– Разве не домой нам возвращаться надо?
– Нет у вас сейчас дома, бабоньки… – сокрушенно развел руками казак. – Село татары дотла пожгли. Только пепелище осталось. Да и не проведу я вас без помощи столько миль[23] по Дикому Полю… Любая самая малая ватага харцызов или басурман снова повяжет всех. Или – побьет. Иное мыслю… Знаю я здесь, неподалеку местечко укромное. В былые годы наш курень сюда на промысел ходил. Правда, годков пять как туда никто не заглядывал… но место хорошее. Большой остров в плавнях… Если придется – даже зимовник обустроить можно. Туда и мы двинемся… Там вас не то что татары – сам нечистый не отыщет. Да…
Василий глядел и говорил уверенно.
– Я тем временем на Низ метнусь… За подмогой. Мужьями вашими и братьями… кому смогу, кто не в походе, весточку отправлю. С Божьей помощью за месяц-полтора и управлюсь. А когда соберемся все вместе – тогда и решите: как вам жить дальше? Домой возвращаться или на другом месте новый Свиридов угол закладывать… А пока, бабоньки, подсаживайтесь к казанам да набивайте брюхо доверху. Не жалейте. Аж до самого завтрашнего утра к тому месту идти будем. Без дневки и ночлега…
Василий как в воду глядел. Сперва заголосила одна молодица… Потом к ее причитаниям присоединились и те бабы, что поначалу кинулись успокаивать подругу. А дальше словно пожар или паводок – плач и стенания хлынули вдоль обоза, накрывая его сплошным протяжным воем-стоном, в котором уже не разобрать отдельных слов, а слышится только безумное горе и сетования на бесталанную, жестокую судьбину.
Радость от неожиданного освобождения, как и ярость отмщения, понемногу улеглись, суета сборов тоже осталась позади – и сердца бывших невольниц снова сдавила боль утраты… Особенно жгучая от понимания собственного спасения и невозможности воскрешения мертвых. Осознание того, что эта разлука навек и никогда уже не будет по-прежнему…
Честно говоря, у самого в глазах защипало и запершило в горле.
Безутешная скорбь женщин ощущалась как собственная… Да и как иначе? Хоть и не после татарского налета, но я тоже осиротел – в одночасье потеряв и дом, и всех близких. А то, что отец с матерью живы – просто находятся в другом мире, – сути не меняет. Ведь по христианским традициям, да и всем остальным тоже, с умершими прощаются не навсегда. И одному Создателю ведомо, у кого больше шансов: у покойников – воскреснуть, или у меня – вернуться в свое время?
В общем, настроение и так не слишком радостное, теперь и вовсе в глухой минор скатилось. Не зря говорят, что безделье – кратчайший путь к безумию. Да уж… Как ни хорохорься и ни утешайся мыслью, что о таком приключении можно только мечтать – одно дело, экстрим-тур… пусть самый рисковый и длинный, другое – когда приговор пожизненный, без права переписки и обжалованию не подлежит. Хуже только полная безвестность.
Я придержал лошадь, намеренно желая немного отстать от обоза. Плач не вопли, на расстоянии не так слышен. И меньше жалобит. А раскисать и начинать себя жалеть последнее дело для мужика. В любой ситуации…
– Ты чего, Петро? – тут же оглянулся Полупуд. Видимо, догадался по выражению моего лица и прибавил, отводя взгляд: – Тоже верно! Нечего всем одним стадом плестись… Не валка, а прости Господи… Забирай вправо, объедем кругом дозором. А то знаешь, как оно бывает… Поджидаешь беду с одного боку, а она – падлючая, тем временем совсем с другого краю куснуть примеряется. И разрази меня гром, если неправду говорю.
– Ну да… Знал бы, где упадешь – соломы подстелил бы… – машинально ответил я в тон казаку другой народной мудростью. Давно подметил: если нечего сказать по существу, поговорки и цитаты сами на язык запрыгивают. Потому как мудрый «копит золото» молча, а остальные торопятся его напоказ выставить.
Запорожец кивнул, но, видимо, придерживался такой же думки и продолжать умный разговор не стал. Послал коня шенкелями вперед (а проще говоря – стукнул коленями), и тот, неожиданно покорно, потрусил рысью, забирая в степь.
Дозором, значит, дозором… Да хоть наблюдателем за самолетами. Главное, – отъехать подальше.
Наездник, к слову сказать, из меня так себе. Спасибо отцу и его сослуживцам, не совсем «собака на заборе», но если сложить вместе время, проведенное в седле, включая детские годы, отрочество и даже часть университета, то и одной полной декады не наберется. Что, естественно, не могло остаться незамеченным.
С самого начала, глядя, как «ловко» я взгромоздился на доверенное мне личное транспортное средство мощностью в одну лошадиную силу, Полупуд только крякнул. Впрочем, от комментариев запорожец воздержался. Видимо, «монастырское» воспитание объясняло и эту грань моего всестороннего, гм… недоразвития. Но, судя по нахмуренным бровям казака – не оправдывало. И будь в обозе хоть кто-нибудь еще из мужчин, даже хлопец старше десяти лет, управлять бы мне волами, а не на воинской службе состоять.
