Федот, конечно, не ограбил бы племянника и дал бы более-менее справедливую долю. Половину, считая в долю Ласки полную стоимость булатной сабли. Но с Петром и Павлом шутки плохи. Тем более, что кровного родства с Федотом у них не было, потому торговаться могли без зазрения совести. Братья забрали три четверти добычи, посчитав общую сумму без сабли, которую сразу же начислили Ласке вне остального расчета.
В полон попали шестеро живых татар, из которых один без кисти правой руки. Раненых невольников оценили по шесть рублей, а безрукого в три. Итого тридцать три.
Коней наловили целый табун. Девятнадцать голов. Татары всегда брали в поход по три-четыре коня. Восемь воинов и мурза не сели в седла на обратный путь, но некоторые лошади ускакали вместе с той половиной отряда, что успела сбежать. Точную оценку лошадям даст только барышник в базарный день, потому сговорились считать по три рубля, итого за табун пятьдесят семь.
Седла и сбрую особо не пересчитывали. Сошлись на трех рублях за все, что взяли с воинов, плюс три рубля за то, что сняли с коня мурзы. Братья пытались все добро с мурзы, а не только саблю, посчитать в долю Ласки сверх раздела, а Федор Еремеевич хотел и саблю оценить в общий котел, потому сошлись на середине, хотя и очевидно в пользу Умных.
Доспехи мурзы, то есть, шлем, кольчугу и наручи очень хорошей работы в состоянии новых оценили в десять рублей. Со всех остальных железа набрали на семь.
Восемь добротных сабель с ножнами и поясами, хотя и не новые, но послужат. Посчитали по два рубля. Семь луков с саадаками, колчанами и стрелами. Конь одного из пленных или одного из покойников ускакал с седлом и всем обвесом. Посчитали по рублю, хотя это и мало за полный комплект. И еще суммарно на одиннадцать рублей прочего ценного снаряжения. Ножи, сапоги, одеяла, запасная одежда и все такое. Каждый предмет даже не оценивали. Прикинули только общую сумму.
Всякой добычи, а татары шли, хотя и налегке, но не пустые, насчитали на девять рублей. На самом деле, продать можно дороже, но в базарный день.
И еще на четырнадцать с хвостом рублей взяли деньгами из кошельков. Даже и золото нашлось.
Итого на сто семьдесят с небольшим рублей. Условных, конечно, рублей, потому что рубля одной здоровенной монетой никто не видывал. Доля Умных составила сто двадцать два рубля и еще шестьдесят одна «новая московская деньга», известная в народе как «копейка», потому что на ней красовался всадник с копьем, а не с саблей, как на старой деньге. Пусть добыча вышла не чистым серебром, а вещами, но деньги просто огромные.
Поместье Умных давало двенадцать-пятнадцать рублей чистого дохода в средний год. Этого не хватило бы и на самый скромный комплект снаряжения для одного сына боярского. Двадцать-сорок рублей стоило в то время выставить на войну одного всадника. Не считая холопов, ведь всадник без «тылового обеспечения» на войну не ходит.
Устин, чтобы выступить конно, людно и оружно с тремя сыновьями, должен был иметь снаряжения на сотню-полторы рублей. Весь доход с поместья лет за десять с риском потерять вообще все за одну битву.
Конный воин на службе у русских князей рисковал за один бой принести семье убытки в размере годового дохода. И еще столько же или больше, если бы его пришлось выкупать из плена. С другой стороны, взяв трофеи с всего одного воина своего уровня, он бы принес в семью столько ресурсов, сколько все мужики вместе взятые напашут за год на тысяче десятин.
Отцы взрослых сыновей почти поголовно это суровые воины, у которых за плечами лет по двадцать боевого опыта, где в каждой битве не кон ставится и жизнь, и годовой доход поместья. Где-то случалось и проиграть, и в полоне посидеть. В другой раз брались трофеи, которые окупали убытки.
Можете представить, как такие люди гоняли сыновей по боевому обучению. Но нельзя сказать, что в каждой войне ставили на кон судьбу семьи.
Далеко не все выжившие могли похвастаться непрерывной чередой побед во всех кампаниях, где им довелось участвовать. Где-то пришел с трофеями, где-то, наоборот, из плена еле выкупился, где-то остался при своих. Где-то вернулся живым, но сильно потратился. В среднем по семье, а в дворянской семье всегда больше одного воина, то на то и выходит. Кроме того, «военные расходы» еще и перетекали между родственными семьями. Сегодня ты с добычей — помоги дяде Федоту. В следующем году он тебе поможет.
У соседних поляков и литвинов картина складывалась примерно та же, только земля давала больше дохода. У татар боевая экономика считалась проще. Доспехами они пользовались минимально. Кони в степи намного дешевле, чем на Руси. Набег — это коммерческое мероприятие, всегда приносящее прибыль, в отличие от русско-польских войн, где целью всегда было победить вражескую армию и установить контроль над территорией, а не пограбить и убежать. Маленькие силы русских при татарском набеге десятками тысяч всадников будут смяты, средние и хорошо укрепившиеся можно обойти, а с большой армией татары отказывались от боя и отступали.
