Я решаюсь несколько укорительно обратиться к присутствующим, останавливая их внимание на том, что, по заявлению Трепова, над нами висит грозная туча, на нас надвигается гидра, с которой надо бороться; между нами должна идти речь о том, какой инструмент, какое оружие могут быть признаны довольно сильными, крепкими, чтобы одержать победу; вот в чем заключается задача, требующая нашего разрешения.
После нескольких слов, сказанных Голубевым, Сольский обращается к Витте, прося продолжать начатую им речь.
Витте говорит о необходимости преобразовать Государственный совет, утверждая, что совет, вследствие пополнения его лицами, того не заслуживавшими, потерял во всех классах населения всякое к себе уважение. Во дни, протекшие со дня моего возвращения, я видел многих великих князей, и все они со смехом говорили о Государственном совете. По моему мнению, рядом с членами, государем назначенными, должны быть избираемы в одинаковом числе члены совета.
Эти выбранные члены должны быть взяты из среды дворянства, духовенства, купечества и промышленного класса, а равно должны быть допущены делегаты от высших учебных заведений.
24 сентября. Суббота. Заседания совещания Сольского относительно устройства выборов в Государственную думу на Кавказе. Министр внутренних дел Булыгин, внесший представление, настаивает на том, чтобы это представление было рассмотрено. Я утверждаю, что в настоящее время, когда весь Кавказ охвачен революционным пламенем, не должно быть и речи об устройстве там выборов в Государственную думу. Меня поддерживает Шва-небах. Витте, в душе своей согласный со мной, не хочет делать неприятности Воронцову, предлагает потребовать от наместника дополнительных сведений, указав ему на многочисленные замечания, кои в это заседание сыплются от большинства членов.
По окончании заседания захожу к Витте в его кабинет председателя Комитета министров и выслушиваю от него следующий любопытный рассказ о его поездке в Америку: «После первого заседания я телеграфировал государю, что Комура представил мне такие-то требования и что я на эти требования отвечал то-то. Эта телеграмма весьма не понравилась в Петергофе, где не ожидали, что я буду давать ответы, не испросив указаний. Неприятное впечатление смягчилось тем, что я прибавил, что никакой надежды на мир не имею. Такое мнение я высказал и впоследствии, и это привело меня к успешному результату. С самого начала переговоров Рузвельт не переставал писать мне письма на ту тему, что Россия должна уступить Сахалин и заплатить трехмиллиардную контрибуцию. Я отвечал на эти письма сначала мягко, но потом более и более резко, так что, наконец, Рузвельт отозвался обо мне, что я impertinent man[185], так и обратился чрез американского посла в Петербурге Мейера к государю. Между тем переговоры привели к соглашению по всем главным вопросам; оставался вопрос денежный и вопрос о Сахалине, который Япония требовала целиком, а Россия уступала лишь наполовину. Между тем американское общественное мнение, имеющее огромное значение в глазах тамошнего правительства, было сначала весьма враждебно к России, но когда Россия уступила во всех главных вопросах и оставался лишь один денежный вопрос, то общественное мнение поворотилось против Японии, готовой проливать кровь исключительно из-за денежных барышей. Такое общественное настроение сделалось до того сильным, что политические друзья Рузвельта, восемь сенаторов в различных штатах, стали писать ему письма с предварением, что общественное мнение угрожает повернуться против него и его переизбрания в президенты, если переговоры не окончатся миром. Тогда Рузвельт переменил фронт и стал требовать от микадо, чтобы он отказался от трех миллиардов и половины Сахалина. Микадо созвал свой тайный совет, на котором пять человек (Ито и его друзья) были за мир, а девять – за войну. Микадо согласился с пятью. Телеграмма об этом была послана Комуре чрез министра иностранных дел, но Комура отказался ее исполнить, покуда не получил приказания от самого микадо. Вследствие возникшей поэтому проволочки наш император несколько гневно телеграфировал Витте, чтобы он оканчивал переговоры и немедленно выезжал из Портсмута. Так как согласие микадо было получено, то Витте отвечал в Петергоф так: «Повеление вашего величества исполнено, переговоры кончены, мирный договор мной подписан, и я немедленно выезжаю». На такую телеграмму он от государя в течение трех дней не получал известия. На четвертый день ему было телеграфировано: „Сердечно благодарю вас за успешное исполнение возложенного на вас поручения”. За тем никаких сношений до прибытия Витте в Бьорки, где ему оказан любезный прием и даже отданы военные почести».
