мела растерянный вид. Витте молча и спокойно перешел на другой пароход и продолжал своими широкими шагами ходить по палубе, углубившись в какую-то, видимо, его тревожившую мысль. Настало время завтрака. Я спросил его, о чем он думает. «О Восточной китайской дороге и о Лихунчанге», – ответил он. Напомнив ему о времени завтрака, я обратил его внимание на общее смущение. «Пойдемте завтракать». За столом он интересовался Волгой и плаванием по ней, ни одним словом не намекнув на инцидент.
По приезде в Нижний он поблагодарил служащих и команду. Надо было дать команде. «Сколько дать?» – спросил он. «Вам, как министру, меньше 200 руб. дать нельзя». Витте принялся вытаскивать бумажки из жилетных карманов, насчитал менее 400 руб. (Витте в то время не носил портмоне и никогда в точности не знал, сколько денег имеет при себе.) «А у вас сколько?» Я насчитал 280 руб. «Ну, как-нибудь достанем в Нижнем на расходы по пребыванию там и обратную поездку». Надо заметить, что Витте обыкновенно не брал полагавшихся ему на поездку денег, но получал по действительному расходу, что было гораздо меньше.
Другой эпизод. Пришла пора пересмотра «вечного» Туркманчайского торгового договора 1828 г. между Россией и Персией, времен Грибоедова. В основу коммерческой части договора была положена оплата товаров 5-процентной пошлиной advolarem[126] с обеих сторон. Такая пошлина представлялась не отвечающей нашим фискальным интересам и отчасти подрывала общую схему таможенного покровительства. Поэтому предположено было повысить ставки на некоторые предметы персидского ввоза, по возможности сохраняя обложение наших товаров при ввозе их в Персию, в пределах пятипроцентного по стоимости размера. Переговоры решено было вести в самом Тегеране, возложив их с нашей стороны на посольство и специально командированную отсюда делегацию. Выработанный нами проект держался в строгой тайне. Он был обнаружен на другой день после отъезда делегации. Произошло это при следующей обстановке.
Один из сыновей служащего в департаменте, еще совершенный юнец, спросил у входившего в состав делегации лица, зачем они едут в Персию. Тот ответил ему в общей формуле. На другой день в «Новом времени» появилась краткая заметка об отправлении министром финансов для переговоров делегации в Тегеран и с какою именно целью. Я немедленно поехал к А. С. Суворину с выражением неудовольствия на то, как редакция могла поместить известие, могущее принести большой вред России, прибавив, что ни одна редакция английских газет, будь такой казус в Великобритании, не только не поместила бы его, но сделала бы серьезный реприманд молодому и неопытному автору, который польстился 10-копеечной платой от строки сенсационного известия. Суворин высказал свое сожаление по поводу случившегося, в чем лично нисколько не повинен, так как отдела хроники вовсе не просматривал. Я опасался раздражения Витте против состоявшего у нас на службе отца молодого человека, а потому посоветовал ему пойти с повинной авансом. «Расскажите ему все откровенно и заявите о своей отставке, указав, что за проступок юнца-сына в данном случае отвечает отец. Вы увидите, что отставка ваша принята не будет». Предположение мое вполне оправдалось. Витте даже не сделал выговора.
<…>
Великодушие С. Ю. Витте проявилось особенно выпукло в деле покойной Любарской-Письменной[127]. Витте тогда уже не состоял министром финансов. Дело это находится в связи с процессом, наделавшим много шума и стоившим жизни двум главным действующим лицам – А. К. Алчевскому и Любарскому-Письменному. Оба они обвинялись в злоупотреблениях в Харьковском городском и Земельном банках. Растраченные Алчевским суммы на кредитование его каменноугольных предприятий юга России он надеялся покрыть за счет дополнительных облигационных займов за границей, на заключение которых имелось принципиальное согласие иностранных капиталистов. Алчевский просил меня поскорее направить его ходатайство о разрешении этих займов, не передавая, однако, того, что случилось в Харькове. С. Ю. Витте отнесся сочувственно к ходатайству Алчевского, а я очень обрадовался тому, что такой умный и талантливый самородок, как Алчевский, много сделавший для русской горнозаводской промышленности, выйдет из тяжелого положения. Облигационные займы вполне оправдывались финансовым состоянием промышленных предприятий, руководимых Алчевским. Как известно, бельгийцы, охотно помещавшие свои и французские капиталы в южнорусские дела, несомненно быстро реализовали бы необходимые для Алчевского суммы.
Надо пояснить, что самоучка Алчевский, начавший с мелкой торговли, прекратил ее в сознании необходимости финансового и экономического образования за границей и с этой целью отправился в Германию, где и слушал лекции в течение нескольких лет. Жена его – X. Д. Алчевская, всеми уважаемая устроительница воскресных школ (впоследствии закрытых) на Юге России в эпоху освобождения крестьян, общественная деятельница по народному образованию и автор сочинения «Что читать народу», пользующегося почетной известностью. По возвращении из-за границы Алчевский горячо принялся за горнопромышленные дела на юге, имел большой успех и пользовался большим влиянием. Спасти такого человека было нравственным долгом, тем более без ущерба для иностранного капитала.