Сабля стоила, наверное, от четверти до трети всей добычи. Или больше. Клинок — булат, который кует неведомо кто неведомо где. Чаще всего говорили, что куют мамелюки в Египте из слитков, купленных в Индии. Немного дворян на Москве могли похвастать булатной саблей. Батя, да еще двое-трое. Может быть, кто-то из бояр, в их круг Ласка не входил.
Дело даже не в том, что сабля булатная и с золотом, а в том, что это вещь штучная и уникальная, которую даже князю не зазорно на пояс повесить. Да и ножны с золотыми накладками добавляли цены.
Клинок изгибался, начиная примерно с середины. Заточенная елмань не расширялась, как у венгерок или тех же египетских, а острие по-татарски сходилось в граненую иглу. Позолоченное перекрестье в виде восточного креста, где верхний луч заходил на рукоять, а нижний прижимался снаружи к ножнам. Рукоять сгибалась к мизинцу и плавно переходила в золотой колпачок навершия без расширений и утолщений.
— Хороша сабля, — сказал Устин, — Узор «ступени и розы», кажется, хоросанский. Золото настоящее.
— Ты такую же у османов трофеем взял?
— Не такую, — Устин сходил за своей старой саблей и положил обе рядом на стол, — Моя постарше лет на тридцать, с широкой елманью и одним широким долом, а твоя как вчера из кузницы, узкие долы, как на рыцарских мечах, и острие в шило выведено. Рукоять у меня по-дамасски сделана, а у тебя по-татарски. И ножны у меня османские, а у тебя татарские.
— Не будем же продавать саблю, а? — робко предложил Ласка.
— Даже не думай. Я свою не продал, и ты не продавай. Да и цены тебе за нее не дадут. Клинок посчитают как простой булат египетской ковки, а золото просто по весу.
— С остальной добычей как поступим?
— Нутром чую, что ты сейчас попросишь меня не серчать и дать зерна на перегонку. Потом скажешь, что железка какая в твою адову машину нужна или труба.
— Так ведь водка в хозяйстве всегда пригодится. И на Рождество, и мало ли на поминки, и зимой с мороза согреться, и гостей принимать. И на Москву с челобитной поехать. Доброй водки бочонок возьмут те, кто серебром брать побрезгует, а золота на таких не напасешься. Я уж про лекарей не говорю.
— С этой водкой тебе как черт ворожит.
— Что же не как Бог послал?
— Было бы на доброе дело, я бы сказал как Бог послал.
— На доброе, как не на доброе-то? Польза же сплошная.
— Водку черт придумал, чтобы русский народ споить!
— Так ведь ты, батя, и сам выпить не дурак. И братья.
— Мы, православные, чертовых выдумок не боимся. Крестим чарку, да пьем во славу Господа.
Зерна батя на водку отсыпал и серебра на перегонный аппарат разрешил взять. Все-таки, сын сам добычу в семью принес и свою долю на дело собрался потратить, а не на пьянки и гулянки.
3 ГлаваНе дальше ляхов
Этой осенью татары дошли до Каширы, но бой не приняли. Постояли-постояли, да и повернулись обратно в Крым. Русское войско преследовать их не стало. Вслед уходящим татарам вместо ратников ударили холода. Говорили, что в этом году ранняя морозная зима началась не только на Руси, но и в Литве, которую тоже захватил этот набег.
Дядя Федот написал, что мурза, которого Ласка зарубил на поединке, со слов пленных татар оказался сыном самого хана Сахиб-Герая. Этой новости никто не удивился. Правоверным Пророк разрешил иметь по четыре законных жены, но ханы и богачи содержат кроме жен еще чуть ли не по десятку девок, с которыми сожительствуют во грехе. Гарем называется. То есть, сыновей у хана к его возрасту может быть не один десяток.
Зрение у бати к весне еще подсело. Собирался Ласка еще по осени за лекарством, собирался, да не высобирался. Все дела какие-то. То холод лютый, то недомороженные разбойники обозы санные грабят.
Батя ругался и со двора не отпускал. Вступилась мама. Маме за тридцать, стройная, невысокая, в домашнем платочке. Не рожает каждый год, как все нормальные бабы, но хозяйство ведет лучше многих, и сын от нее пусть силой поменьше старших, да умом как бы не побольше.
— Ты же, старый, так совсем ослепнешь. Давай благословим Ласку, пусть поедет. Мир большой, людей умных много. У тебя руки-ноги не хуже, чем у молодого. Голова за двоих варит. На печь собрался? Повод нашел на войну не идти?
Вступились и братья.
— Что ты Ласку под мамкиной юбкой держишь? Он пусть и молодой, да умный. Пусть и ростом невелик, да смелый. Хочешь, мы за лекарством поедем?
Тут Устин уже не выдержал.
— Вы? Мало того, что вы меня на всю Москву опозорили, так еще на весь мир хотите?
— Ну, батя. Все уж забыли.
— Все забыли, да я не забыл.
— Мы можем и не спросясь отъехать. Не маленькие уже.
— Догоню. Догоню, хворостиной высеку, поперек седла брошу и домой привезу.
— Как ты нас догонишь, если дальше своего носа ничего не видишь?
Вот на этом месте Устин рассердился по-настоящему. Отвесил каждому по подзатыльнику и не попал. Увернулись сыны.