По вечерам в курительной комнате пассажиры устраивают своеобразную лотерею-аукцион, покупая билеты или шансы на цифру пройденных пароходом в течение суток морских миль. Общая сумма от аукциона доходит иногда до пятисот долларов. Дороже всего номера от 475 до 525, ибо количество миль, проходимое в сутки, колеблется обыкновенно между этими числами, в зависимости от погоды и ветра. Публика, особенно американцы, набавляет цену с большим азартом: вертлявый аукционист-доброволец надсаживается, чтобы привлечь покупателей и взвинтить цену. Витте и некоторые из наших наблюдали сегодня за аукционом, сидя в курительном салоне. Достали кипятку и заварили чай, который он везет с собой.
17/30 июля. За последние сутки прошли 548 миль при тихой, ясной погоде. Это рекордная скорость. Сегодня Витте сделал визит капитану Кюпперу, поднявшись на верхний мостик. Заговорили о рейсах между Европой и Америкой, о несчастных случаях и о погоде. Словоохотливый капитан, видимо польщенный оказанным ему Excellenz Witte вниманием, давал подробные объяснения, а затем повел нас осматривать пароход. Посмотрели машинное отделение и кухню с механическими приспособлениями, кладовые, рефрижератор, заглянули в пивной погреб и в помещение второго класса. Все рассчитано и предусмотрено до мелочей. Витте восхищался немецкой организацией и практичностью, говоря, что немцы, должно быть, хотят занять первенствующее место в сношениях Европы с Америкой. Действительно, их пароходы – настоящие плавучие гостиницы, и притом самые быстроходные, ибо совершают рейс в 5–6 суток.
За завтраком зашла речь о предстоящей поездке в Ойстер-Бэй (Устричная бухта) для представления живущему там президенту. Согласно сообщению, полученному от барона Розена перед отъездом нашим из Петербурга, нас сначала повезут на яхте в Ойстер-Бэй, а затем в Портсмут, причем последний переезд продлится не менее 20 часов. Между тем по железной дороге можно проехать из Нью-Йорка в Портсмут за 6 часов. Витте заметил, что не видит оснований ехать морем, когда можно добраться сухим путем. Плансону поручено послать телеграмму по беспроволочному телеграфу, что мы предпочитаем сухопутное путешествие.
За обедом опять говорили о будущих переговорах. Витте сказал, что хотя общее направление их обнаружится с первых же заседаний, но что он в состоянии будет принять решение лишь по прибытии в Америку капитана Русина, едущего с театра войны и имеющего точные сведения об армии. Затем зашла речь о Гульском инциденте[160]. Генерал Ермолов стал утверждать, что имеются данные, указывающие на намерение японцев повредить эскадре и что среди рыбаков были японские агенты, ставившие мины. Это вызвало насмешливое возражение Витте, заметившего: «Вся эта история для нас бесславная, и виноват Рождественский. Он еще задолго до ухода эскадры был так напуган воображаемыми японскими кознями, что требовал закрытия русских портов для всех иностранных судов (впускать лишь после предварительного осмотра). Бессмысленное предложение это рассматривалось в Комитете министров и было отвергнуто лишь благодаря поддержке графа Сольского и других более благоразумных членов».
После обеда какая-то компания веселых пассажиров, как оказалось, импресарио и актрисы Бруклинского театра, устроили американские танцы, только что входившие тогда в моду, на верхней палубе. Витте заинтересовался новым танцем и остановился, чтобы посмотреть на танцующих, а затем с ними заговорил. Вечером та же компания распевала в гостиной романсы и куплеты. Собралось много слушателей, в том числе Витте, окруженный обычной стаей журналистов, старавшихся уловить новое откровение или политическую indiscretion[161]. Тут были Диллон, сэр Дональд Маккензи [Уоллес], Смолей, Юс Ситроен, Кортези и Хедеман. Это обычные спутники Витте, с коими он проводит время, гуляя по палубе или сидя в кресле.
К утреннему завтраку, от 8 до 10 часов, предупреждение дается трубными звуками одним из кельнеров. Витте завтракает в своей каюте. Затем он начинает гигиеническую прогулку по палубе с кем-нибудь из нас, но чаще с одним из журналистов, старающихся перехватить его друг у друга. В час подается второй, еще более обильный завтрак, с бесконечным списком кушаний по выбору. Но прием пищи этим не ограничивается. Между первым и вторым завтраком разносят бульон и сандвичи, которые поглощаются на палубе, в курилке и вообще где придется. Дважды в день играет недурной оркестр из кельнеров. При качке, особенно когда чувствуешь приступы морской болезни, подобная музыка действует удручающе. Но немцы неумолимые исполнители дисциплины. Я думаю, что они будут играть, если прикажут, даже при кораблекрушении. Обедаем мы, как сказано, отдельно. Во главе стола сидит Шипов, налево от него – Витте, направо – Мартенс. Рядом с Витте – Берг. Рядом с Мартенсом – Ермолов, Плансон и Батчев. Витте почти всегда спрашивает шампанское и угощает соседей, но вообще довольно расчетлив. Главный недостаток столовой – спертый воздух от близости люка и трюмов. Зато мы можем говорить свободно и не одеваемся к обеду, как то делают остальные пассажиры. Сергей Юльевич, впрочем, подает пример простоты – он постоянно носит один и тот же темно-серый костюм и вообще к внешности относится пренебрежительно. Около четырех часов наш шеф идет пить кофе в венскую кофейню, а затем играет в шеффельборд, а иногда садится в «тётку»[162] с Шиповым или с Мартенсом. Витте предпочитает Шипова и, видимо, питает к нему большое расположение, ценя его как добросовестного исполнителя и преданного человека.
