— Итак. Аксель, Мэтью, Лени, откройте страницу 172 учебника истории. Утром шестого июня 1942 года пятьсот японских солдат высадились на острове Кыска Алеутского архипелага. Это было единственное сражение Второй мировой войны на территории Америки. Сейчас уже мало кто об этом помнит, но…
Лени хотелось взять Мэтью за руку под столом, дружеское прикосновение успокоило бы ее, но что, если он отдернет руку? Что она ему скажет?
После всего, что ему пришлось пережить, не может же она плакаться ему на то, что их семейный уклад вдруг оказался таким хрупким и что теперь ей страшно оставаться дома.
Раньше, пожалуй, рассказала бы, но тогда все было иначе, а сейчас горе буквально согнуло Мэтью. До нее ли ему?
Лени чуть было не ляпнула: «Ничего, все образуется», но заметила слезы у него на глазах и закрыла рот. Не нужны ему эти банальности.
Ему нужна помощь.
В январе непогода разгулялась еще сильнее. Холод и темнота отрезали Олбрайтов от остального мира. Они только и делали, что сутки напролет топили печь, это была их первостепенная задача. Чтобы выжить, каждый день приходилось колоть, таскать и складывать кучу дров. А в плохие ночи, когда папе снились кошмары, он будил маму и Лени (словно мало им прочих трудностей), заставлял снова и снова укладывать тревожные чемоданчики, разбирать и собирать оружие — проверял боеготовность.
Солнце каждый день садилось в пятом часу, а вставало не раньше десяти утра, так что световой день длился не больше шести часов, а ночь — все шестнадцать. В картонных стаканчиках не прорастала рассада. Папа часами сидел, сгорбившись, над радиоприемником, трепался с Клайдом и Чокнутым Эрлом, от остального мира они были отрезаны. Все давалось им тяжким трудом — и натаскать воды, и нарубить дров, и накормить скотину, и добраться в школу.
Но хуже всего было то, что погреб стремительно пустел. Овощей не осталось — ни картошки, ни лука, ни моркови. Рыба тоже почти кончилась, из дичи в запаснике висела одна-единственная оленья нога. Питались они теперь только белком и знали, что надолго его не хватит.
Родители постоянно ругались из-за денег и припасов. С самого дня похорон папа худо-бедно старался держать себя в руках, но терпение его иссякало. Лени чувствовала, как в нем копится раздражение. Они с мамой следили за каждым своим шагом, чтобы ненароком его не разозлить.
Сегодня Лени проснулась затемно, позавтракала, оделась в темноте и в темноте же приехала в школу. Заспанное солнце выглянуло лишь в одиннадцатом часу, но все же наконец показалось, послало хилые желтые лучики в полутемный класс, который освещали лишь печурка да фонарь. Все оживились.
— Солнышко! Значит, не соврал прогноз! — обрадовалась сидевшая у доски миссис Роудс. Лени жила на Аляске не первый день и знала, что в январе солнце и голубое небо в диковину. — Надо выбраться из класса, глотнуть воздуха, подставить лицо солнцу. Стряхнуть с себя зимнюю паутину. В общем, сегодня у нас экскурсия!
Аксель застонал. Он терпеть не мог школу и все, что с ней связано. Парень уставился на учительницу сквозь спутанную черную челку (такое ощущение, что голову он сроду не мыл):
— Ну вот… Может, просто отпустите нас пораньше? Я бы пошел на рыбалку.
Миссис Роудс пропустила его слова мимо ушей.
— Старшие — Мэтью, Аксель и Лени — помогут младшим одеться и собрать рюкзаки.
— Еще чего, — пробубнил Аксель, — не стану я им помогать. Пусть им эти влюбленные голубки помогают.
Лени вспыхнула. На Мэтью она даже не взглянула.
— Ну и пожалуйста, — ответила миссис Роудс. — Если хочешь, иди домой.
Уговаривать Акселя не пришлось, он схватил куртку и был таков.
Лени встала и подошла к Марти и Агнес, чтобы помочь им одеться. Больше сегодня в школу никто не пришел — видимо, из Беар-Коува было не добраться.
Лени обернулась, увидела, что Мэтью стоит у парты. Плечи опущены, грязные волосы падают на глаза. Она подошла к нему, дотронулась до рукава фланелевой рубашки:
— Хочешь, я принесу тебе куртку?
Мэтью выдавил улыбку:
— Ага. Спасибо.
Лени сходила за камуфляжной курткой и протянула ее Мэтью.
— Ну что, пошли, — скомандовала миссис Роудс и вывела учеников из класса на залитую солнцем улицу.
Они прошли по городу к пристани, где был привязан гидросамолет модели «Бивер»[45]. На корпусе виднелись вмятины — самолет давно было пора покрасить. Он качался, поскрипывая, на волнах, натягивал швартовы. Когда школьники подошли к самолету, дверь открылась и на причал спрыгнул жилистый мужчина с густой седой бородой. На мужчине была поношенная бейсболка и непарные ботинки. Он расплылся в такой широкой улыбке, что щеки собрались складками, а глаза превратились в щелочки.
— Дети, это Дитер Мансе из Хомера. Он раньше служил пилотом в «Пэн-Эм». Залезайте в самолет, — проговорила миссис Роудс, а Дитеру сказала: — Спасибо, дружище. Я так тебе благодарна! — Она встревоженно оглянулась на Мэтью. — Нам не мешает проветриться.
Летчик кивнул:
— Да не за что, Тика.
