Юнг предпочтет хранить молчание о молодой русской пациентке не в пример Фрейду, который на долгие годы сохранит дружбу с Сабиной Шпильрейн и который в 1920 году в своей работе «По ту сторону принципа удовольствия» сошлется на ее идеи, нашедшие отражение в ее статье о деструкции как причине становления.
На склоне лет, в свои 83 года, Юнг начнет писать воспоминания, в которых приведет несколько примеров из своей клинической деятельности. Но в них не будет упомянут случай Сабины как первый опыт, связанный с использованием психоаналитического метода лечения, о чем он недвусмысленно писал Фрейду в своих первых письмах к нему.
Вместо этого Юнг сошлется на случай из своей психотерапевтической практики, когда в воображении одной пожилой женщины он занял место ее сумасшедшего сына. Это был, по его собственному выражению, первый настоящий терапевтический опыт, его «первый психоанализ».
Но Сабина не могла ничего этого знать.
В то далекое время своего более чем дружеского общения с Юнгом она и представить себе не могла, что подобное может иметь место вообще. В то далекое время, преисполненная чувством облегчения от разрешения конфликта с Юнгом, она вновь окунулась в водоворот своей страсти и радовалась от сознания того, что не только она любит его, но и он точно так же любит ее.
Жар любви
В очередной раз отогнав вялой рукой назойливую муху, которая так и норовила устроиться на ее пепельном, покрытом пылью лице, Сабина продолжала свое движение в неизвестность в колонне таких же, как она, усталых и обреченных евреев.
На мгновение в ее утомленных глазах промелькнула внезапно охватившая ее радость, которая, казалось, исходила из самых глубин ее исстрадавшейся души. Воспоминания о том жаре любви, который разгорелся в ее сердце много лет тому назад, заслонили собой невзгоды настоящего. Отдавшись им целиком, Сабина забыла обо всем на свете.
Как это здорово, что все утряслось! Ну какой же он глупый ребенок, этот мой Юнга! И зачем он так измучил не только меня, но и самого себя?
Конечно, мне пришлось испытать чувство стыда, когда я попросила профессора Блейлера передать мою диссертационную работу снова доктору Юнгу. Зато я была просто на седьмом небе от счастья, предвкушая, как буду обсуждать со своим наставником те или иные положения диссертации.
Действительность превзошла все мои ожидания. Результатом наших с Юнгом обсуждений диссертации стало то, что мы вновь любим друг друга. В этом нет никаких сомнений. Порой он становится просто неистовым.
Стоит только завершиться очередному нашему разговору, как он тут же начинает прижимать мою руку к своему сердцу. Подчас я даже не слышу, что он говорит мне. Голова идет кругом, ноги подкашиваются. Но я все же держусь.
Правда, как только Юнг покидает меня, мои фантазии вырываются на свободу. Я уношусь вместе с ними в ту сказочную даль, где растворяюсь в объятьях любимого, который дарит мне истинное счастье. Но, находясь вместе с ним, мне все время приходится сдерживать и себя саму, и его, такого пылкого и несдержанного.
Я так понимаю нетерпение Юнга!
Дружба держала нас на определенном расстоянии друг от друга. А теперь все внезапно изменилось.
Раньше только я говорила ему о своей любви. Он внутренне сопротивлялся, отмалчивался и в лучшем случае, светясь радостью, поглаживал распущенные волосы своей египтянки.
А вот после благополучного разрешения того недоразумения, которое несколько месяцев сводило меня с ума, произошли разительные перемены. То ли стараясь загладить свою вину передо мной, то ли не в силах сдерживать свои бушующие страсти, Юнг стал держаться со мной совсем иначе, чем ранее.
Он целует кончики моих пальцев и говорит, что любит меня. Я не в силах отказать себе в том, чтобы доставлять ему удовольствие прикасаться губами к моим рукам.
Моя мама говорит, что я и Юнг не можем оставаться друзьями после того, как признались друг другу в любви. Мужчина не может долго сохранять отношения чистой дружбы. Если ему нравится женщина, то он захочет не просто духовного родства, но и физической близости.
Конечно, мама права. Наверное, действительно мужчине трудно ограничиваться лишь родством души с любимой женщиной. Но ведь у Юнга есть жена, дети и, следовательно, определенные обязательства по отношению к ним.
Быть может, именно это является для него сдерживающим фактором, охлаждающим его внезапные порывы, которые готовы прорвать все создаваемые им самим преграды?
Правда, мне трудно понять психологию мужчины.
Как это можно любить одну женщину, а спать с другой?
Юнг говорит, что любит меня. И в то же время живет со своей женой, от которой имеет детей.
Может ли мужчина одновременно любить двух женщин? Неужели мужчины по своей природе настолько полигамны, что готовы иметь сексуальные отношения с разными женщинами и при этом не чувствовать разлада в своей душе?
Любит ли Юнг свою жену точно так же, как любит меня? Или он уже разлюбил ее и теперь не знает, что делать?