Я уже говорил, что с нами едет корреспондент газеты «Нью-Йорк Херальд» Мак-Келлох. Он состоял военным корреспондентом при нашей армии в Маньчжурии. Под Мукденом Мак-Келлох попал в плен к японцам и был приведен к генералу Куроки. Последний расспрашивал его, знают ли в русских войсках о происходящем в России и о том, что война у нас непопулярна. Затем Мак-Келлох был отправлен в город Дальний, а впоследствии – в лагерь русских пленных в Хиросиму. В конце концов его отпустили под условием не возвращаться в русскую армию. По наблюдениям Мак-Келлоха, японцы не утомлены войной, по крайней мере все раненые стремились обратно в армию. Он показал мне фотографии, снятые во время кампании, и просил представить Витте. Оказалось, что англичанин этот говорит по-русски, и Витте просидел с ним довольно долго на палубе, рассматривая снимки.
18/31 июля. За последние сутки погода изменилась к худшему, и началась сильная качка. От встречного парохода «Кампания» узнали, что на театре военных действий не произошло ничего нового и что первое заседание уполномоченных в Портсмуте предположено на 5 августа.
Витте любит проводить вечер в курительной комнате с кем-нибудь из нас за чаем. Большинство, впрочем, предпочитает пиво. Особенный любитель этого напитка – Самойлов, что вызывает вопрос Витте: «Которая это кружка?» Самойлов большой юморист, скоро подметивший слабости коллег и не упускающий случая подтрунить над важничаньем одного или заискиваньем другого. Его остроумие не щадит самого Витте, который подозревает, что не все видят в нем лишь большого исторического деятеля. Впрочем, Сергей Юльевич сам не лишен юмора и подчас зло посмеивается над своими сотрудниками, особенно достается Плансону и профессору Мартенсу. Последний торжественен и скучен, любит говорить об этикете и прецедентах и с особым удовольствием распространяется о конференциях и конгрессах, на коих присутствовал. Генерал Ермолов мил и корректен, о военных же талантах его судить не берусь. Набоков – человек весьма неглупый, но, пожалуй, слишком импульсивный.
Когда надоедает говорить о политике и о том, что сделают японцы, Витте слушает музыку в гостиной. Вчера во время вечернего концерта какой-то американец сыграл наш гимн, встреченный весьма одобрительно присутствующими. Один из пассажиров предложил при этом сыграть и японский гимн, но остальные протестовали, заметив, что это было бы бестактно.
19 июля / 1 августа. Вследствие сильного гольфстрима и противного ветра прошли лишь 503 мили. Качало так сильно, что наш шеф не сошел в столовую и завтракал в каюте, хотя прекрасно переносит качку. К вечеру море улеглось, и обычная традиционная церемония празднования последнего дня плавания вышла довольно удачной. Обедали мы в общем зале, и на этот раз в черных жакетах. Витте поместили по правую руку капитана, рядом посадили Мартенса, Шипова, Ермолова, меня и Диллона. Это интересный человек, хорошо знакомый с политикой, и притом говорит на всех языках, в том числе на русском. Против нас сидели какие-то именитые американцы, имена коих я забыл.
Стол украшен был бумажными гербами, германским и нашим – особое внимание со стороны пароходного начальства. Вообще последнее всячески старалось проявить свои симпатии к русским путешественникам, и особенно к самому Витте. К концу обеда зажглась электрическая иллюминация развешанных гирляндами фонариков и раздались торжественные звуки национальных гимнов – американского, немецкого и русского, вызвавшие аплодисменты публики. Некоторые обедавшие пришли в игривое настроение и, напялив на головы вынутые из хлопушек бумажные колпаки, стали перебрасываться конфетти и серпантинами. Центром внимания служил Витте, сохранявший, однако, среди этой карнавальной сцены олимпийское спокойствие. Вечер закончился танцами на палубе.
20 июля / 2 августа. Санди-Хук (Sandy Hook), самый выдающийся мыс американского материка, показался в 11 часов утра. Погода прекрасная, качка совсем прекратилась. Пассажиры укладываются и расплачиваются. Многие на прощание выпрашивают автограф Витте, подходя к нему с фотографиями, меню и визитными карточками. Сергей Юльевич всех удовлетворяет.