К счастью, кроме приставленных к беку Охрима с Тарасом, прочей ребятне можно было только вожжи доверить. Да и то – воловьей упряжки. Самому старшему из хлопцев, захваченных людоловами в деревне, едва восемь годков миновало. Младшему – шесть. А по неписаным казацким законам в дозор одному нельзя. Один в поле не воин. Прилетит вражеская стрела – даже тревогу поднять не успеет. Так что выбирать Василию, кроме меня, было не из кого. А на безрыбье…
Зато сам он в седло не запрыгнул – взлетел. По-змеиному быстрым и слитным движением. Причем лошадь как бы даже и не заметила прибавившегося веса. Стояла смирно и только глаз скосила. Мол, что новый хозяин прикажешь? Шагом пойдем или сразу вскачь, галопом помчимся?
Указав кнутовищем вознице первой телеги направление, запорожец пропустил обоз мимо и вернулся ко мне.
– Слышь, Петро… – начал не совсем уверенно. – Не в сечевых правилах новику допрос учинять – захочет человек, сам обо всем расскажет.
Дела его важнее слов, но – коль уж нас доля свела вместе, позволь все же спросить?..
Полупуд дождался моего кивка и продолжил:
– Можешь объяснить, откуда ты такой несуразный выискался? Вот гляжу я на тебя – и, право слово, диву даюсь… Ничегошеньки как следует не умеешь. И в то же время – вижу: знаешь, что и когда надлежит делать. Но как не своими руками, а будто с чужих слов запомнил…
«Знал бы ты, друг Василий, насколько точно подметил, сам бы удивился. Потому что я реально обо всем, что сейчас делаю, знаю либо из книг, либо из телевизора… И только самую малость – такую как костер разжечь без спичек или как лошадь оседлать – освоил в вылазках на природу. Когда отец приезжал в отпуск и вытаскивал нас с матерью, как он выражался, воздухом подышать».
Вот только, именно правду, которую говорить сладостно и приятно, я казаку рассказать не могу. Дикое Поле не обезумевшая от охоты на ведьм Европа, но и здесь разных колдунов-демонов вряд ли хлебом-солью привечают. Немедленно топить или жечь меня, скорее всего, не станут, зато отношение изменится – и к гадалке не ходи. Был хоть и ущербным, но своим… Стану – чужаком. Непонятным, непредсказуемым, а от того таящим в себе опасность. И на доверие, права не имеющим. Невзирая на заслуги… По меньшей мере, пока на все стопитсот процентов не докажу свою лояльность.
Пришлось ограничиться пожиманием плеч и сокрушенным покачиванием головы. Удрученность даже изображать не понадобилось, само собой получилось. Вину-то свою перед запорожцем я по-настоящему чувствовал.
– Не знаю, Василий… Ничего не помню… Ни где жил, ни что делал… Ни как здесь… вернее, у той вербы, на берегу реки, ну, где тебя… – тут замялся, неправильно это. Получается, что намеренно напоминаю о услуге, ему оказанной. – В общем, верь – не верь, а не кажи: брешешь… Порой щелкнет что-то в голове… Возникнет смутное видение… Но пока соберусь присмотреться повнимательнее – глядь, а уже и нет перед глазами ничего. Было – не было?.. Словно марево мелькнуло и пропало. Поди разбери, что там почудилось…
– Да, хлопец, видать, крепко тебя по макитре приложили… – посочувствовал запорожец и тут же прибавил веселее: – Ну, ничего. Не бери в голову… Не так страшен черт, как его малюнок. Давно ли немой был – а вот уже вспомнил, как разговаривать. Глядишь, со временем и остальное образуется. Ан нет – и это не беда. Обучишься заново. Была бы охота…
Запорожец подмигнул.
– И не тушуйся, Петро. За порогами народ тертый да битый… всякое да разное видали. Так что Сечь-матушку даже седобородым новиком не удивишь, не то что парубком. Тем более таким геройским.
Полупуд помолчал немного, поигрывая поводом, и неожиданно прибавил:
– А знаешь что, Петро… Я не позабыл, кому жизнью обязан… Так что, если не возражаешь, приставай ко мне в казацкую науку. Обучу всему, что сам умею. Задаром, без услужения. Как младшего брата… Согласен?
Глядя в честное, открытое лицо казака, видя его искренние глаза, мне непроизвольно подумалось: как же много люди растеряли по пути цивилизации. Да спаси я от смерти какого-нибудь современника, особенно из богатеев – зуб даю, большинство даже спасибо не сказали бы. Максимум – денег сунули. Если еще окончательно на паранойю не подсели. А то, вполне реально, вместо благодарности заимел бы нешуточный менингит от евойной службы безопасности. Типа, кто подослал? С какой целью в доверие втираешься? А там включилось бы золотое правило спокойной жизни всех «властьимеющих» и тех, кто им ее обеспечивает: «Нет человека – нет проблемы».
Какое уж там, к чертям собачьим, сочувствие чужой беде и дружеская помощь? Вот и проходят люди мимо лежащего на тротуаре человека, а то и вовсе перебегают на противоположную сторону улицы, потому что доброе дело наказуемо и милосердие может выйти боком.
– Спасибо… Василий. Я буду старательным учеником. Обещаю, если скажешь: «Ничего, ничего, не тревожься, спи дальше…», или «Садись, Петро, пообедай», – дважды повторять не придется.
Ну да. Я же тоже из будущего. Просто и искренне «спасибо» сказать мне западло. Непременно надо повыеживаться. Лишний раз независимость продемонстрировать.