Наше сознание вынуждает нас следовать установленным в обществе правилам, даже если нам хочется чего-то другого. Но наше бессознательное свободно от сковывающих нас уз. Оно дает знать о себе в сновидениях и фантазиях, по которым мы можем судить о собственных скрытых желаниях.
Как это ужасно, когда обнаруживаешь в себе что-то низменное, от чего сознательно бежишь и в чем не хочешь признаться!
Когда Юнг рассказал мне об обрывке одного своего сновидения, то я была просто шокирована тем, что творится в глубинах его души.
Он увидел во сне свою жену с отрубленной правой рукой. Судя по всему, это сновидение вызвало у него довольно сильные переживания. Другое дело, что он не стал говорить о них. Вместо этого он обратился к мифологии, пытаясь воспроизвести по памяти какие-то символические сюжеты.
Не знаю, почему он вдруг поделился со мной этим кошмарным сновидением. Возможно, потому, что не мог сам справиться с тем грузом, который взвалил на свои плечи.
В самом деле, что может чувствовать мужчина, некогда любивший свою жену, но увидевший ее в своем сновидении с отрубленной правой рукой? Кто отрубил ей руку? Он сам, полюбивший другую женщину и воспринимающий свою жену как помеху, стоящую на его пути к новой любви?
Почему у его жены отрублена правая, а не левая рука?
Правая рука как олицетворение того, что жена права, когда подозревает мужа в возможной измене?
Отрубленная правая рука жены как избавление от того укора, который может преследовать моногамного мужчину, втайне мечтающего о другой женщине, но неспособного решиться на осуждаемый обществом поступок?
Жена без правой руки как символ обретения долгожданной свободы?
Я не могла поставить перед Юнгом эти вопросы. Да и вряд ли он смог бы ответить на них искренне, так как скорее всего сам не понимал до конца, о чем говорит его собственное бессознательное.
Но что меня шокировало больше всего, так это те чувства, которые я испытала во время рассказа Юнга о его кошмарном сновидении.
С одной стороны, меня словно током ударило в самое сердце. Мне стало нехорошо от ужасающего видения женщины с отрубленной рукой.
С другой стороны, я неожиданно для себя испытала какую-то непонятную радость.
Впрочем, почему непонятную?
Очень даже понятную, если учесть, что в сновидении Юнга речь шла не просто о женщине с отрубленной рукой, а именно о его жене. Другое дело, что мне самой не хотелось признаваться в той радости, которую я на мгновение ощутила во время рассказа Юнга о кошмарном сновидении.
Кстати, почему Юнг поделился со мной именно этим сновидением?
Может быть, тем самым он хотел дать понять мне, что жена уже ничего не значит для него? Что в своем бессознательном он уже частично освободился от нее и, следовательно, я могу надеяться на то, что со временем он будет полностью принадлежать мне? Или он имел в виду что-то другое?
Любил ли Юнг свою жену в то время, когда женился, как любит сейчас меня?
Я узнала, что его жена Эмма, в девичестве Раушенбах, принадлежала к семье богатого промышленника и была довольно состоятельной. Юнг женился на ней в феврале 1903 года, то есть за полтора года до того, как я попала в клинику Бургхольцли, где Юнг стал моим лечащим врачом.
Был ли он настолько увлечен Эммой, что не представлял без нее своей дальнейшей жизни или в его женитьбе на ней определенную роль сыграло ее материальное состояние?
Я этого не знала, да и не хотела знать.
Для меня Юнг был олицетворением честного, бескорыстного, благородного мужчины. Только инцидент 1909 года заставил меня если не пересмотреть свое мнение о нем, то во всяком случае усомниться в том, что он именно такой, каким я его себе вообразила. Правда, и после этого инцидента я воспринимала его скорее как большого ребенка, чьи не всегда достойные поступки обусловлены его болезнью, связанной с любовью ко мне.
И все же мне было до слез больно и обидно, когда в декабре 1908 года у четы Юнгов родился третий ребенок, их сын Франц Карл.
Мне казалось, что моя любовь к Юнгу и желание иметь от него сына, Зигфрида, являются теми составляющими нашей дружбы, которые оставляют надежду на наше совместное будущее.
Неужели мои мечты о Зигфриде подтолкнули Юнга к тому, что он пожелал иметь сына, но, к сожалению, не от меня?
Неужели его жена Эмма забеременела именно тогда, когда он стал проявлять ко мне интерес не только как пациентке, но и как к женщине, вызывающей у него вполне определенные сексуальные желания?
Интересно, не появлялась ли я в фантазиях Юнга в тот момент, когда он занимался любовью со своей женой?
Было ли зачатие ребенка, его будущего сына, бессознательным намерением, навеянным не сексуальным желанием по отношению к жене, а той страстью, которую он начал питать ко мне?
Или, быть может, зачатие и рождение его сына явились своего рода защитой от возможных посягательств с моей стороны, которых он страшно боялся?