Держась обеими руками за конскую шею, Гарбуз остался в седле. Не отпустила казака смерть. Последняя стрела нашла свою цель и жарко клюнула Максима под лопатку…
— Пайда, паси! Паси, паси! — второпях крикнул гепарду Байбуз, и умный зверь погнал, чуть приостановившихся лошадей дальше, в степь.
Камыши еще не сомкнулась за ними, а запорожцы — то вплавь, то вброд — ринулись в самые густые заросли. Вода сковывала их движения, ил засасывал ноги, норовил стащить сапоги, а времени оставалось все меньше — вот-вот поспеют ордынцы!
Когда вода достала до подбородка, казаки остановились. Оба быстро вырезали себе по камышинке и, взяв один ее конец в рот, погрузились с головой, так что второй конец трубочки немного выступал над поверхностью. Прятаться таким способом был обучен каждый запорожец. В Сечи даже новые сапоги, жупан и шапку выдавали из кошевой казны тем, кто в праздник равноапостольных Петра и Павла смог высидеть под водой от восхода и до заката. Тут другая трудность и опасность подстерегала: как угадать, сколько времени прятаться? Ушел враг, потеряв надежду отыскать казаков, или стоит, притаившись, у тебя над головой? Сквозь толщу мутной воды совершенно ж не видно, что вокруг делается… А значит, все зависит только от собственной выдержки, вражеского терпения и… везения.
«А, была — не была…» — не знамо и когда, не вытерпел бесконечного ожидания Лис.
Казак еще несколько ударов сердца напряженно прислушивался к тишине, но, как и прежде, ничего не плескалось и нигде не хлюпало.
«Не мокнуть же нам здесь вечно! Наверняка уже полдень скоро. Ну, чего я жду? Так и жабры вырастут. Нет давно тут никаких татар. Голомозые, небось, уж и забыли о нас. Что им несколько казаков, когда они на ловы вышли?..»
Но как не убеждал себя Лис, а выныривать не торопился. Кто спешит, тот в рабском ярме старость встретит. Если доживет, само собой. И вдруг Семен увидел перед собой широко осклабившееся одутловатое, зеленое лицо, — эдакую тошнотворную помесь утопленника и лягушки! Казак от чрезмерного изумления даже выпустил изо рта камышинку…
Глотнув воды, Лис заполошно взмахнул руками и буквально выпрыгнул на поверхность реки. К счастью, вокруг и в самом деле не было ни души, а только клокочущий хохот водяного стихал в глубине вод, поднимаясь наверх большими пузырями.
Оглянувшись по сторонам, Лис по-настоящему оценил выдержку, свою и товарищей. Нырнули-то они еще в потемках, а сейчас — до полудня, конечно, далековато, но и утром это время суток если и можно назвать, то очень поздним.
А в следующее мгновение, неподалеку показался из-под воды белобрысый чуб, густо облепленный тиной и ряской…
— Вылезайте, вылезайте, — засмеялся Лис, который к тому времени уже успел хорошенько осмотреться, а теперь с удовольствием дышал полной грудью и, с превосходством бывалого вояки, поглядывал, как настороженно озирается товарищ. — Не видать голомозых. Так что можем больше не пугать жаб, а то водяной уже сердиться начал. Наверно, ордынцы впопыхах за лошадьми погнались, а место, где мы спрыгнули, не приметили.
— Ну и, слава Богу, — искренне перекрестился Байбуз.
— Давай, Остап, подзывай Пайду. Пусть коней пригонит. Да и нам пора выбираться на сухое место. Пока у меня не возникло желание икру метать, — продолжал шутить Семен. — А Гарбуз что-то не торопится. Небось, нашел себе какую-то русалку[14] попригожее…
— Интересно бы взглянуть на тех головастиков, что вылупятся из его икры, — хохотнул Остап, оглядываясь вокруг и пытаясь обнаружить вершок срезанной камышинки.
Вообще-то шутить Байбузу не хотелось. Самый молодой из троицы запорожцев, он все еще переживал случившееся у брода. Но виду не подавал, не пристало такое казаку, — а потому вытер лицо и тихонько свистнул. Один раз длинно, а следом, три раза особым способом щелкнул языком.
Ему ответило хриплое мяуканье, а вскоре послышался громкий плеск, и над камышами показались головы казацких лошадей. Недовольно пофыркивающих и озирающихся. А с берега на них незлобно порыкивал Пайда. При этом зверь недовольно глядел на мокрую воду, искренне недоумевая: как это людям может нравиться там сидеть? Да еще так долго.
— Молодец! — похвалил гепарда Остап. — Заслужил лакомый кусочек. Слов нет — заслужил. Но с наградой придется подождать, дружок. Совершенно ничего при себе не осталось… Да ты не волнуйся: за мной не пропадет.
Пайда что-то проурчал в ответ и большим прыжком метнулся подальше от вздымающих брызги, сунувшихся в реку лошадей.
— Нет, ну ты погляди на него! — возмущенно заорал еще не понявший, что случилось, Лис. — Мы тут мокнем, как кости на холодец, а он даже с седла не слезал!
— Погоди, Семен… — Остап стоял ближе к берегу и лучше видел. — Что-то случилось…
Что именно случилось, объяснять нужды не было. Такова доля казацкая. Не от стрелы или пули, так от ятагана.
Запорожцы поспешили на берег. Бросились к товарищу, но тот уже не дышал.
