— Всё это прекрасно, дорогой Ардан! — возразил Барбикен. — Но наш вагон уж никак не Ноев ковчег. И размеры у него не те, да и цель совсем иная. Итак, не будем выходить за пределы возможного.
Рис. Интерьер снаряда
После долгих споров было решено захватить двух собак — породистую охотничью суку, принадлежавшую Николю, и великолепного, сильного ньюфаундленда. Согласились взять несколько ящиков семян наиболее полезных растений, но отвергли мешки с садовой землёй, которую Ардан считал необходимой для посева. Ему разрешили взять с дюжину саженцев полезных деревьев; тщательно упакованные в соломе, они были помещены в одном из углов вагона.
Оставался существенный вопрос — о съестных припасах, так как можно было предвидеть, что на Луне не окажется ни растительности, ни животных. Барбикен ухитрился захватить продуктов на целый год. Разумеется, съестные припасы могли состоять только из мясных и овощных консервов, подвергнутых действию гидравлического пресса, доведённых до минимального объёма и содержащих большое количество питательных веществ.
Конечно, это не обещало особенно разнообразного и вкусного стола, но странно было бы предъявлять какую-либо требовательность к пище в условиях такого путешествия. Воды решено было захватить лишь на два месяца, ибо после новейших наблюдений сделанных астрономами, никто не сомневался, что на Луне должно было встретиться некоторое количество воды. Кроме того, надеялись, что на Луне найдётся кое-какая живность. У Мишеля Ардана не было никаких сомнений на этот счёт. Если бы они были, он ни за что не согласился бы лететь туда.
— Впрочем, — сказал он, — разве у нас не остались друзья на Земле, которые о нас позаботятся?
— О, ещё бы! — с жаром воскликнул Мастон.
— Позвольте! Что вы хотите этим сказать? — спросил Николь.
— Что может быть проще? — ответил Ардан. — Разве колумбиада не останется на своём месте? Так вот, всякий раз, как Луна окажется в условиях, благоприятных для прицела, по крайней мере в зените, если не в перигее, то есть примерно раз в год, — разве нельзя будет пускать туда бомбы, начинённые съестными припасами, которые долетят к нам в заранее намеченный день?
— Ура! ура! — крикнул Мастон вне себя от восторга. — Вот это здорово придумано! Разумеется, дорогие друзья, мы о вас не забудем.
— Я сильно на это рассчитываю! — продолжал Ардан. — Итак, мы будем регулярно получать известия с Земли. Какая же нам цена, если мы не придумаем, как переписываться с нашими милыми земными друзьями!
Уверенность, которой дышала речь Мишеля Ардана, его решительный вид, его восхитительная самонадеянность способны были увлечь по его стопам «Пушечный клуб» в полном составе. Всё, что он говорил, было так понятно, так азбучно просто, так наглядно, так легко достижимо, что, право же, надо было питать какую-то исключительную, и притом неразумную, привязанность к нашему жалкому земному шару, чтобы не умчаться на Луну вслед за тремя смельчаками.
Когда багаж и мебель были размещены в кабине, в пространство между дном снаряда и временным деревянным полом впустили воду, которая должна была своей упругостью ослабить толчок; затем накачали светильный газ в баллоны. Хлорноватокислого калия и едкого натра, ввиду возможных задержек в пути, взяли в таком количестве, чтобы хватило на добывание кислорода и поглощение углекислоты в течение двух месяцев. Для очищения воздуха и снабжения его кислородом устроен был очень остроумный автоматический прибор. Таким образом, вагон-снаряд был окончательно оборудован. Оставалось лишь опустить его в колумбиаду. Это был весьма трудный и опасный момент.
Огромный вагон-снаряд подвезли на рельсах до вершины Стонзхилла. Там его подхватили мощные подъёмные краны, и он повис над жерлом колумбиады.
Это была поистине захватывающая минута! Что, если цепи не выдержат такой огромной тяжести? Тогда сорвавшийся с них снаряд упадёт на дно пушки и своим ударом взорвёт пироксилин…
Но всё обошлось благополучно. Снаряд спускался в канал пушки плавно, медленно, равномерно. Через несколько часов он уже покоился на слое хлопчатобумажного пороха, как на пуховой подушке. Давление снаряда ещё лучше спрессовало слои пироксилина.
— Я проиграл! — заявил капитан, вручая председателю «Пушечного клуба» три тысячи долларов кредитными билетами.
Барбикен не хотел брать эти деньги, говоря, что теперь он уже не соперник Николя, а его спутник и товарищ, но пришлось уступить упрямому капитану, который, расставаясь с Землёй, желал выполнить все свои земные обязательства.
— В таком случае, мой дорогой капитан, мне остаётся вам ещё кое-чего пожелать! — воскликнул Мишель Ардан.
— Чего же именно?
— Чтобы вы проиграли и остальные два пари! Ибо только при этом условии мы достигнем своей цели.
Глава двадцать шестаяВыстрел
Наступило первое декабря, роковой день, в который должен был произойти выстрел колумбиады. Если бы в этот день, ровно в 10 часов 46 минут 40 секунд вечера, не состоялся выстрел, то «Пушечному клубу» пришлось бы ждать целых восемнадцать лет, чтобы повторились те же благоприятные для выстрела условия, то есть совпадение зенита Луны с её перигеем.
