток.
— Командуй теперь ты. Я в Париже человек чужой.
— А где ты свой-то? От страха в штаны наложил.
— Я ведь тоже могу по уху дать, — промямлил Кривцов вроде бы нерешительно, но Шик понял — может, он такие вещи интуитивно понимал.
— Ты лучше скажи, что нам с Ситцевым делать? — он пододвинул ногой отброшенную в сторону руку Додо.
— Может, в Сену? Колосники от камина к ногам, и всех дел.
— Предложения у тебя какие-то оперные, — Шик передернул плечами. — Плесни коньяку.
Выпили…
— А почему его Ситцевым зовут?
— А потому что он во всем раскаивается! — вдруг на истерике крикнул Шик. — Лежит здесь дохлый и раскаивается. Гад