С ярмарки (Жизнеописание) — страница 33 из 62

на красивее. Другие - что он. И "он" и "она" это слышали, краснели и становились еще красивее. Родителям ничего больше и не требовалось - выбор оказался удачным, "товар" понравился, и весь город говорит о них. Что еще нужно для популярности? Случалось, люди даже дрались из-за зятьев. Это не значит, что они лупили друг друга палками, упаси бог. Просто отцы бранились и спорили насчет того, чей зять лучше, матери же показывали друг другу кукиши, а иногда дело доходило до пощечин. Мировой судья Романовский - умница, понимавший по-еврейски, разнимал их и читал нотации. Что с ним поделаешь - нееврей! Как может нееврей понять, сколько наслаждения в том, чтобы привести зятя в синогогу, усадить его, одетого с иголочки, на самое почетное место у восточной стены всем напоказ, купить для него почетный выход к торе, чтоб он взошел на амвон и с блеском отбарабанил отдел из библии и чтоб женщины толпились у оконца женского отделения и спрашивали: "Где он? Который?" Нет, нееврею этого не понять, будь он семи пядей во лбу.

Большей частью, однако, "товар" быстро изнашивался, блекнул и становился будничным, как любой товар, который со временем ветшает и выходит из моды. Год, два - и бывший великолепный зять, вчерашний "принц", игрушка, становился таким же, как и все. У него пробивалась бородка и на нем уже заметно было бремя повседневных забот. Просто жалость брала, когда бывший блестящий зять, вчерашний "принц", который, кажется, только в прошлую субботу был выставлен у восточной стены напоказ всем, уступал место новому зятю - игрушке, новому "принцу" и уже сам с завистью смотрел на него, а его юная жена, которая совсем недавно выглядела "королевой", жалась вместе с другими женщинами к оконцу женского отделения синагоги и спрашивала, как все: "Где он? Который?" Вот так-то и все на свете! Здесь бы следовало изречь что-нибудь вроде: "Поколение уходит - поколение приходит", уместно было бы заняться немного философией человеческой жизни, но так как мы уже начали рассказывать об удачных зятьях, то и пойдем дальше своим путем.

Двое из числа удачных зятьев были, можно сказать, исключением из правила. Они сохранили в городе Переяславе весь свой блеск еще долго после свадьбы, не выцвели, как все другие зятья, и не так быстро вышли из моды. Одного из них звали Лейзер-Иосл, другого - Магидов. Первого привез из Корсуни богатый торговец кожей, у которого была не слишком красивая дочь, но зато большие деньги. Второго выписал откуда - то из Литвы богатый подрядчик, поставлявший казне лошадей. От него зять получил и первое и второе: и красивую жену, лакомый кусочек, и порядочное приданое, не считая подарков, полного содержания и прочих благ. Когда привезли этих женихов, город ходуном ходил. Свадьбы же сыграли такие, что их до сих пор помнят и долго еще не забудут. Об этих свадьбах говорили не только в городе и пригородах, но даже в других городах, во всей округе. Шутка ли, во сколько обошлись две эти свадьбы! Составили ли удачные зятья счастье своих жен - это разговор особый. Насколько нам известно, одна из невест впоследствии развелась с мужем, прижив с ним несколько детей, и уехала в Америку. Муж другой - теперь не то учитель, не то посредник по брачным делам, а может быть, то и другое вместе, - об этом с уверенностью трудно сказать, достоверно только, что он большой бедняк. Но мы говорим не о нынешнем времени, а о происходившем давно, мы говорим о прошлом. Тогда отец и мать, то есть тесть и теща, были от радости на седьмом небе. Тещи хвастались друг перед другом своими "находками", выражаясь иносказательно. Одна похвалилась перед женщинами, что принесла в синагогу "рубашечку для свитка святой торы"; тогда вторая выразилась еще острее, будто она "внесла самый свиточек в святой ковчежец" (из-за "рубашечки" "свиточки" и святой ковчег превратился в "ковчежец").

И действительно, у них было чем похвалиться. Лейзер-Иосл был вундеркиндом. Утверждали, что этот юноша знал наизусть тысячу страниц талмуда. Не девятьсот девяносто девять, а ровно тысячу! О библии толковать нечего! А как он знал древнееврейский! И какой говорун! И почерк у него был на редкость! А сам - огонь, шутник, уморит кого угодно! Втихомолку, впрочем, поговаривали, что и он не без изъяна: не прочь, мол, пропустить молитву, посты не очень строго соблюдает, носит с собой носовой платок по субботам и не избегает женщин. Такое можно было услышать о нем в доме дяди Пини, например. Все это, однако, ничто в сравнении с тысячью страниц талмуда, которые он знал наизусть.

Второй зять - Магидов - тоже был вундеркиндом. Он тоже знал тысячу страниц талмуда наизусть; не девятьсот девяносто девять, а тысячу! Тоже был докой в библии, знал грамматику и древнееврейский, обладал даром слова. Но этот не был шутником, как Лейзер-Иосл. Наоборот, он уж слишком много философствовал, мудрил, мозги у него были набекрень. Что бы ему ни сказали, все у него выходило наоборот. Упрямец - выходец из Литвы!

