— Зачем же мне к Его Святейшеству?
— Вестимо зачем. За наградой. Или челом бить, если повод есть. Или скажешь, что ты рад служить и ничего тебе не надо, тогда он тебе за верность жалование поднимет.
Предложение Ученому Монаху Игнатию особенно понравилось, и он отвел воров к Папе. В отличие от всяких там начальников над птицами, у него был хороший повод бить челом. Он мечтал о своем церковном ордене.
Закон Божий несет в мир Папа Римский Павел Третий, не огнем и мечом, но Словом Господним! Весь католический мир молится о его здравии и даже некатолический немножко. Это на диких индейцев намек, коих Папа запретил обращать в рабство. Прячутся по кустам лютеране, склоняют головы власти светские. Готовятся к бою за святую веру братья-монахи славных орденов.
Как талантлива семья Его Святейшества! Сын, Пьетро Луиджи, как гонфалоньер Святого Престола, поведет в бой святое воинство. Внук Оттовио так красив, что в четырнадцать лет уже женат на дочери императора Карла. Другой внук, Алессандро, так угоден Богу, что в том же возрасте уже кардинал.
Пожаловал Господь Его Святейшество долголетием и отменным здоровьем. За семьдесят Папе, и не торопят ангелы его в Рай, просят на грешной земле еще потрудиться. Белее снега его одежды, красная мантия оттеняет седую бороду. Не будь Его Святейшество так скромен, Бога-Отца бы с него писали.
Много людей искусства обивают пороги папской курии. Стараниями Его Святейшества заживляет нанесенные императорским воинством раны несокрушимый каменный Рим. Нужны Риму и архитекторы, и скульпторы, и художники. Милостью Божией есть чем им всем платить.
— Грешен я, Ваше Святейшество, — заявил Ласка.
В разговоре со священником лучше всего сразу обозначить, что ты грешен и раскаиваешься.
— Не сомневаюсь, — ответил Папа, — Это не повод, чтобы отвлекать мое святейшество от богоугодных дел.
— Волей Божию образовался у меня долг чести перед королем Франциском.
— Вот как! Интересно.
— Жаловался Его Величество, что велика Франция и обильна, а потолок покрасить некому…
— Ну и покрасил бы, — рассмеялся Папа, — Я-то тут при чем? А, Игнатий?
— Да они хотят Бенвенуто Белледонне забрать.
— Он ведь тут у меня что-то пишет. Или нет?
— У Антонио да Сангалло подмастерьем. Последнее время ангелов пишет. Кроме того, известен как дамский портретист.
— Вспомнил. Жену Оттовио он писал. И что, не хочешь его отпускать?
— На него еще не все доносы разобраны. И в долгах он как в шелках. И работ незаконченных море. Вот Челлини из-под следствия сбежал, только с Божией помощью поймали. Еще этот сбежит. Кого мы судить да жечь будем? Кого будем папским правосудием пугать, если можно просто вскочить в седло и дать шпор?
— Да… — Папа задумался, — Хорошо, гость незваный, что ты именно этого художника выбрал, — сказал Папа, — Выбери ты другого живописца, не сносить тебе головы.
Ласка с Вольфом переглянулись. Чем плох художник? И портреты пишет, и церкви расписывает.
— Виноват я, Ваше Святейшество, что по-хорошему не попросил, — поклонился Ласка, — Другой раз умнее буду.
— Хитрый какой. Попроси ты его для себя, я бы не отдал. У него здесь полно долгов. И работ незаконченных, и золотом он много кому задолжал. Хочет уехать — пусть сперва рассчитается. С другой стороны, сложный он человек и недисциплинированный. Может ангела написать как живого, а вместо того аванс возьмет и пойдет по неприличным женщинам, или на улице побоище устроит. С третьей, кто ты такой, схизматик ты восточный, чтобы тебе сам Папа Римский одолжения делал? У меня в Риме моих верных кардиналов полно, у каждого после молитв одно искусство на уме. Но короля Франциска я недолюбливаю. Он на каждом конклаве против меня интриговал, золото моим недругам раздавал бочками. Я вот подумал, не отправить ли к нему самых лютых грешников из числа людей искусства, чтоб они там все друг с другом и с королем переругались.
Ласка еще раз поклонился.
— Только к королю Франциску я раба божьего Бенвенуто все равно просто так не отпущу. Пусть работает. Я за него другую редкость попрошу, — Папа строго посмотрел на Ласку.
— Как прикажете, Ваше Святейшество!
— Золота у Римской Католической церкви много. Не буду просить от вас чего-то ценного.
— Спасибо, Ваше Святейшество.
— Привезите мне что-нибудь бесценное. Например, Святой Грааль. Или Гроб Господень.
Ласка чуть не упал.
— Не велите казнить, Ваше Святейшество, только я в православную веру крещен. Случись мне с Божьей помощью найти Святой Грааль или Гроб Господень, я их, вот Вам крест, в Москву отвезу.
— Действительно, — Папа сделал паузу и принял решение, — Тогда бесценных христианских реликвий лучше не ищи. Привези мне от нехристей что-нибудь.
— Что угодно Вашему Святейшеству?
— Скажи-ка, Ученый Монах Игнатий, за какой редкостью от нехристей его отправить?
