Витте: – Я очень рад, что вы встретили любезный прием со стороны министра внутренних дел. Может быть, я косвенно оказал этому некоторое содействие; я говорил с В. К. после того, как у него был М. А. Стахович. Даже вначале, когда предполагалось, что беседы земских людей имели в виду организовать обструкцию местным комитетам, я советовал оставить вас в покое и говорил, что не следует это дело раздувать. Теперь же, когда выяснилось, что на ваших беседах была дана совершенно правильная постановка вопроса, я тем более не вижу повода придавать вашим собраниям то значение, которое в них было усмотрено. Я имею [в виду] вашу программу. В некоторых пунктах ее я, может быть, с вами разойдусь, это будет зависеть от различия наших взглядов и убеждений, но я должен признать, что все пункты вашей программы не выходят из рамок предложенного комитетам общего вопроса. Я нахожу такой обмен мнений, какой происходил в Москве между земскими людьми, очень полезным для дела. Для Особого совещания нет надобности в разработке местными комитетами отдельных пунктов его программы, а важно выяснить на местах общие условия, тормозящие развитие сельскохозяйственной промышленности. Обсуждение этого вопроса в таком совещании, какое было в Москве, дает возможность установить общий взгляд и общее мнение, что не может не иметь значения. Как председатель Особого совещания, я сочту долгом доложить об этом государю. Скажите, пожалуйста, как вам, земским людям, живется и как вы себя чувствуете?
Шипов: – Живется и чувствуется нам очень нехорошо. Земство окружено такой атмосферой недоверия, которая не позволяет земским людям спокойно работать, и мы находимся всегда в каком-то нервном возбуждении. Вместо того чтобы спокойно заниматься тем или другим практическим делом, озабочиваясь лишь тем, как лучше его разрешить по существу и в интересах населения, приходится сосредоточивать все свое внимание на другой стороне дела – предусматривать, как бы не вызвать подозрений со стороны администрации и как предупредить различные формальные затруднения, которые неизбежно встретятся. Невозможно работать как следует при существующей разобщенности правительства и общества, при отсутствии между ними взаимного доверия и необходимого взаимодействия.
Витте: – Чем объясняете вы, что эти условия за последнее время, по-видимому, ухудшаются?
Шипов: – Могу ли я говорить совершенно откровенно?
Витте: – Прошу вас отнюдь не стесняться. Мы говорим не как министр и председатель управы, а как частные лица.
Шипов: – В таком случае я позволю себе сказать, что записка ваша по вопросу о введении земских учреждений в западном крае, получившая большое распространение, внесла в земскую среду большую смуту.
Витте: – Почему?!
Шипов: – В этой записке устанавливается положение, что земские учреждения несовместимы с самодержавным строем государства, а отсюда получается вывод, что все, кому дорого местное самоуправление и кто стоит за необходимую самостоятельность земских учреждений, – люди политически неблагонадежные. Это не могло не усилить разобщенность между правительством и обществом.
Витте: – Записка моя была совершенно неверно понята; она не заключает в себе ничего такого, что могло бы вызвать недовольство в земской среде. Я и в настоящее время не отступаю от того, что я говорил в своей записке, т. е. я считаю безусловно верными и никем не опровергнутыми два основных положения моей записки. Первое положение то, что предоставление обществу участия в управлении местном предрешает неизбежность предоставления ему участия в управлении верховном. Это аксиома, находящая себе подтверждение в истории всех стран, в науке, и ни один добросовестный человек не может отрицать верность этого положения. В России со мной согласны такие представители государственной науки, как Градовский, Чичерин и другие. Со мной не соглашаются только такие люди, как мой милейший приятель князь Алексей Дмитриевич Оболенский, который витает в области теоретической фантазии и полагает, что русский народ какой-то особенный, руководящийся какой-то особой идеей. Я с этим, конечно, согласиться не могу и считаю, что все народы одинаковы, как англичане, французы, немцы, японцы, так и русские. Что хорошо для одних, то почему же тоже не будет хорошо и для других?
Шипов (перебивая): – Позвольте мне, оставаясь добросовестным, с вами не согласиться.
