иглашать разные лица высшего круга, интересуясь мною, желающие поговорить о рабочих и их стремлениях и узнать мое мнение.
На одном из собраний «Общества для содействия русской промышленности и торговли» после моей речи, когда я сходил с кафедры, ко мне подошел человек и представился князем Андрониковым, вручил карточку и убедительно просил меня прийти к нему для переговоров. В этом же обществе я познакомился с господином Беловым, который в скором времени прислал ко мне своего человека с просьбою приехать к нему на квартиру. Где, пришедши, я познакомился с несколькими лицами, фамилии которых я позабыл. Причем в то время по телефону князь Андроников просил Белова мне передать, чтобы я зашел бы к нему. Через некоторое время я зашел к князю и имел с ним продолжительную беседу, во время которой было вспомянуто про графа С. Ю. Витте, который только что приехал в то время из Портсмута после заключения мира. Я восторженно отзывался о С. Ю. Витте и говорил, что большинство рабочих благодарят его, что он приостановил никому не нужную кровопролитную бойню. Причем просил князя передать С. Ю. Витте от рабочих благодарность, и если можно, то устроить рабочим разных заводов [возможность] выразить личную благодарность и преподнести за его труды рабочий благодарственный адрес. Аудиенция состоялась, о которой рабочие не забыли по сие время. После этого мне часто случалось бывать у князя Андроникова по делам Экспедиции [заготовления государственных бумаг] и безработных рабочих, на которых графом Витте было пожертвовано 5 000 рублей. И там я случайно познакомился с Д. К. Нарышкиным, с которым довольно долго говорил о рабочем движении и о своей идее. Нарышкин с Андрониковым бывали часто в «Клубе рабочих независимой рабочей партии», где они близко ознакомились с нашими стремлениями создать рабочую партию.
Однажды Д. К. Нарышкин сообщил мне, что сегодня (15-го октября 1905 г.) приехал великий князь Николай Николаевич, который вызван в Петербург государем. Князь сильно интересуется всем происходящим движением, а в особенности рабочим, и что князю говорили обо мне, на что князь просил познакомить его со мною и что он желает говорить лично о текущих событиях.
После чего я с ним сейчас же поехал к князю во дворец и в 3 часа дня я встретился с великим князем у него в кабинете, куда провел меня его адъютант и Д. К. Нарышкин.
Беседа велась с князем наедине, хотя разговор был почти что весь слышен Д. К. Нарышкину и свите князя, ожидавшей его у кабинета. Поздоровавшись со мною, князь сказал, что он очень рад меня видеть и говорить лично, так как обо мне он слышал от ближайших ему лиц очень хороший отзыв и просил меня рассказать ему о происходящих событиях в Петербурге, что творится среди рабочих и что рабочие хотят. Так как он только что приехал в Петербург и должен ехать к государю, а между тем не знает подробно что творится среди рабочих, о которых ему, наверно, придется говорить с государем, и вообще он мало знаком с рабочей жизнью, их требованиями и стремлениями.
Я объяснил о творившихся в Петербурге событиях и объяснил, что среди рабочих и народа происходит сильное озлобление, которое может разразиться восстанием народа и произойти кровопролитие. Князь задал мне вопрос: «чего же хотят рабочие и весь народ?» Я ответил ему, что рабочие и весь народ требуют улучшения своей жизни и недовольны всё существующим строем. Народ требует уничтожения самодержавия. И самое лучшее, что [можно] сделать в настоящее время, – так это ввести конституционный образ управления Россией, который может принести успокоение для всей России и даст благо русскому народу. И что его высочество, как самый близкий человек к государю, должен ему это сказать немедленно и убедить государя, чтобы он дал народу конституцию, и что этим он сделает великое благо для России и для народа. Успокоит страну, поднимет престиж царского рода и будет любимейшим императором для народа, после чего имя его будет для народа священно. Князь заспорил и стал доказывать, что он старый солдат и верный слуга императора и верит, что только самодержавный образ правления России принесет пользу. И он будет верен данной им присяге, несмотря ни на что. Войско всегда, все готово грудью защищать своего императора. Князь был сильно возбужден, я видел в нем решительного человека, не останавливающегося ни перед чем и сильно преданного слугу – брата государя[202]. Он с сердцем кинул стул и с раскрасневшим лицом громко мне сказал: «Это ввести в России сейчас невозможно». Я ответил, что его высочество забывает, что вода в реке не стоит на одном месте, а течет вперед, так и прогресс движется вперед. Как против сильного напора воды ничто не устоит, так и против желания и воли народа устоять трудно. Народ же партийная интеллигенция наталкивает на революцию с требованием республики, которой большинство народа не желает, а желает конституционной монархии, которая принесет пользу и спокойствие народу. Надеяться же на силу солдат и штыков довольно трудно, так как были случаи, когда солдаты тоже волновались и не подчинялись начальству. Также и офицеры, которые идут в большинстве против самодержавия царя. И что я хорошо знаю и слышал от солдат, что они недовольны существующим строем и начальством. А посему, как человек, любящий свою родину и уважающий государя императора, я убедительно прошу его высочество передать государю желание народа. Сказать государю откровенно, что народ хочет, чтобы было конституционное управление Россией и чтобы государь отрекся от самодержавия для своей же пользы. За что народ ему будет вечно благодарен.