— Молва говорит, — ответил, не задумываясь, Ученый Монах Игнатий, — Что есть на свете перстень царя Соломона, который султан Сулейман Великолепный носит, никогда не снимая. Тот перстень, что повелевает демонами, на нем внутри написано «И это пройдет».
— Годится, — ответил Папа и повернулся к Ласке, — Или же и реликвии нехристей ты готов везти только в Москву?
Ласка готовился к худшему. У Папы кругозор пошире, чем у короля с императором вместе взятых. Он такого мог бы попросить, чего Ласка отродясь и не слыхивал, из таких земель, что православным и на картах не попадались. А выпало всего лишь у султана перстень украсть. Грех, конечно. Только друг нашего врага — наш враг, а султан у крымского хана присягу принимал. То есть, на войне вражеского военачальника ограбить вроде бы и не грех. Да и перстень, если подумать, не его по праву. Кто законный наследник библейского царя Соломона? Не султан же.
— Привезем перстень, Ваше Святейшество, — ответил Ласка.
— Обмануть меня не пытайтесь. Думаете, у меня нет специалистов, которые в колдовских предметах разбираются? — Папа посмотрел на Ученого Монаха Игнатия, и тот вытянулся в струнку.
— В мыслях не было, Ваше Величество! Любой священник в борьбе с демонами знает толк, а чем священник святее, тем лучше знает. Вот вам крест, из самого Царьграда привезем перстень!
— Тогда ступайте с Богом. Мое папское слово крепкое. Будет перстень — будет и художник. И отпущу вас на волю вольную.
Вольф сказал, что денег на дорогу до Царьграда или, как его называют правоверные, Истанбула хватит и еще на обратный путь останется. Свой лук и колчан Ласка оставил у Бенвенуто. Одно дело при седле возить, другое — на себе таскать. Зачем в городе Истанбуле лук? Опять веревки на башни закидывать? Заодно оставил и немецкий костюм, и теплую одежду.
— Извини, брат, — сказал Ласка, — И тебя не хотят добром отпустить, и на меня епитимью наложили. Можно и силой вырваться, и ночью сбежать, только я обещание дал. Надо мне в Истанбул и обратно съездить.
— В Истанбул так в Истанбул, поехали! — бодро ответил Бенвенуто.
— Запретили мне тебя вывозить. Придется вдвоем с Вольфом ехать.
— Не вешай нос. Вы парни крепкие, справитесь. От Москвы до Рима добрались, и до Истанбула доберетесь.
— Давай на удачу оружием поменяемся, — Ласка протянул ему подсаадачный нож, — Клинок — слоеная сталь из Дамаска, рукоять из рога подземного зверя Индрика, а собирал и точил я сам.
Бенвенуто достал из поясной сумки складной ножик с лезвием в три пальца.
— Это ножик для очинки перьев, но он из лучшей миланской стали. Я ковал его в юности и с тех пор столько перьев очинил, что если из них сделать крылья, то можно до Рая долететь.
— Удачи, брат.
— Удачи, брат.
22 ГлаваДобро пожаловать в Истанбул
Прекрасен стольный город Истанбул при ясной погоде! Полон контрастов, одной краской не напишешь. Вот стоит собор христианский, а по углам минареты. Это мечеть Айя-София еще византийских времен. И стены византийские, и порт, и рынок. И население вроде те же греки, а вроде и мусульмане. Вроде и православного мира центр, где Патриарх живет. А с другой стороны и правоверного мира центр, где халиф правит.
Здесь все одновременно и суетно, и неспешно. Только что купцы на подушках возлежали, кофе пили и кальян курили. Вдруг корабль пришел. Вскочили, забегали, по сто слов в минуту тараторят, еще по двести руками показывают, торгуются, ругаются, прямо страсти кипят. Груз приняли, пересчитали, тут же продали и перепродали, вернулись на подушки и как ни в чем не бывало еще по чашечке.
Голландский торговый корабль вез друзей до столицы Османский империи славного града Истанбула, он же Константинополь, он же Константиние, он же Царьград, почти две недели, заходя в попутные порты.
Ласка беспокоился, что знания татарского языка в Истанбуле не хватит. Но зря. В Истанбуле говорили, казалось, на всех языках мира, как в Вавилоне. Местные легко понимали основные тюркские слова, но сами использовали много непонятных слов персидского происхождения. Если разговаривать с человеком, которые сам не прочь с тобой поговорить, то все в порядке. Если подслушивать, то уши от напряга покраснеют, а ничего не поймешь.
Вольф сразу же вызвался пойти на разведку. Не было его одну ночь и один день. Вернулся.
— Бегал я бегал, где-то людей послушал, где-то сам разнюхал. Есть у султана дворец. Во дворце чего только нет. И гарем, и баня, и мечеть. Вокруг стражи видимо-невидимо. Видимо — это караулы, пейзаж украшают. Невидимо — это настоящая стража и есть, которая от воров.
— Интересно, что ты у людей подслушал, если ни по-османски, ни по-тюркски не говоришь, — удивился Ласка.
— Так я в Галату сходил. Там вся Европа собралась. Даже немцы есть.
— И немцы знают про дворец внутри?
— Нет, но столичные сплетни все знают. Говорят, что мать и наложницы султана раньше жили в отдельном дворце. Несколько лет назад Хюррем, любимая жена Сулеймана, попросила построить ей домик внутри дворцовых стен Сераля. Султан взял, да и перенес в стены Сераля все бабье царство.