Раньше Лени сроду бы не поверила, что такой вот дядька служил в «Пэн-Эм». Но на Аляске многие жили иначе, чем прежде, на большой земле. Марджи-шире-баржи когда-то была прокурором в большом городе, а теперь принимала душ в прачечной самообслуживания и торговала жвачкой; Натали раньше преподавала экономику в университете, теперь же рыбачила на собственной лодке. На Аляске обитала масса чудаков — например, та женщина, которая жила в сломанном школьном автобусе в Анкор-Пойнте и гадала по руке. Поговаривали, что когда-то она служила полицейским в Нью-Йорке, а теперь расхаживала с попугаем на плече. Здесь у каждого по две истории: жизнь тогда и жизнь теперь. Хочешь, молись любому, самому странному богу, живи в школьном автобусе, женись на гусыне — на Аляске тебе никто слова поперек не скажет. Никто не удивится, если у тебя на веранде стоит старый автомобиль, не говоря уж о ржавом холодильнике. Здесь каждый живет как ему заблагорассудится.
Лени наклонила голову, согнулась пополам, забралась в салон, устроилась в среднем ряду и пристегнула ремень. Рядом с ней села миссис Роудс. Мэтью прошел в хвост, не глядя на них.
— Том говорит, из него теперь слова не вытянешь, — поделилась миссис Роудс, наклонившись к Лени.
— Не знаю, кто ему может помочь. — Лени обернулась и увидела, как Мэтью сел и пристегнул ремень.
— Друг, — ответила миссис Роудс.
Ну что за глупости. Вечно взрослые говорят то, что и без них ясно. А что этот друг может ему сказать?
Пилот сел за штурвал, пристегнулся, надел гарнитуру и завел мотор. Лени услышала, как хихикают сидевшие рядом Марти и Агнес.
Двигатель урчал, железо дребезжало. Волны шлепали о поплавки самолета.
Пилот говорил что-то о подушках кресел и о том, что делать в случае экстренного приводнения.
— Погодите, но это же значит авария. Он говорит, что делать, если самолет упадет, — испугалась Лени.
— Не упадет, — успокоила ее миссис Роудс. — Нельзя жить на Аляске и бояться маленьких самолетов. Здесь же это один из основных видов транспорта.
Лени знала, что это правда. Дорог в штате мало, так что без лодок и самолетов не обойтись. Зимой просторы Аляски соединяют застывшие озера и реки, летом же эти стремительные потоки воды разделяют и отрезают людей от мира. Выручают самолеты-вездеходы. Но Лени никогда не летала на самолете, а потому ей казалось, что его ужасно качает и вообще он ненадежный. Она вцепилась в подлокотники и постаралась успокоиться. Самолет с грохотом миновал волнорез, затрясся и взлетел. Его так болтало, что Лени затошнило, но вскоре он выровнялся. Лени так и сидела, зажмурясь. Она боялась, что если откроет глаза, то увидит что-нибудь страшное: болты могут выскочить, иллюминаторы треснут, или впереди угрожающе вырастут горы. Она вдруг вспомнила, что несколько лет тому назад в Андах упал самолет. Те из пассажиров, кто выжил, стали каннибалами.
Пальцы ломило, так сильно она сжимала подлокотники.
— Открой глаза, — сказала миссис Роудс. — Не бойся.
Лени открыла глаза, убрала с лица дрожащие кудряшки.
Сквозь кружок плексигласа мир предстал перед ней таким, каким Лени его еще не видала. Синим, черным, белым, фиолетовым. С высоты перед ней развернулась вся история формирования Аляски. Лени увидела, как бурно рождалась эта земля — в извержениях вулканов Редаут и Августин; как вздымались из моря вершины гор, а потом оседали под тяжестью неподатливых голубых ледников; как потоки двигавшегося льда высекали фьорды. Она увидела Хомер, приютившийся на полоске земли между высокими утесами песчаника, заснеженные поля и длинную косу, уходившую в залив. Весь этот ландшафт образовали ледники, они прорубали себе путь, с треском ползли вперед, выдавливали глубокие бухты, оставляя по краям горы.
От насыщенных красок захватывало дух. За голубым заливом, как в сказке, высились горы Кенай, точно зубчатые белые клинки, пронзавшие синее небо. Кое-где на крутых склонах виднелись бледно-голубые, как яйца дрозда, ледники.
Горы ширились, поглощали горизонт. Белизна их пиков была испещрена черными расселинами и бирюзовыми ледниками.
— Ух ты! — Лени восхищенно припала к иллюминатору. Они пролетали рядом с вершинами.
Наконец самолет начал снижаться над фьордом, скользнул над самой водой. Снег окутал берега, лежал блестящими заплатами, вода превращала его в лед и шугу. Самолет заложил вираж, снова набрал высоту и перелетел через заснеженные заросли. Лени увидела огромного лося, который брел к заливу.
Они уже над самым фьордом, идут на посадку.
Лени снова вцепилась в подлокотники, зажмурилась и приготовилась.
Они сели с глухим стуком; волны били в поплавки. Пилот заглушил двигатель, выпрыгнул из кабины в ледяную воду, подняв брызги, вытащил самолет на берег и привязал к валежине. Вокруг его щиколоток плескала шуга.
Лени осторожно вылезла из самолета (зимой в этих краях нет ничего опаснее, чем промокнуть), прошла по поплавку и спрыгнула на льдистый берег. Мэтью спустился за ней.