Погода была великолепная. Несмотря на приближение зимы, солнце ярко блестело, заливая волнами света и тепла ту самую Землю, которую трое её сынов собирались покинуть для завоевания нового мира.
Многим дурно спалось накануне этого долгожданного дня. Тяжким бременем давили грудь последние часы ожидания. Сердце невольно замирало от тревожных мыслей…
Один только Мишель Ардан составлял исключение. Этот удивительный человек был такой же, как всегда, живой и деятельный, такой же весёлый и беспечный, не обнаруживая ни тени тревоги или озабоченности. Сон его в эту ночь был крепок и безмятежен. Таким богатырским сном спал на лафете пушки Тюренн накануне сражения.
Уже с самого раннего утра несметная толпа покрывала неоглядные равнины, окружающие Стонзхилл. Каждые четверть часа поезда подвозили всё новые массы любопытных. Это нашествие на Стонзхилл приняло прямо баснословные размеры; если верить отчётам «Тампа-Таун Обсервер», пять миллионов человек съехались в этот день во Флориду, чтобы присутствовать при выстреле колумбиады…
Уже больше месяца, как в городе не хватало квартир, и большая часть приезжих вынуждена была разместиться в походных палатках и наспех построенных домишках вокруг Стонзхилла. Эти постройки положили начало городу, который впоследствии получил название Арданс-Таун. Степь была усеяна хижинами, бараками, навесами и всевозможными палатками, и в этих временных жилищах ютилось население, численности которого могли бы позавидовать даже крупные города Европы.
Все народы Земли, казалось, имели тут своих представителей. Слышался говор на всевозможных языках. Это было поистине смешение языков, как в библейские времена при построении Вавилонской башни. Здесь смешались все классы американского общества. Банкиры, земледельцы, моряки, маклеры, комиссионеры, хлопковые плантаторы, торговцы, судовладельцы, чиновники бесцеремонно толкали друг друга и тут же знакомились. Креолы из Луизианы братались с фермерами из Индианы; джентльмены из Теннесси и Кентукки, изящные и надменные аиргинцы запросто разговаривали с полудикими звероловами из области Великих озёр и скотопромышленниками из Цинциннати. Особенно выделялись креолы и южане испанского происхождения. В белых широкополых касторовых шляпах или в классических панамах, в кричащих цветов ботинках, в брюках Опилусаса, в нарядных полотняных светло-жёлтых блузах с вычурными батистовыми жабо, эти щёголи выставляли у себя на груди, на галстуках, манжетах, на всех десяти пальцах и даже в ушах целую коллекцию драгоценностей — колец, запонок, цепочек, серёг и брелоков, на редкость дорогих и на редкость безвкусных. Их жены, дети и слуги, разряженные не менее пышно и не менее безвкусно, всюду следовали гурьбой за своими отцами, мужьями и хозяевами, которые походили на вождей первобытного племени, окружённых своими многочисленными родичами.
Рис. Уже с самого раннего утра несметная толпа…
Особенно любопытно было смотреть на этих пришельцев в обеденные часы, когда они набрасывались на свои любимые южные блюда, истребляя их с аппетитом, угрожавшим пищевым запасам Флориды. Правда, европейцев стошнило бы от их яств вроде фрикассе из лягушек, тушёной обезьяны, жареных двуутробок, кровавого бифштекса из опоссума и биточков из енота.
Зато какие только напитки не подавались к этим неудобоваримым блюдам! А сколько их поглощалось! В ресторанах, барах и тавернах на полках и столах красовались батареи стаканов, кружек, графинов, кувшинов и бутылок самых разнообразных размеров и вычурных форм, вперемешку со ступками для толчения сахара и пучками соломинок. У обеденных столов стоял невообразимый шум и гам. Продавцы наперебой предлагали всевозможные напитки.
— Мятное прохладительное! Кому мятной прохлады? — кричал один оглушительным голосом.
— Сангари на бордосском вине! — пронзительно пищал другой.
— Джин-смерч, джин-смерч! — ревел третий.
— Коктейль! Бренди-наповал! — голосил четвёртый.
— Кому угодно настоящего мятного прохладительного по последней моде?
— И ловкий торговец тут же на глазах у всех, с быстротой фокусника, кидал в стаканы куски сахара, лимона, свежего ананаса, толчёного льда, лил туда настойку зелёной мяты, коньяк и воду, приготовляя прохладительное питьё.
В обычные дни эти разноголосые пронзительные крики, обращённые к разгорячённым пряностями пьянчугам, сливались в оглушительный гам. Но в день 1 декабря этих выкриков почти не было слышно. Продавцы напитков только охрипли бы без толку, предлагая свой товар. Тут было не до еды, не до питья; многие зрители ничего не ели с самого утра, позабыв о своём обычном ленче. Волнение и любопытство одержали верх даже над врождённой страстью американцев к картам и другим азартным играм. Кегли валялись на земле, игральные кости покоились в стаканчиках, ко