– Профессор, – невнятно пробормотал он. – Держу пари, вы думали, что избавились от меня.
Йозеф отрицательно покачал головой и продолжил лить воду на его замерзшее тело. Майкл начинал медленно оттаивать.
Йозеф рассмотрел тело своего юного друга. Оно было болезненно тонким, грязным, покрытым порезами, укусами и синяками, свидетельствующими, что он, скорее всего, все это время спал на земле. Взяв в руки кусок мыла, Йозеф растер его в пену и стал медленно мыть Майкла, тщательно очищая его руки и ноги от въевшейся грязи, скопившейся за несколько недель пребывания на свободе. Затем распутывая слипшиеся пряди темных густых кудрей и выдергивая спрятанные в них колючки, он тщательно вымыл его волосы. В нем стал закипать гнев.
– Почему ты не вернулся раньше? – требовательно спросил он. – Ты же мог вернуться в любое время.
Майкл открыл глаза и с грустью посмотрел на своего старшего друга, его лицо источало страдание и боль:
– Мне нужно было кое-что сделать, кое с чем примириться. И, откровенно говоря, ближе к концу я хотел просто умереть.
Йозеф слушал. Он понимал, что со временем Майкл все ему расскажет.
Пока Йозеф споласкивал волосы, Майкл расслабился, вода и мыло оживили его. Когда он, чистый, достаточно согрелся, Йозеф помог ему выбраться из ванны, завернул его в халат и помог спуститься с лестницы к камину. Он плеснул Майклу бренди, разжег огонь, и, пока тот не затрещал, приготовил миску жидкого супа – все, что у него было. К тому времени, как еда была готова, Майкл выглядел бодрее. Йозеф поставил поднос с едой перед ним.
– Ты должен поесть и поправиться, – прямо заявил он, заметив, как сильно Майкл вспотел. Он надеялся, что его друг не заболеет воспалением легких.
Когда Майкл попытался зачерпнуть ложкой суп, его глаза закатились и закрылись снова, он пробормотал почти про себя:
– На улице невозможно. Вся Голландия – одна большая баррикада. Выхода нет.
– Слава богу, тебя не поймали. Сбегать на улицу было рискованно.
Пока огонь потрескивал в камине, они сидели в уютной тишине.
– Майкл?
Майкл слегка приоткрыл глаза:
– Да, профессор?
– Пожалуйста, останься. Пожалуйста, останься до конца. Здесь гораздо безопаснее.
Казалось, вся сила духа оставила Майкла, когда он прошептал в ответ:
– Мне больше некуда… не к кому идти.
Слова эти были сказаны с горечью, и Йозеф задумался над тем, что Майкл утаил от него. Он мог только догадываться, через что ему пришлось пройти. Улицы Амстердама, да и всего мира, полны опасностей в это темное время.
После того как Майкл с трудом одолел половинку миски супа, Йозеф повел своего друга обратно на чердак, застелил постель и принес еще одеял. Глубоко вздохнув, молодой человек распластался в кровати.
Внезапно снаружи завыла сирена воздушной тревоги. Йозеф погасил свет и посмотрел на своего уже глубоко спящего друга. Он никак не мог отвести его в укрытие под домом, а без него он никуда не собирался.
Так они и оставались бок о бок в темноте, пока бомбы одна за другой падали на город. Союзники бомбили Амстердам, и весь дом сотрясался от взрывов, а небо то и дело озарялось словно фейерверками. Запах дыма, звон разбитого стекла и постоянный гул колоколов скорой помощи наполнили улицы.
Одна бомба упала в нескольких улицах, стряхнув пыль и штукатурку со стропил, звук разбудив Майкла. Он протянул руку и отчаянно схватился за нее в темноте.
– Йозеф! – закричал он.
– Да, я здесь, – Йозеф крепко сжал руки Майкла.
– Спасибо.
– Я рад, что ты вернулся.
Майкл ответил чуть громче:
– И я тоже.
Глава 33
Пока военные действия ужесточались, отношения Ви и Ингрид мирно текли в своем ритме. К глубокому возмущению Генриха, девушки два-три раза в неделю выходили в город снимать ежедневный стресс. Из-за постоянной нехватки войск и боев, ведущихся на нескольких фронтах, он всегда был рассеян, и, казалось, предпочитал, чтобы Ингрид ничего от него не требовала.
Зачастую они с Ви предпочитали крошечное заведение в городе, где играли джаз, и пробирались по темным, унылым улицам в спасительный приют прокуренного бара с навязчивыми звуками джазового фортепиано, тромбонов и труб, чтобы в танце развеять все свои заботы.
Ингрид осознала, какой одинокой была до встречи с Ви. В самом начале войны они с Генрихом были гораздо счастливее. Им хватало времени и на вечеринки, и чтобы побыть вместе. Но теперь, когда обстоятельства изменились, она чувствовала, как отдаляется от него. Он стал подозрительно относиться ко всему вокруг, держал все секрете и каждый вечер возвращался домой не в духе, но никогда не рассказывал ей, чем был расстроен.
Их занятия любовью, волшебные в самом начале их отношений, стали сухими, бесстрастными, лишенными любви – не более, чем физический акт, отвлекавший его от какой-то более глубокой потребности, которую не удовлетворял в реальном мире. Она все чаще чувствовала себя нарядной куклой в красивой одежде, томящейся в ожидании, когда с ней поиграют, если соизволят. Все остальное время она волновала его не больше, чем предмет мебели.
