Она подняла на него свои глаза, полные слез:
– И хуже всего то, – прохрипела она, – что Генрих больше не любит меня, и, видимо, у него есть жена и дети в Германии, куда он вернулся, – ее голос надломился от невыносимой боли, и она рухнула вперед, снова зарыдав в ладони.
Йозеф кивнул. Он подозревал что-то подобное. Всякий раз, когда они заговаривали о Германии, этот человек менялся в лице, и Йозеф это замечал.
Когда она допила бренди, он решил приготовить ей ванну. Она с трудом добралась до ванной и калачиком села рядом с ним. Наливая горячую воду, он заметил, что платье ее порвано, а локоть торчит из зияющей дыры.
Он собрался выходить из ванной, но снова повернулся и посмотрел на нее. Сидя, уставившись в воду, она выглядела несчастной, маленькой и жалкой. Она не сильно отличалась от той маленькой девочки, какой была раньше, с тем же выражением безысходности на лице. Он медленно подошел к ней и осторожно поднял край разорванной ткани, что свисала неровно, обнажая кожу у локтя. Он аккуратно приподнял его и разгладил кусочек, прикрыв зияющую дыру. Внезапно он перенесся в то время, когда она потерявшее своих родителей дитя, и он сажает ее в поезд с такой же дырой на платье. В этот раз он не бросит ее снова. В этот раз он поступил правильно.
– Я позабочусь, чтобы твое платье починили, – сообщил он ей, ощущая подступающий к горлу комок. С этими словами он вышел из ванной комнаты и закрыл дверь. Он точно знал, что ему нужно сделать.
На следующее утро Йозеф проснулся очень рано, еще до рассвета, и развел в камине огонь. Несмотря на то, что была поздняя весна, ему нужно было согреться. Он расхаживал по дому, собирая последние вещи. В Амстердаме Ингрид не дадут жить спокойно. Он должен отвезти ее в другое место.
Он вспомнил о сестре Сары, Иветте. И хотя он не общался с ними довольно давно, он знал, что она и остальная Сарина семья встретят ее радушно. Они жили за городом, на юге, вдали от бурной жизни Амстердама.
Разбудив Ингрид, он сообщил ей о своих намерениях.
– Ингрид, нам нужно уехать. Теперь, когда город свободен, нужно забрать тебя ради твоей безопасности. Я найду что-то из Сариной одежды, и мы повяжем на тебя платок, а людям скажем, что из-за болезни у тебя выпали волосы. Остаться здесь мы не можем. Слишком много людей знают, кем ты была, и это может повториться снова. Я знаю, семья Сары позаботится о тебе.
Без всяких отговорок Ингрид согласилась, и Йозеф спустился вниз, чтобы взять в дорогу немного еды из контейнеров гуманитарной помощи. Он упаковал еду для путешествия и напоследок выглянул из окна кухни. Между ногами проскользнуло мохнатое туловище. Дантесу тоже придется поехать с ними, он был по-прежнему бодр, впрочем, как всегда.
Взяв кота на руки, он прошептал ему в бархатное ухо:
– Дантес, друг мой, в деревне будет много мышей.
Йозеф подумал о мефрау Эпштейн и пожалел, что не может отмотать время назад и в последний раз услышать ее музыку через окно. Он подумал о Майкле, лелея надежду, что, где бы тот ни был, он в безопасном месте. О другом он думать не мог. Это было слишком тяжело. Его единственная надежда: к концу войны Майкл каким-то образом добрался до союзных земель. Ему бы хотелось остаться и подождать, чтобы узнать вернется ли Майкл. Но также он понимал, что сейчас очень нужен Ингрид. Один раз он уже бросил ее, когда она была маленькой девочкой, и больше так не поступит. На этот раз он обязательно о ней позаботится.
Может быть, после всего пережитого ее отношения с людьми станут более честными, она залечит свои раны и, возможно, даже снова обретет любовь. У нее больше шансов выжить вдали от города. Это ее единственная надежда. В Амстердаме сейчас кипят страсти, и нужно уезжать как можно скорее, чем дольше он задержатся, тем опаснее это станет для Ингрид.
Он принес с чердака кое-что из Сариных вещей, и Ингрид оделась. И пока было темно, завершил дела в доме и запер двери. Последним человеком, о котором он подумал, захлопывая ставни на окнах, была Ханна, и его сердце снова наполнилось тяжестью. С тех пор, как в последние несколько месяцев его чувства стали прояснились, ему так и не представился случай рассказать о своей любви. Он проклинал себя за то, что не выпалил в порыве, а решил ждать подходящего момента. Но этот подходящий момент так и не наступил, и теперь у него появились более важные дела. Может быть, когда он пристроит Ингрид, он сможет вернуться и рассказать ей? Или он напишет ей письмо? Но потом он понял, что не может рисковать и опозорить Ингрид или кого-то еще. Это будет несправедливо. Он не знал, чем может обернуться ее позор. Может быть суд, может тюремное заключение, ее позор могут помнить долго. Он был готов терпеть это, но не мог так поступить с женщиной, которую любил. Если им с Ханной суждено быть вместе, однажды они встретятся в нужное время. Но сейчас главное – позаботиться об Ингрид.