26 сентября. Понедельник. Собрание у Сольского для обсуждения проекта об объединении министерства. Коковцов настаивает на необходимости сохранить Комитет министров, несмотря на учреждение Совета министров. Витте, а потом я оспариваем это. А. Сабуров поддерживает Коковцова на том основании, что учреждаемый нами Совет министров, не имея ответственности пред палатой, как в других странах, сделается полновластным и деспотичным. Я утверждаю, что придача пяти председателей Государственного совета и пяти лиц, заведующих второстепенными управлениями, не изменит положения. Спор между Витте и Коковцовым делается острым в вопросе о том, должен ли председатель Совета министров заведовать каким-либо министерством или можно быть просто председателем, как того желает Коковцов, который и остается один при своем мнении. Все остальные полагают, что председатель может управлять или не управлять министерством, но в последнем случае должен иметь титул министра без портфеля, чтобы являться в Государственную думу и в Государственный совет и отстаивать мнения кабинета.
28 сентября. Среда. Собрание у Сольского. Снова выступает Коковцов, и на этот раз с успехом. Он отстаивает необходимость сохранения существующего ныне Комитета министров, несмотря на учреждение Совета министров. По непонятным для меня закулисным побуждениям Витте, согласившийся первоначально со мной, переходит на сторону Коковцова, и параграф о том, что комитет должен сохраниться лишь на время, исключается из мемории. Я подчиняюсь распоряжению председателя, который имеет право исключить из предметов обсуждения тот или другой вопрос, но заявляю, что не изменяю высказанного мной мнения.
Постановляют, что комитет сохраняется для всех дел, кои не перейдут от него к совету, вновь создаваемому, то есть ко всем делам, в коих нарушается закон и нарушение это покрывается высочайшим повелением. Точно так же сохраняются личные всеподданнейшие доклады по предметам, не относящимся до других министров, с тем, чтобы о содержании таких докладов было сообщаемо Совету министров.
Весьма бурное заявление со стороны Витте возбуждает его желание, чтобы в меморию об учреждении Совета министров было включено постановление об упразднении комитета под председательством Горемыкина для изучения крестьянского вопроса и высшего совещания для направления аграрной политики, также под его председательством. Оба учреждения созданы 6 мая по проискам Горемыкина с одновременным уничтожением совещания об улучшении сельского хозяйства[186], которое состояло под председательством Витте. То была месть Горемыкина за то, что Витте отнял у него портфель министра внутренних дел и назначил на его место злосчастного Сипягина. В решительной предложенной Витте форме Сольский не решается удовлетворить желание Витте, а обещает представить об этом государю особый доклад. Витте справедливо утверждает, что студенческие сходки и рабочие стачки ничтожны сравнительно с надвигающейся на нас крестьянской пугачевщиной, а что для предотвращения ее всего лучше, тотчас по собрании Думы, передать ей крестьянский вопрос в форме тех обширных материалов, кои были собраны состоявшей под председательством его, Витте, сельскохозяйственной комиссией. Несомненно, такое распоряжение создаст пьедестал для памятника Витте, но сомневаюсь, чтобы вышел толк из такого обсуждения. <…>
29 сентября. Четверг. Последнее частное у Сольского собрание. Коковцов опять защищает необходимость сохранения для министров права личного доклада по делам, не касающимся других министров, с тем, что лично докладывающий министр будет сообщать Совету копии со своих докладов, он же настаивает на необходимости сохранить всецело Комитет министров в теперешнем его виде. К моему удивлению Витте внезапно переходит на его сторону. Сольский, приверженец компромиссов и недомолвок, предлагает исключить параграф, установляющий уничтожение Комитета министров. Все с ним соглашаются, но я заявляю ему, что признаю за ним как министром право подвергать или не подвергать обсуждению тот или иной вопрос, но что не изменяю своего мнения о необходимости уничтожить Комитет министров ныне же.
<…>
4 октября. Вторник. Продолжается рассмотрение проекта о Совете министров. Витте повторяет то, что мы слышали уже на частных у Сольского совещаниях, а именно, что нужно сильное правительство, чтобы бороться с анархией; что необходимо внушить обществу уверенность, что правительство не будет продолжать давать одной рукой, а отнимать другой рукой, как, например, по вопросу о свободе совести состоялось постановление в Комитете министров под председательством его, Витте, и тотчас вслед за тем назначена комиссия под председательством графа Игнатьева, убеждения коего, как всем известно, совершенно противоположны убеждениям Витте. Говорится это по адресу Победоносцева, который сидит рядом с Витте.
Начинаются горячие и продолжительные прения о том, можно ли в тексте закона о Совете министров сказать, что взамен совета, учрежденного в 1861 году[187], ныне учреждается Совет министров, в коем в случае отсутствия государя председательствует назначенное им лицо, коему присваивается название «первого министра». Против этого первого министра восстают многие, утверждая, что в отсутствие палаты и создающегося в ней большинства первый министр будет визирем, ограничивающим самодержавие. На это возражают, что ограничение самодержавия не может иметь места там, где самодержец может во всякое время уволить первого министра.