Витте: – Да разве в государствах с представительной формой правления дело идет хуже? Так почему же нам от этого положения отрекаться? В своей записке я говорю, что земские учреждения – исторический факт нашей государственной жизни и об упразднении их не может быть речи и что участие общества в управлении местном предрешает его участие в управлении верховном. Как министр, я считал своим долгом открыто сказать об этом, чтобы государю известно было, куда мы неизбежно идем. Второе положение моей записки следующее. Если земские учреждения существуют и упразднены быть не могут, то им нужно давать жить, а им жить не дают, что я и выяснил в моей записке. Отчего земские учреждения находятся в таком недовольстве и не покойны? Да потому, что они в настоящем их виде учреждения беспочвенные, они висят в воздухе (показывает руками). Снизу от земли и народа их отделяет бюрократическая стенка – сверху над земством бюрократическая подушка. Земцы просятся вниз – не пускают; земцы просятся вверх – не пускают. Ну куда же вам деваться; вот вы и мечетесь. Устранить вовсе неизбежность хода политических событий невозможно, но задержать их развитие можно. Для этого необходимо приблизить земские учреждения к населению и дать им большое практическое дело. Как министр финансов, я не нахожу возможным широкое проведение в население экономических мероприятий, без которых немыслимо улучшение его благосостояния, помимо общественной самодеятельности. Но для этого нужно, чтобы земские учреждения стали учреждениями народными и чтобы ничто не отделяло их от населения; нужно создать мелкую земскую единицу. Если при этих условиях на земство будет возложено проведение в жизнь многочисленных необходимых экономических мероприятий, то у земцев будет такая масса практического дела, которая даст им большое удовлетворение и надолго отвлечет их от политических поползновений. Кроме моей записки, что же еще вызывает недовольство земских людей?
Шипов: – После вашей записки появляются законодательные новеллы, являющиеся, по нашему мнению, выполнением программы, намеченной в вашей записке. Продовольственное дело изъемлется из ведения земских учреждений.
Витте: – Вот тут я должен с вами согласиться. Такое разрешение продовольственного вопроса было большой ошибкой. Я предвидел это и предупреждал Д. С. Сипягина, но убедить его не удалось; он настаивал, а я, к сожалению, согласился. Теперь дело по существу, очевидно, поставлено неудовлетворительно, а устранение земских учреждений, конечно, не могло быть для них необидным. Еще что?
Шипов: – Затем закон о предельности земского обложения.
Витте: – Тут опять недоразумение. В этом законе нет ничего, что могло бы быть оскорбительным для земских учреждений. Нигде не признается правильным и допустимым неограниченное обложение имуществ, как местными, так и государственными сборами. Доходность имуществ, привлекаемых к обложению, может быть использована в этих целях не свыше известного предела. Установить этот предел для земского обложения в настоящее время не представляется возможным впредь до окончания оценочных работ, и закон 12 июня 1900 г. имеет временный характер. Если при установленном пределе земского обложения земские учреждения не будут иметь достаточных средств для удовлетворения местных потребностей, то необходимые им средства могут быть отпущены государством. Почему земства не пользуются этим источником? В государственную смету 1901 года на этот предмет было внесено 500 000 рублей, а земскими учреждениями было использовано только около 50 000 рублей. Если 500 000 рублей будет мало, я готов увеличить это ассигнование значительно, в меру действительной потребности.
Шипов: – Если бы речь шла об установлении вообще максимального предела для обложения имуществ земскими сборами, как вы только что сказали, то, конечно, такая постановка вопроса представлялась бы совершенно правильной и не могла бы вызвать недовольства в земской среде. Но ведь закон 12 июня 1900 года не устанавливает такого предела, а ограничивает только ежегодное увеличение обложения определенным процентом и таким образом только стесняет самостоятельность земства в самом существенном для него праве – праве самообложения. Пользоваться же правительственными субсидиями при установленных условиях земские учреждения воздерживаются из опасения потерять еще более в своей самостоятельности.
Витте: – На что еще можете вы указать?
Шипов: – В самое последнее время состоящее под вашим председательством Особое совещание о нуждах сельскохозяйственной промышленности признало возможным при разрешении столь важного вопроса, затрагивающего все стороны нашей общественной жизни, обойти земские учреждения.
Витте: – Прошу вас верить, что я говорю совершенно искренно. В Особом совещании я высказывался за опрос земских учреждений, но встретил возражения со стороны Д. С. Сипягина, который был поддержан А. С. Ермоловым и большинством членов совещания. Мне с трудом удалось провести состав комитетов в настоящем их виде. Я признавал нужным в этом деле обратиться к земским учреждениям и предчувствовал, что обход их вызовет недовольство в обществе. Но скажите мне откровенно: полагаете ли вы, что земские собрания могут по существу дела в данном случае высказать компетентные мнения и дать вполне определенные указания?
Шипов: – Говоря откровенно, я должен согласиться, что земские собрания, особенно при настоящем их составе, едва ли окажутся на высоте задачи, но тем не менее привлечение их к обсуждению вопроса о нуждах сельского хозяйства представляется мне безусловно необходимым и не столько в практических целях, сколько с точки зрения принципиальной – политической.