Он отступил от окна, осознавая все, о чем думал, но никогда раньше не признавался даже самому себе. Йозеф любил Ханну, и, хотя у них никогда не было возможности исследовать отношения, он чувствовал именно любовь. Эти чувства подкрались к нему, потому что он их не узнал, а он не узнал их, потому что они не были похожи на любовь с Сарой; ту молодую беззаботную любовь, которая случается только в молодые годы и не скрашивает опытом прожитых лет. Это было по-другому; глубоко и многозначительно, но так же сильно и в каком-то смысле намного более реально. Он хотел бы, что у него появилась возможность исследовать эту любовь, но, казалось, война всеми способами рушила планы людей и его личная жизнь виделась ему не такой уж большой ценой, которую требовалось заплатить, учитывая, что многие потеряли гораздо больше.
Устроив Дантеса в корзинке, Йозеф и Ингрид двинулись по улицам Амстердама, которые все еще оправлялись после вчерашних торжеств.
Когда они уходили, дороги были усеяны флагами и приветственными посланиями солдатам, и принесенное союзниками мирное спокойствие жизни прошло мимо них. Канадские солдаты из патруля махали им на ходу. На мгновение Йозеф остановился, оглядел свой опустошенный город и подумал, каким другим ощущалось это утро после стольких лет при гитлеровском режиме. Казалось весь Амстердам мурлыкал от удовольствия. Наконец-то стало спокойно. Затем, взяв Ингрид за руку, они поспешили к вокзалу, и он с облегчением почувствовал, что наконец-то снова может дышать.
Глава 57
Ханна проснулась и подумала о вчерашнем дне. Она была дома, когда начались гуляния на улицах. Война закончилась. После стольких лет безлюдной тишины, было странно слышать, как люди кричат, смеются и приветствуют друг друга. Она бросилась к Оме, красное, заплаканное лицо старой подруги просияло, когда она обняла Ханну так крепко, что казалось, сломает ей одно из ребер.
– Наконец-то мы снова заживем, – сказала ее пожилая подруга, сжимая руку Ханны, – а не будем выживать.
После праздничной чашки чая Ханна, переполненная эмоциями, отправилась домой. Она открыла входную дверь, услышав, как дедушкины часы отбивают свое стойкое послание и ощутила жгучее одиночество. Больше всего на свете ей хотелось, чтобы Клара была здесь и разделила с ней радостные вести. Воспоминания о ней и Еве, о ее семье и стольких друзьях, которых у нее отняли, ужалили ее. Что все это значило? Для чего все это было? Каким-то образом победа ей казалась пустой, какой-то жестокой шуткой свободы, когда все, что она чувствовала – это привязанность. Привязанность к прошлому и людям, которых больше не было нигде, кроме ее сердца.
Она подумала о Йозефе. Как только ее мать заболела, она почти не отходила от нее, вынужденная, мобилизовав всю свою волю, сохранить Кларе жизнь. Они оба погрузились в свою собственную печаль, когда она справлялась со смертью своей матери, а затем ему пришлось справиться с травмой полного исчезновения Майкла в день, когда обыскивали его дом. Их обоих поглотило собственное горе, и казалось, оно высосало весь воздух между ними.
Если бы у них была возможность узнать друг друга получше, возможно, она почувствовала бы, что можно поплакать у него на плече или он мог бы открыться и рассказать о своей собственной потере. Но между ними не было взаимопонимания, и она не знала, как он себя чувствует. Временами она замечала что-то в его глазах, но он никогда не давал ей поводов для уверенности, что это нечто большее, чем дружба. Она знала, что чувствует к нему, знала уже давно. Но она была осторожна все эти годы, чувствуя, в каком путешествии находится его сердце. Много лет она слышала от других сотрудников о трагической смерти его жены, и наблюдала, как он из замкнутого человека он превратился в более смелого и открытого. Особенно его поступок, он спрятал Майкла и даже заболел смертельной болезнью, чтобы спасти ему жизнь, показали ей, какой он храбрый и сильный. И все это время она любила его. Конечно, теперь они могли бы оставить войну позади, и, возможно, наконец-то начать отношения? Она столько раз представляла, как он ее целует, как держит в своих объятиях, и теперь – если он тоже любит – ничто не могло их удержать.
У нее родился замысел. Все это время она ждала, что первый шаг сделает он, но теперь она возьмет дело в свои руки. Завтра же она придет к нему домой и пригласит выпить кофе. Тогда она признается раз и навсегда в своих чувствах и будь что будет. Во время войны, когда не было уверенности, что союзники освободят город, она едва ли думала о личном счастье и искала способы, которыми она могла бы служить. Но теперь она захотела пожить для себя. Теперь она желала, чтобы ее любили. И этим человеком был Йозеф.
Весь следующий день Ханна нервничала. Когда она приблизилась к дому Йозефа, от волнения и тяжести переживаний в груди затрепетало. Она прошла по дорожке и постучала в дверь. Ответа не последовало, и она с тяжелым сердцем решила вернуться позже.
Но когда она вернулась вечером, все еще было тихо. Внезапно ее обуял страх. Что, если он был внутри и снова заболел или не может встать от голода? Она покричала через дверь, но