Ви, напротив, была веселой и живой. Ингрид не стеснялась рассказывать ей про свои страхи и жизнь и собиралась попросить Ви стать подружкой невесты, когда они вернутся в Германию после победы.
Однажды вечером подруга подошла к ее столу.
– Мы идем гулять, – объявила она с озорным блеском в глазах. – На этот будет кое-что другое.
Ингрид быстро собрала вещи и схватила пальто. Взяв Ви под руку, она переспросила:
– Мы что, не пойдем в бар?
– Нет, – воодушевленно ответила Ви. – Мой друг устраивает вечеринку. Будут музыка, танцы, выпивка – объявила она, когда они скрылись в ночи.
Они подошли к внушительного вида особняку и поднялись на самый верх по длинной винтовой лестнице. Когда они оказались наверху, по доносившейся из коридора музыке стало ясно, что вечер в самом разгаре. Комнату переполнял хриплый смех и размытые лица знакомых по барам и кабинетам рейха. Она была тесно набита людьми, а коридор был до того крошечный, что они едва протиснулись. Музыканты играли в углу.
Сквозь гул толпы Ви крикнула подруге:
– Подождешь здесь? Я умираю от желания выпить. Вернусь через минуту и принесу тебе что-нибудь. – Она нырнула в толпу, пробираясь к импровизированному бару.
Без своей уверенной подруги Ингрид почувствовала себя неловко и одиноко. Она услышала смех Ви у бара и поняла, что ту уже затянуло в круговорот веселья.
Когда она огляделась в поисках знакомых лиц, позади нее раздался голос:
– Фройляйн Ингрид, вы ли это?
Ее тело напряглось, потом задрожало. Она узнала голос, и все ее существо обуял страх. Она резко обернулась, ее подозрения подтвердились. Подполковник Генриха стоял в своем устрашающем черном мундире, его крючковатый нос выдавался вперед, черные маленькие глаза поблескивали и пожирали ее будто лакомый кусок. Она инстинктивно попыталась отстраниться от него, но тесный переполненный коридор не позволил ей далеко убежать.
– Подполковник, – холодно начала она, стараясь говорить спокойно, вспоминая, какой ужас охватил ее в тот вечер, когда она осматривала дом и как его рука гладила его бедро.
Теперь, тесно прижавшись, он с вожделением смотрел на нее:
– Как прекрасно снова вас видеть, фройляйн. Я заметил, что с вами нет вашего бравого Генриха, – и скривив губы в усмешке, добавил, – смотрю, некому сегодня вас спасать.
Ингрид суетливо смотрела по сторонам и почти увидела Ви на другом конце комнаты. Она разговаривала с тремя мужчинами, курила сигарету и не замечала происходящего в коридоре.
– Он занят, – ответила она, стараясь сохранять смелую интонацию обычного разговора. – И поэтому я не пробуду здесь долго, – торопливо добавила она, – скоро вернусь домой к нему.
Мужчина вызывал у нее физическое отторжение, но нужно сохранять вежливость. В конце концов это был начальник Генриха.
Она отвернулась к стене, делая вид, что разглядывает висящую на стене картину. Он заметил ее жест.
– Хорошая вещь, – безразлично заявил он и указал на другую картину в коридоре. На ней была изображена обнаженная женщина, лежащая на кровати: – А мне по душе вот эта. Она прекрасно бы смотрелась в моей спальне, как думаете? – промурлыкал он ей в ухо.
Его намеки не ускользнули от Ингрид. Почему Ви задерживается? Ее кто-то должен спасти. Вокруг было так много людей, а она не могла продвинуться вперед и теперь была прижата к стене, а он возвышался над ней.
– Я не очень разбираюсь в искусстве, – машинально ответила она и сделала шаг в единственном направлении, в котором могла двигаться – назад, к входной двери. И притворилась, что пристально разглядывает другую картину с пшеничными полями, будто на ней было изображено что-то, что сейчас выпрыгнет и заговорит с ней.
Внезапно кто-то протиснулся мимо них, и она оказалась прижатой к дверному проему в коридоре, а подполковник к ней. Она отпрянула, когда его руки потянулись к ней, чтобы удержать равновесие и обхватили ее за талию. Он пускал слюни.
– Если ты хотела подойти ближе, достаточно было просто попросить.
Вдруг он резко открыл дверь позади нее и втолкнул внутрь. Мгновение она не понимала, что произошло и где она находится. И когда она услышала, как в темноте за ней захлопнулась дверь, до нее дошло, она в спальне. Страх пронзил ее спину и сдавил затылок, а голос в голове закричал: Убирайся, сейчас же убирайся!
– Мне нужно найти мою подругу Ви, – отрезала Ингрид, обращаясь в ту сторону, где, по ее мнению, должен находится мужчина. – А потом мне нужно вернуться домой к Генриху.
– Не так быстро, – усмехнулся он в ответ. – Помнится за тобой остался должок с прошлого раза.
– Я не помню никакого должка. – Ее голос дрожал, когда она отчаянно оглядывалась в поисках выхода. Ее глаза начали привыкать к темноте. В комнате было одно окно, одна кровать и больше никаких дверей. – Мне действительно нужно идти, – запротестовала она, пытаясь протиснуться мимо него.