Через несколько дней после данного мне обещания разрешить облигационные займы, Витте взял его обратно, ссылаясь на сообщенные ему директором Кредитной канцелярии Б. Ф. Малешевским сведения о растратах в харьковских банках и о необходимости назначить ревизию. Очень хороший математик, превосходно знавший страховое дело, Малешевский был большой пессимист, даже с мрачным оттенком, плохой администратор, вовсе не знавший России, относившийся предубежденно ко всему русскому, но зато очень сочувственно ко всему польскому. После отказа Витте Алчевский снова просил меня поддержать его пред министром финансов, но сделать этого я уже не мог и посоветовал ему непосредственно и откровенно рассказать все самому Витте. Витте ему опять отказал. Через несколько дней Алчевского извлекли искалеченного из-под поезда на ближайших путях Николаевской ж<елезной> д<ороги> Вскоре после этого Алчевский скончался. Смерть его произвела на Витте очень тягостное впечатление.
Любарский-Письменный был осужден, ослеп в заключении и тоже вскоре умер. Жена его, М. А. Любарская, женщина образованная, талантливая и чрезвычайно энергичная, очутилась в очень тяжелом материальном положении. Ввиду солидарной ответственности было наложено запрещение на все принадлежавшее Любарским имущество. Жила М. А. Любарская в Петербурге за счет небольших сбережений, продавала свои драгоценности, гардероб в надежде, что ходатайство на высочайшее имя о пересмотре дела скоро приведет к лучшим дням. Целыми годами она пыталась добиться благоприятного для нее результата, обращаясь к государю то непосредственно, то через великих князей и других влиятельных лиц. Обещаний было много, надежд еще больше, но ничего не выходило.
Доведенная до отчаяния, она обратилась ко мне, не могу ли я вместе с Витте помочь ей. Пригласить к этому делу Витте мне казалось прямо-таки невозможным: Любарская, считая Витте главным виновником своего несчастья, в течение нескольких лет очень резко выступала против него в печати и во всеподданнейших ходатайствах, называя его самыми грубыми именами. В одном из писем С. Ю. Витте она, излив на него свое негодование и грубо порицая его государственную деятельность, как направленную, по ее мнению, ко вреду России, угрожала убить его. Факсимиле этого письма было напечатано в газетах. Витте относился к этим нападкам спокойно и однажды выразился так: «Но что же мне делать с этой нелепой женщиной?!» Я решился попросить Витте о помощи Любарской. Общая сумма взысканий с обвиненных превышала 12 млн, причем около половины приходилось в пользу фирмы братьев Рябушинских. За все это должно было ответить главным образом имущество Любарской, так как у остальных обвиненных его почти уже не было. Между тем вся ценность недвижимости Любарских не превышала 800–900 тыс. руб. Чтобы предоставить Любарской хотя некоторые средства к жизни, необходимо было упросить кредиторов сбавить свои требования настолько, чтобы в пользу Любарской получилось 200–300 тыс. руб.
Витте согласился помочь Любарской с искренним и добрым чувством. Для переговоров по этому делу был приглашен один из Рябушинских. Надо заметить, что Любарская не щадила в своих отзывах и характеристиках также представителей этой фирмы. В. П. Рябушинский немедленно приехал в Петербург, и в кабинете Витте после изложения мною доводов и просьб по делу Любарской Рябушинский согласился от имени своей фирмы ограничить свои требования 200 тыс. руб. Другие кредиторы также пошли на соответственные скидки, благодаря чему после ликвидации всего дела Любарской очистилась такая сумма, на проценты с которой она могла бы сносно существовать.
Однако если на пути к осуществлению честолюбивых планов Витте стоял человек, воплощавший в себе реальную опасность, то С. Ю. не стеснялся в способах действия для устранения противника. Такую опасность для себя он усматривал в лице А. А. Абазы, председателя Департамента государственной экономии. А. А. Аба-за, человек богатый и властный, занимал исключительное положение в Государственном совете. Он имел огромное влияние на направление и решение дел в прежнем законосовещательном учреждении, в особенности по Департаменту государственной экономии, где рассматривались росписи доходов и расходов и все законодательные проекты финансовых и экономических мероприятий. Если Абаза не одобрял внесенного, например, по Министерству финансов, представления, то почти не было шансов на благополучное прохождение через Государственный совет. Абаза недолюбливал Витте, считая его выскочкой. Витте это знал и воспользовался первым удобным случаем, чтобы устранить Абазу со своего пути.
После тяжкого голодного 1891/92 г., когда был воспрещен вывоз хлеба из России, предстояло снять это запрещение, причинившее нам немало вреда. Германия приняла все меры, чтобы в интересах своего земледелия освободиться от ввоза нашей ржи, чего она и достигла в значительной степени. Запрет экспорта отразился неблагоприятно на нашем балансе и валюте. Надо было решить, снять ли запрещение или продлить его еще на некоторое время. Для рассмотрения этого вопроса императором Александром III была назначена комиссия под председательством А. А. Абазы, в состав которой вошел и Витте, бывший в то время министром путей сообщения. Витте очень хорошо подготовился к обсуждению вопроса в этой комиссии. Он подробно ознакомил ее с положением международного хлебного рынка, с влиянием размера вывоза хлеба на торговый баланс и валюту, привел статистические данные о ввозе и вывозе хлеба различными странами, о колебании цен и фрахтов и т. д. Сообщенные им по этому предмету сведения, внесенные в журнал комиссии, обратили внимание государя, который сделал лестную для Витте пометку на его полях. Это выдвинуло Витте как знатока в области финансовых и экономических вопросов и запланировало ему пути к посту министра финансов, тем более что дни главного руководителя финансового ведомства И. А. Вышнеградского были сочтены ввиду е