ые чаевые официантке, которой, кажется, тоже понравился.
Потом остановился у дверей рядом с газетными автоматами, поиск пропавшей девушки продолжается, ковыряясь в зубах и с легким презрением озирая далекий белый шпиль и лиственные деревья, сгрудившиеся, словно круг повозок, под дальним небом. Кто, кроме, дурня-нехристя станет жить в таком никчемном городке?
Выходящий дальнобойщик, которого он попросил подвезти, шел дальше так, словно стопщика там и не было, и в голове у него поднялся рев жуткий, как поезд, — и так же быстро угас, оставив по себе мир, лишившийся одного из своих измерений, плоский, давящий, без утешения, — но стопщик вытерпел, и немного погодя предметы обнадеживающе запрыгнули на место. Все было как было, более или менее.
Стопщик поправил мешок на плече и двинулся к дороге. Два часа спустя его посадили впервые в тот день — однорукий бывший легавый, который подвез его на пятьдесят миль и предупредил насчет юношеских пылов еще не вышедших в отставку своих собратьев. Стопщик поблагодарил его за подаренные мили, за совет, тихонько позабавившись от собственного очевидного отсутствия любопытства касаемо недостающей конечности. Ему не нравилось привлекать внимание к чьей-либо очевидной инвалидности из страха, что на каком-то недосягаемом уровне такое неуважение принесет серьезную неудачу.
Через несколько минут у ног его, мурлыча, скользнул и остановился внушительно роскошный спортивный автомобиль, чью марку он не разобрал, но когда, уже возложив руку на дверцу, склонился и увидел за рулем улыбающегося черного, от машины отмахнулся, повернулся спиной к приглушенному ругательству, вздетому пальцу, рикошетящему гравию.
— Это свободная страна, — произнес он предателю-ветру.
Немного отдохнул он на лужке цветущего клевера, лежа на боку, пожевывая травинку. Притормозил дальнобой, поманил его в кабину, но как раз именно в тот миг ему попросту не очень хотелось подыматься. Он помахал в ответ. Грузач поехал дальше.
Когда-то позже он вздрогнул в своих созерцаньях (сегментированная надежда в бормочущих кольцах, дремлющая в соке грезы) и узрел, что перед ним вхолостую стоит остаток машины — битый кузов и окислившаяся краска зеленого «Форда Галактики», производство конца шестидесятых. За рулем парень, похожий на любого другого парня. Он сел.
Радио было настроено до чрезмерной громкости на пылкие показания проповедника Боба Бёрда, транслируемые живьем из супершпиля Собора духовной физкультуры в Сан-Бернардино, Калифорния. Бог — не ведущий телевикторины, а небеса — не лотерейный приз.
— Куда? — спросил водитель, глаза такие ясные, такие серые, такие острые, что внутри их затачивался дневной свет.
— Куда б вы ни ехали, меня устроит.
— Ну что ж, — признался водитель, — у нас уже незадача. Я надеялся, что вы мне скажете.
Стопщик, опрокинутые ладони уложены чашей на коленях, наблюдал, не понимая, за тем, как поющая дорога закатывается под капот. Помни: кровь, что пролилась за тебя, миропомажет все дни твои и сделает их счастливыми[46].
— Вы не против, — попросил стопщик, — немного пригасить тут обороты?
— Простите, — извинился водитель. — Знаете же, как бывает, когда один.
Стопщик сложил черты лица своего так, чтобы показать, что знает.
— Набираешь по краям. Делаешь громче. Поёшь вслух. Сам с собой разговариваешь. Ходишь у себя в голове. Стараешься из мухи слона делать. Сами знаете. Вечеринка на одного.
— Куда едете, туда меня и устраивает.
— Я вас и в первый раз услышал. Я импровизировал, поэтому теперь, наверное, будем импровизировать вдвоем. — Он протянул руку. — Хэнна, — произнес он. — Том Хэнна.
— Рей Соерз, — сказал стопщик.
Хватка у водителя была мягкой и бескровной — словно пожимаешь перчатку.
— Приятно познакомиться, Рей. Мне нравится человек, которому недостает курса. Мне нравится ваша честность. Мы — последние бизоны, мы, честные люди. Может, мы и не знаем, куда едем, но хотя бы знаем, где были.
Стопщик сообразил, что водитель открыто уставился на него.
— Что? — спросил он.
— Откуда вы, Рей?
— А. — Он рассмотрел окно. — Вермонт, — ответил он.
— Вермонт? Ну и совпадение. У меня шурин лыжную лавку держит в Киллингтоне. Вы откуда-то из тех мест?
— Нет-нет, вообще-то севернее. Там нет названия, на самом деле, не поселок, ничего, это просто в лесу, там горы, скорее типа коммуны.
— Коммуна? Я и не знал, что они там еще сохранились.
— О да, несколько есть. — Стопщик взвесил улики в лице водителя. — Мечта не умерла.
— Без балды.
— Если только семечко отложить, так и урожай можно вырастить снова. — Он умолк. — Когда земля готова.
— Вот как? А земля готова?
Стопщик обратил свой призор на смещающуюся панораму снаружи машины.
— Скоро.
— Ну, подумать только. Никогда б вас не принял за субъекта из коммуны. Не обижайтесь.
— Я поездил.
— Так а теперь вы что — в отпуску или как-то?
