Положив трубку, я ощутила почти непреодолимое желание закурить. Напротив меня сидел Туманов, и я взмолилась:
— Андрюша, дай, пожалуйста, сигаретку.
— Не дам, — сурово ответил он, не отрывая близоруких глаз от монитора.
— Почему?
— Ты бросила, — напомнил он.
— Слушай, ты, потомок пленных фашистов… — напустилась было я на него, но Туманов не дал мне договорить:
— Слушай, Алка, перестань дергаться. Если из-за каждого ушлепка хвататься за сигарету, никакого здоровья не хватит. Сама ведь знаешь, что такие, как он, риелторов за людей не считают. Расслабься, этот клиентос не первый и не последний. На вот лучше конфетку.
Он протянул мне какую-то пошлую карамельку.
— Не хочу конфетку! Хочу сигаретку! — канючила я.
— Да нету у меня сигарет. Кончились. В киоск надо идти, да неохота.
— Скотенок!
Было грешно обижаться на Туманова, но я никак не могла успокоиться.
Меня колотило, точно в лихорадке, в голове крутились одни непристойные слова, которые мне хотелось сказать этому гаду Всеволоду Евгеньевичу. Я пошла на ресепшн и попросила у Олеси валерьяновых капель.
За распитием успокоительного меня застал Славик Белорецкий, ворвавшийся в кухню. Я вскрикнула от неожиданности и едва не выронила из своих трясущихся ручонок стаканчик с валерьянкой.
— Алла Константиновна! — радостно возопил голубоглазый отрок. — Мои покупцы твой «Болгарстрой» забирают! Сегодня вечером задаток! Под пять процентов! Мы с тобой богатые люди! — И выскочил из кухни.
Я присела на высокий стул, чтобы не упасть в обморок от наплыва чувств, и поставила стакан на столешницу. Жизнь, кажется, в очередной раз начинала налаживаться.
Это был один из самых дорогих «эксклюзивов» нашего агентства. Квартира площадью сто сорок квадратных метров располагалась в легендарном «Болгарстрое» — доме, возведенном строителями из дружественной Болгарии в довольно бойком месте, там, где Вокзальная магистраль подходила к площади Ленина. Бывают такие квартиры, которые по каким-либо причинам никому даром не нужны, и сколько их ни рекламируй, сколько ни расхваливай… Нет, справедливости ради следует заметить, что эта квартира была весьма недурна. Скажу больше, я за всю свою практику не видела ничего подобного. Дизайнер, явно не без таланта, используя головокружительную высоту потолков, четыре с половиной метра, организовал пространство ярусами, благодаря чему увеличилась полезная площадь квартиры и одновременно исчезло неприятное впечатление, будто проживаешь под сводами средневекового замка с привидениями. Больше в нашем городе таких квартир не было. Тем не менее за все три месяца этот мой «эксклюзив» не посетило ни единой души, как мы ни уговаривали состоятельных покупателей, забредающих в наш офис, хотя бы одним глазком взглянуть на чудо. Никто за корову цены не давал.
И вот наконец-то явился избавитель, и ясноглазый херувим Белорецкий принес мне эту благую весть, едва не выбив у меня из рук стакан с валерьянкой. Я вылила капли в раковину, и в кухне запахло как в стариковской квартире. Ну и пусть, сегодня мне все можно! Если со мной Господь Бог, то кто против меня?
Славик подкарауливал меня на рабочем месте. Его большие круглые глазенки от избытка эмоций стали еще больше и круглее, и весь он просто сверкал, светился и переливался, как рождественская елка.
— А что там с документами? — спросил он с детской непосредственностью.
Подобные вещи опытные риелторы обычно выясняют перед показом, но это ведь был Славик Белорецкий, наш обожаемый сынок, которому мы благодаря юношескому обаянию могли простить любую оплошность. А совершил он их за время работы в агентстве немало.
— Документы, граждане, в порядке, — ответила я со снисхождением.
— Там что, инвест-договор, да?
— Разумеется, дитя мое. — Я погладила его по голове, чем вызвала улыбки умиления у тех, кто стал свидетелем этого акта человеколюбия.
Но мой ответ, похоже, его не совсем устраивал, и Славик уточнил строго:
— А право собственности зарегистрировано?
Тут уж я не выдержала и засмеялась, обращаясь к Эвелине Гизатулиной, которая сидела с Белорецким за одним столом:
— Сдается нам, Билли Кинг, что твой друг хочет обидеть нас!
Эвелина Каримовна высокомерно повела соболиной бровью, мучимая завистью к нашим с Вячеславом Иннокентьевичем производственным успехам. Тьфу на вас!
— Кому это, интересно, понадобился твой конченый «Болгарстрой»? — прозвучало из ее уст. Тьфу на вас еще раз!
— Да кто бы он ни был, — вмешалась в разговор Надежда Леонидовна. Она давно подсела на адреналин, получаемый в процессе пререканий с Эвелиной. — Уж я бы на твоем месте, Аллочка, ему свечку поставила во здравие. А в Новый год выпила бы пятьдесят грамм за его успех и процветание. Хороший, видать, человек. Славка сказал, что это первый вариант, который он посмотрел.
— Значит, по другим агентствам уже насмотрелся, — резюмировал Виктор Сергеевич с видом знатока.