Разумеется, Нохум Рабинович не упустил случая и попросил зятьев проэкзаменовать его маленького "знатока библии", а также посмотреть, как этот "сорванец" Шолом пишет по-древнееврейски. Зятья решили, что сорванец и в самом деле сорванец, и нельзя ему зря пропадать. Нужно позаботиться о том, чтобы он нашел свое место в жизни, нужно, чтобы он стал человеком, они расхваливали его наперебой, утверждая, что трудно даже предвидеть, какое чудо может со временем выйти из этого сорванца... "Коллектор" в темных очках, который постоянно вертелся среди молодежи, кое-что и от себя прибавил. Он ведь давно уже говорил, что трудно даже предвидеть, что из этого "прока-азника" выйдет... А "сорванец" и "проказник", стоявший тут же, слушал все это, и сердце его трепетало и ширилось от радости. У него кружилась голова, как у человека, который взбирается по крутой лестнице, а столпившиеся вокруг люди, видя его ловкость, подбадривают и поддают жару. Шутка ли, какие люди расхваливают его, говорят, что трудно предвидеть, что из него выйдет!

Об отце и говорить нечего - он пребывал на седьмом небе. Каждый вздох его, однако, за сердце хватал. Вздохи эти должны были означать: "Я и сам знаю, что из этого сорванца может выйти толк, но дайте совет, добрые люди, что с ним делать, как вывести его в люди. Потрудитесь-ка, посоветуйте!"

И нашелся человек, который дал ему совет, предложил средство решительное, радикальное и верное. И отец его послушал. Это был один из выдающихся переяславских интеллигентов, по имени Арнольд, философ из пригорода, из так называемых Подворок. Ему посвящаем мы отдельную главу.

49АРНОЛЬД ИЗ ПОДВОРОК
Предместье Переяслава. - Арнольд - вольнодумец. - Исход из Египта - легенда. - Что Дрепер говорит о Маймониде. - Школа казенных раввинов и гимназия

Почти в каждом городе благословенной "черты"[67] есть свое предместье, слободка, где население состоит больше из русских, нежели из евреев. Да и живущие там евреи - не то, что в городе. Это другой тип евреев. Вид у них более деревенский, они не так шустры, как горожане, несколько грубоваты, носят тяжелые сапоги и пахнут овчиной. Вместо "довольно" они говорят "годи". Смеются они раскатисто и на "о" - хо-хо-хо. А "р" они выговаривают твердо, как два "р", и даже еще больше: "Рребе! Дядя Моррдхе прросит вас пррийти на обррезание..."

В Переяславе тоже есть слободка, отделенная от города речкой, через которую переброшен деревянный мост, и называется она Подворки. Это совсем особый уголок, со своим обликом и своеобразной атмосферой. Туда в свободное время отправляются подышать свежим воздухом - там сады, зелень. Туда в субботу днем идут на прогулку парни и девушки. Не подумайте только, что парни идут вместе с девушками. Боже упаси! Парни отдельно, а девушки отдельно. Но уж само собой так получается, что, встретившись на мосту, они останавливаются, обмениваются взглядом, перебрасываются словечком; иной раз заденут друг друга локтем, прикоснутся нечаянно, - тогда и парень и девушка покраснеют, юные сердца забьются сильней... После нескольких таких встреч в Подворках молодые люди начинают тайком переписываться, бывает, что и настоящий роман зародится. Чем такие романы кончаются, представится случай узнать в дальнейшем. А пока же речь идет об Арнольде из Подворок, с ним мы и собираемся познакомить читателя.

В Подворках у Нохума Рабиновича был знакомый друг-приятель, по имени "Биньомин-Калман из Подворок". Когда-то, давным-давно Биньомин-Калман вместе с Нохумом Рабиновичем торговал зерном, вместе они грузили барки и берлины на Кенигсберг и Данциг. В последние годы приятель скатился под гору, торговал по мелочам, его, как говорится, прижали к стене. Но дружба между бывшими компаньонами осталась прежней. Биньомин-Калман часто заходил к Нохуму Рабиновичу поговорить о том о сем. Говорил, собственно, один Биньомин-Калман - он любил поговорить. И большей частью толковал он о своем младшем брате, Арнольде. "Мой Арнольд! Где вы еще найдете такую голову, как у моего Арнольда! Отыщется ли еще такой честный человек, как мой Арнольд! Вы и представления не имеется об Арнольде! Уж этот Арнольд..." И так далее.

Не только собственный брат - все говорили об Арнольде. "Арнольд из Подворок" был в городе своего рода героем. Во-первых, человек в летах и холостяк или вдовец, а может быть, и разведенный, но так или иначе неженатый. А неженатый еврей - вообще редкое явление. Кроме того, он нотариус. Еврей - нотариус - это уж наверняка редкость. Много ли евреев - нотариусов встречали вы у нас? То есть пока он еще не нотариус, он только будет им, потому что учится на нотариуса. Учится он уже давно, должен только сдать "экзамент", и тогда сразу станет нотариусом. Вот разве только он "экзамента" не сдаст. Но почему же ему не сдать? "Он наверняка сдаст! - говорит Биньомин-Калман. - Он безусловно будет нотариусом, об этом и говорить нечего. Шутка ли, мой Арнольд!"

Что такое нотариус - знают все, и Шолом тоже. В Переяславе есть нотариус, русский, и зовут его Новов, нотариус Новов. Но что означает сдать "экзамент", этого Шолом уже не знает. Что Арнольд должен сдать, кому и каким образом сдают этот "экзамент"? Все это относится к таким вещам, о которых приходится слышать, иногда повторяешь их, но понять их невозможно. Так, например, все говорят, что Арнольд пишет в газетах и что все в городе - и евреи и русские - боятся, как бы он их не прописал в "Киевлянине"