Стопщик подался вперед, чтоб позволить своим пальцам кратко и так-мимоходом проверить успокаивающий горбик у себя под штаниной.
— Можно сказать, мне зудело. Когда надо ехать, надо ехать, понимаете меня?
— Абсолютно.
— Разъездной человек.
— Много сердец разбиваете.
Стопщик явил расточительную улыбку.
— И это тоже.
— Риски бродячей жизни.
— А сами-то?
Водитель сосредоточился на вождении. Стопщик ждал. Одометр отсчитывал десятые части мили. Голос пастора на фоне — приглушенный бормот спортивного комментатора, предоставляющего драматичный комментарий важных событий на последней лужайке. Водитель огляделся, точно за ним наблюдали.
— Я этого не всем открываю. — Он перевел дух. — Я только что вышел из тюрьмы.
Лицо стопщика шевельнулось и замерло, и опять шевельнулось.
— Что смешного?
— Ничего вообще, — ответил стопщик смертельно серьезно. — А приговор какой был?
Водитель подождал, пока стопщик не уставится прямо перед собой.
— Убийство, — произнес он.
В лице стопщика ничего не двинулось.
— Вы, наверное, опаснее, чем смотритесь.
— Это была ошибка.
— Я и не сомневался, Том.
— Оружие не мое было. Я не знал, что заряжено, — и да, я понимаю, как это, надо полагать, звучит.
Вот теперь стопщик, казалось, развеселился по-настоящему.
— Я и спрашивать-то не собирался.
— Мы просто пытались парня напугать, Уайли да я, помахать стволом у него под носом и наличку цапнуть. Не знаю, сейчас-то трудно уже все воссоздать, так мы нервничали, как будто все в широкоугольнике, весь магазин виден оттуда, где стоишь, а потом кто-то дернулся, и ствол чпокнул, и парень из лавки в один миг холодный, как камень. Не должно было так быть. Легавые примчались, не успели мы с чертовой стоянки выехать.
— Знаю. Этого тоже не должно было быть. Сколько отсидел?
— Тринадцать лет. Я был знаменит своим хорошим поведением. В Мэрионе[47], — добавил он.
— Забавно, — произнес стопщик, сухо хмыкнув. — Интересных каких людей на дороге встречаешь.
— Могу себе представить.
— Вчера какой-то спятивший дальнобой пытался воткнуть мне заточку из отвертки.
— Не волнуйтесь, я безвредный.
— Ничего иного и не думал, Том. Вообще-то мне в этой машине довольно уютно, так мило совсем не всякий сезон бывает.
— Пить хотите? — Перехватив руль одной рукой, водитель сунул другую под сиденье и выволок полупустой пятерик «Королевской короны». — Угощайтесь.
— Спасибо. — Стопщик отвинтил крышечку, поднес бутылку к губам. Как только спиртное ударило, из плоти его вышел весь воздух, кожа тут же облепила жесткий костяк, он оказался в вакуумной упаковке, готов к употреблению. — А вот и та высокая проба, какой так долго не стояло на подлой череде моих дней.
Настал черед водителя. Он озирал дорогу поверх воздетой булькающей бутылки — к зримому изумлению проехавшего мимо мини-фургона с надписью «ЦЕРКОВЬ СВ. ПАВЛА» и седой женщины в бежевом «БМВ», которая завопила из-за крупных солнечных очков свое сердитое мнение о подобном безрассудстве, но ее предупреждением он жизнерадостно пренебрег.
— Как вообще людям удается справляться с предательством современной системы автострад трезвыми, для меня полнейшая загадка.
— Лучше этого не бывает, — объявил стопщик.
— Хуже уж быть и не может, — ответил водитель.
Бутылка переходила из рук в руки в общем молчании, за которым надзирало самомнение сброженной мысли, стопщика интриговало понятие его тела как оспариваемой территории, арены воюющих присутствий, какие пастор Боб не мог бы утихомирить и замшевым саквояжем долларов веры. Он катал язык по каверне своего рта, лакая вкус со стенок.
— Лучше этого и быть не может, — произнес он.
— Полагаю, я бы поддержал это мнение, Рей.
— Вам нравятся женщины, Том?
— А то нет.
— Тогда вот вам мое предложение — я вам рассказываю, кого поимел, а вы мне рассказываете, кого поимели вы.
— Валяйте.
Стопщик однажды любил женщину, которая любила его подмышки, вылизывала их днем и ночью. Темные глаза и волчье чувство пристойности. Одежда для нее была анафемой, помехами, какие следовало сбросить, словно листву в лесах, куда они бегали нырять голышом в прохладный зеленый пруд, совокупляться, как ящерицы в теплой грязи. Это еще в коммуне, конечно, где мальчик, девочка, солнце и камень были едины. Водитель признался в том, что имел женщину, которой нравилось это делать на кухонном столе, подавать ужин своему супругу на том же уютном, как гренок, местечке вместе с маслом, какое намазывала она на его исходящий паром хер. Она была актрисой, ела три авокадо в день регулярно, как часы.
— Хотите, сон расскажу? — спросил стопщик.
— Если не слишком длинный.
Стопщик умолк, кратко задумавшись, не нанесено ли ему этим оскорбление, но решил, что нет, форма головы у этого другого — она честного, уважаемого типа. Вместе с тем грязные пальцы не могли не забрести к ноге проверить… ага, верное лезвие на месте.