Я села за свой стол и, взглянув на часы в компьютере, нехотя принялась звонить Севе. Набрала номер его мобильного, долго слушала длинные гудки в трубке. Судя по всему, инопланетный разум принципиально не желал вступать со мной в контакт. О’кей. Я положила трубку и решительным жестом удалила эту горемычную заявку из электронной записной книжки. Прощай, Всеволод Евгеньевич. Всех благ. Пусть в твои окна смотрит беспечный розовый вечер…
13
«…Алешка жарил на баяне, гремел посудою шалман…»
На корпоративной вечеринке в преддверии Нового года полторы сотни риелторов нашего агентства отрывались в полный рост, откупив ресторан на одной из центральных улиц города.
Прекрасные дамы, как и полагается, были в вечерних туалетах от заграничных кутюрье, а также кутюрщиков и кутюристов местного разлива. Кавалеры тоже не подкачали: наглаженные, накрахмаленные, наодеколоненные, они галантно опаивали своих коллег женского пола шампанским и водкой и выписывали коленца на танцполе, точно пьяные дембеля на сельской дискотеке. Словом, как водится у русского народа, после торжественной части с поздравлениями и речами вакханалия плавно переросла в оргию.
Я попала между Сциллой и Харибдой, то есть уселась за стол между Белорецким и Тумановым, и они, как истинные джентльмены, пытались ухаживать за мной, непрерывно наполняя мой бокал. Оценив свои силы, я поняла, что в таком темпе до конца вечеринки просто не доживу, и ушла от них на «женскую половину». Потом я, шутки ради, пригласила на танец Виктора Сергеевича. Кузнецов был растроган до глубины души вниманием со стороны «юной девы», как он сам изволил выразиться. Он твердил чуть заплетающимся языком, что всегда считал меня самой красивой девушкой в агентстве, но сегодня, по его мнению, я была особенно прекрасна.
Никитин весь вечер ходил по рукам. Сначала он перетанцевал со всеми более или менее привлекательными сотрудницами, а потом к нему прибилась Эвелина Гизатулина, и далее они уже тусовались вместе. Я старалась не подавать виду, что происходящее меня хоть сколько-нибудь волнует. А Эвелина между тем вихлялась в зажигательном танце, время от времени прижималась к Никитину всем своим молодым, полным жизни и огня телом, и ему это, судя по всему, было не так уж неприятно. «Интересно, — думала я, нет-нет да поглядывая в их сторону, — он просто нервы мне мотает, или ему на самом деле нравится эта безмозглая, вульгарная телка?» Хотя, следовало признать, у Эвелины имелось одно неоспоримое достоинство, с лихвой компенсировавшее все ее недостатки: ей было двадцать четыре года. А мне — тридцать два. И Никитину в связи с вышесказанным я нужна была как щучке зонтик.
Время приближалось к полуночи, а народ еще вовсю гудел. Никто даже и не думал расходиться. Коллеги-риелторы и все наше руководство дружно отплясывали под Сердючку. Нечеловеческая музыка. «Хорошо красавицам, они всем нравятся…» Да кто бы сомневался! Я вызвала такси, оделась, взяла сумку и вышла из ресторана. Я больше не могла смотреть на ритуальные пляски Эвелины вокруг Никитина.
Ожидая машину, я немного прогулялась вдоль улицы, чтобы окончательно протрезветь. Сейчас я просто ненавидела свое полупьяное состояние, усталость, Никитина и приближавшийся Новый год. Потом, садясь в темно-синюю «Волгу» с шашечками и фирменным логотипом, увидела, как Вася пытается поймать частника, поддерживая за шкирку совсем не стоявшую на ногах Эвелину Гизатулину.
В агентстве я появилась только в три часа дня, когда все нормальные люди начали потихоньку расходиться по домам — лечиться от похмелья, закупать продукты к празднику и наряжать елки. На мне были теплый свитер и строгие шерстяные брюки, так как на улице со вчерашнего вечера просто нечеловечески похолодало.
Войдя в офис, я тут же заметила, что ни любезного моего Василия Андреевича, ни Эвелины нет на рабочих местах. Что и требовалось доказать. Я повесила шубку в гардеробной, причесалась, выпила кофе в полном одиночестве и отправилась к Ольге Романовне — увольняться. Так велела мне моя девичья гордость. Я не собиралась оставаться с этим типом, Никитиным, не только в одном помещении, но и в одной организации.
Тишкина, выглядевшая на зависть безупречно, хоть вчера и позволила себе наравне со всеми, посмотрела на меня как на идиотку, когда я изложила ей суть дела.
— Алла Константиновна… у меня просто нет слов, — в растерянности произнесла она.
Мне, конечно, было неудобно, что я по недомыслию поставила такого уважаемого человека в сложное положение, но тем не менее подтвердила свое намерение. Чего уж там — умерла так умерла.
— В нашем государстве нет крепостного права, и я не могу силой удерживать вас на рабочем месте. Но мне ведь можно хотя бы поинтересоваться причиной, подтолкнувшей вас к такому решению?
Я замялась, не зная, что сказать. Надо было как-то подготовиться к подобному разговору, хотя бы придумать какую-нибудь причину, желательно вескую. Я чувствовала, что выгляжу очень глупо.
— Насколько я осведомлена, дела ваши сейчас идут как нельз