— Прими, Господи, душу раба своего, — перекрестился Лис. — Справный был казак. Заслужил на покой… — потом закрыл глаза покойному и прибавил. — Ну, а если и не пустят тебя в Рай, Максим, тоже ничего. Ты где-то там, на перекрестке, дождись нас. Вместе мы чертям такую взбучку зададим, что они сами из Ада сбегут. Помоги, Остап. Чего замер? Похоронить товарища надо…
Глава третья
— Куница, я понимаю, что все твои помыслы устремлены только в одном направлении! Но зачем так откровенно? Возьми себя в руки. Мы же на Запорожье собирались, а не обратно в Михайловку!
Возмущенный голос раздался на противоположном от села берегу неторопливой Волчанки, почти как раз в тот момент, когда в этом месте прямо из воздуха возникла странная компания.
Молодой казак, судя по приметной для этого сословия одежде и вооружению. Белобрысый здоровяк, одетый как купец средней руки. Не бедствующий, но и не загребающий деньги лопатой. Высокий и худой мужчина, но не изможденный, а словно свитый из одних сухожилий, осанкой и острым взглядом напоминающий стальной клинок или хищную птицу. Он был одет в обычные штаны и рубаху с безрукавкой, но если вглядеться внимательнее, то казалось, что одежда его соткана не из простого полотна, а как бы из уплотнившегося тумана. Поскольку то ли она сама, то ли воздух над ней дрожал, словно марево над раскаленной степью. Четвертой в этой компании была стройная, миловидная девушка, с травяным венком на заплетенных в толстую косу светло-русых волосах.
Ворчал здоровяк, тыкая при этом пальцем в виднеющиеся вдали крыши хат.
— Хотя, если мы уже здесь, то, может, пообедаем? Небось, тесть не пожалеет для дорогих гостей парочку гусей? Особенно, если сделать вид, что интересуемся, как он кладом распорядился…
— На тебя не угодишь, Степан, — смущенно ответил казак. — Сам же предложил использовать перенос. Мол, и быстрее, и лапы трудить не придется. А я предупреждал, что не умею еще им пользоваться, как следует. Один раз ведь только попробовал, да и то — случайно.
— Не слушай его, атаман Тарас, — отозвалась девушка. — Такие здоровяки всегда чем-то недовольны. Они любят только когда их к накрытому столу зовут, а еще — когда спать не мешают.
— В точку, Галлия! — усмехнулся худощавый мужчина. — Из тебя, Небаба, отличная свекровь бы получилась. Если бы ты только не был парнем, к тому же еще таким сильным и умным…
Здоровяк открыл рот, чтобы резко ответить, но последние слова сильно поубавили его пыл и даже смутили немного.
— Да будет тебе, Василий. Тоже умника нашел. Я же недоучился у Оха. Силы есть немного, это да, а…
— Гляньте! — воскликнула девушка, прерывая рассуждения Небабы, указывая в сторону близкого леса. — Что это там?
— Всадник! — для остроглазого, как орел Василия, верста не расстояние. — И судя по посадке, Галия, из твоих сородичей.
— Басурман?! Здесь? — Тарас, что раньше стоял к лесу спиной, развернулся и приложил ладонь козырьком ко лбу. — Мне это не нравится…
— И правильно, что не нравится, — подтвердил Василий. — Что-то у него поперек лошади лежит. Большое. На человека не похоже, но соразмерно. Догоним?
— Обязательно!
— Опять? — Небаба недовольно посмотрел на уздечку в руке Куницы. — Может, как сюда?
— А если опять мимо?
— Тогда, пусть Галлия, — не сдавался здоровяк. — А я лучше Василию помогу.
Пока они спорили, тот уже успел обернуться беркутом и, не теряя ни мгновения, рванулся ввысь.
Куница хотел возразить, — ну, не нравилось ему седлать девушку, — но Небаба уже тоже кувыркнулся через голову и следом за орлом в небо взлетел мощный ястреб-ягнятник.
— Не надо сомнений, атаман Тарас, — ласково и чуть просительно отозвалась Галлия. — Ты подарил мне жизнь и сохранил честь. Позволь же и мне, хоть что-то для тебя сделать.
— Но ты не рабыня! — отшатнулся Куница.
— Не важно, кем считают человека другие, — ответила шаманка, забирая у казака волшебную уздечку. — Важно, что он сам обо всем этом думает…
А в следующий миг рядом с Куницей призывно била копытом и выгибала шею породистая кобылка. Молодой ведун вздохнул, покраснел, но на спину ей запрыгнул. Правда сделал это так осторожно, словно кобылка была стеклянная. Куда скакать и с какой скоростью, Галлие приказывать нужды не было, она сама с места рванула таким галопом, словно ей в бока вонзили шпоры. Запорожцу, еще не ухватившему повод, чтоб не сжимать колени и удержаться, пришлось припасть к гриве и крепко обнять кобылку за горячую, шелковую шею.
Примерно в эту же минуту и татарин заметил погоню. Он что-то зло выкрикнул и круто свернул в сторону, торопясь укрыться в лесу, где у него было гораздо больше шансов уйти от преследователя.
Но басурманин не знал, что главная опасность для него сейчас не сзади, а сверху.
Беркут напал внезапно и зло. Превратившись в живую, но от этого не менее смертоносную стрелу. К тому же и татарин, пытаясь наддать ходу, нагнулся вперед, припадая к холке лошади, и тем самым подставляя затылок под удар клюва. Небаба только сдернул его с седла, уже неживого. Добивать не пришлось…