После некоторого молчания князь ответил: «Да, это хорошо говорить, но не так это легко сделать. И где те люди, которые способны и всё могут это устроить?» Это все сразу не дается, а дается годами, и что он только что приехал и еще не разобрался с происходящим. Я спросил князя, могу ли высказать смело свою мысль? Когда он позволил, я сказал: для этого великого дела, самою, верно, судьбою назначен начать это дело он сам, и что у него может быть энергичный и сведущий знаток государственного дела, который, я глубоко уверен, с удовольствием во всем ему окажет содействие и все устроит. Раз это идет для блага государя и России, и что с этим человеком, вы, ваше высочество, сделать можете очень много доброго дела. Этот человек есть граф Сергей Юльевич Витте, с которым я просил бы его высочеству сойтись ближе и сообща сделать благо и счастье для народа и России и славы государю императору. И если вы совместно начнете делать это великое дело, то я свято верю в успех и благополучие. После этого князь сказал, что он рад служить царю и отечеству и переговорит об этом с графом Витте и что только будет возможно – сделает. Притом дает честное слово солдата, что он передаст все важное государю и лично будет его об этом просить. Меня же он благодарит за беседу, и в чем только будет у меня нужда, он всегда готов оказать свое содействие. Затем он просил меня съездить к Д. [Ф.] Трепову и познакомиться с ним, обо мне он ему сообщит по телефону. И что Трепов человек либеральный, и что он желает сделать народу добро. Затем мы попрощались, и я вышел из кабинета великого князя, с надеждой на успех великого будущего России. После этого я заезжал во дворец еще один раз, но, к глубокому сожалению, не застал его дома.
Затем, благодаря движению и волею судьбы, я был сильнее занят делом рабочих. Хотя до смерти буду помнить нашу беседу, не переставая восторженно отзываться о его высочестве.
Жизнь идет вперед, и я слепо верю, что скоро наступит момент введения в России полной конституции. Улягутся споры, и успокоится страна, и русский народ благополучно будет жить под управлением конституционного монарха.
P. S. Между прочим, злые языки людей, вредящих правильному течению государственной жизни и лично вредящих графу Витте, распускают слухи, не основанные на фактах и противоречащие сами себе. Глупее того, что «октябрьское движение 1905 года и волнение среди рабочих устроено было графом Витте», едва ли может быть. Господа из «Союза русского народа» распространяют такую ложь, что «граф Витте вел переговоры с Носарем и с Ушаковым и давал деньги на поддержку революции». На это я должен сказать по справедливости, что граф Витте ни октябрьского движения среди рабочих, ни революции не поддерживал. Денег ни мне, ни Носарю не давал. Кроме того, никаких переговоров как со мною, так и с Носарем не вел. С Хрусталёвым-Носарем (как это был<о> распущен<о> молв<ой>) не виделся. Это я знаю из достоверных источников и всегда могу подтвердить фактами. Так как Хрусталёв-Носарь говорил то же, что и я здесь, при свидетелях, что он у графа Витте никогда не был, и не пойдет[203]. Я же был у графа Витте не один, а с рабочими сразу по его приезде из Портсмута. Посещение наше никакого политического характера не носило, и разговора о политике не было никакого.
Был только поднесен ему адрес от имени рабочих Петербурга некоторых петербургских заводов. Высказана была наша благодарность о приостановлении вредной для России войны. С этого дня я больше у графа не был до возникновения забастовки в Экспедиции заготовления государственных бумаг, по случаю которой я был у графа вновь 30-го октября 1905 г. вместе с депутатами по делу экспедиции. Беседа и наше посещение касались исключительно только экономического вопроса улучшения рабочих экспедиции. В период времени приезда графа из Портсмута и до начала забастовки рабочих экспедиции, которая была окончена 10 ноября (переговоры и ходатайства о которой велись после опубликования Манифеста 17-го октября), я не видал и не вел даже никаких письменных заявлений.
О том же, что я был у великого князя, граф Витте не знал. Это свидание произошло совершенно случайно – волею судьбы и течением жизни.