Деньги! А какие? Даже не в смысле: «все обе стипендии брать или хватит одной?», а что тут по рукам ходит? Наверняка не рубли последней чеканки… Злато-серебро и прочие алмазы? Вариант ответа обзаведения командировочными и подъемными средствами почти дословно совпадает с возможностями вооружиться. Не оставила прабабушка в наследство ни ларца, ни кубышки.
Вот и получается: кроме одежки покрепче, как для длительного похода, аптечки первой помощи и еще пары-тройки мелочей, способных облегчить туристу адаптацию к иным мирам в первые дни пребывания, – у меня под руками не нашлось бы ничего по-настоящему необходимого. Что от нынешнего варианта «в чем мать родила» несущественно отличается.
А если вдуматься, то и наоборот. Тот же казак Василий вряд ли признал бы во мне своего, нарисуйся я в прикиде двадцать первого века. В колдуны, может, и не записал бы, но никакой дружбы и братства уже и в помине не получилось бы. Чужак – он и в Африке чужак…
Стоп. Похоже, об этом я уже думал раньше…
Кони заметно сбавили шаг, и Охрим, правящий повозкой, заорал: «Тпру!» Мог и не напрягать связки – кони сами встали как вкопанные.
– Меняем…
Пока селяне возились с лошадьми, Полупуд спешился, лег ничком и приложил ухо к земле, потом взгромоздился на воз. Неторопливо. Значит, просто так, для порядку. Приставил ладонь козырьком, заслоняя глаза от заметно склонившегося к закату солнца.
– Добро. Вижу обоз. Нагоняем… Меньше мили будет… верст шесть… Если ничего не случится – как стемнеет, должны поравняться.
Спрыгнул на землю, и Охрим тут же дернул вожжами: «Но-о, волчья сыть… Шевелись, утроба…» Так, для порядка. Отдохнувшая пара резво потащила телегу вперед, без понукания набавляя шаг. У лошадей слабое зрение, зато отменный нюх – не хуже собачьего. А ветер аккурат с юга повевает… Доносит знакомые запахи.
– Отчего казак не весел, чего буйну голову повесил? Держи кисет… – Василий протянул мне мешочек с табаком. – Закури, чтобы дома не печалились…
– Можно… – не стал отказываться я. – Только ты и трубку давай.
– А своя чем нелюба? – удивился запорожец. – Такой цацкой и кошевому атаману незазорно похвалиться. Славно сработана… Небось, заморская?
Я быстро прикинул несколько вариантов более-менее правдоподобной причины, но так как ничего путного в голову не приходило, решил плюнуть на конспирацию и рассказать о своих подозрениях как есть. В конце концов, здесь у меня нет никого ближе Василия, стало быть, нечего изначально пачкать наши отношения мелким обманом. Хватит и того, что главной правды сказать не могу.
– Понимаешь, тут такое дело… Я не совсем уверен, но, кажется, видения меня чаще всего как раз после перекура посещают. Не хочу рисковать, чтобы снова в обморок не свалиться. Лошадям и без меня груза хватает… А люди подумают, что я падучей болен. Или того хуже – бесноватый.
Полупуд отнесся с пониманием. Покивал с самым серьезным видом и понизил голос.
– Верно рассудил… Такое лишний раз лучше не показывать. Ты вот что, Петро… – запорожец протянул мне почти опустевший кисет. – Спрячь сюда свою люльку да на шею повесь. Вроде ладанки. Так оно надежнее будет, чем за поясом таскать. Не дай бог потеряешь. А как обустроим наш табор – выберем время и развеем все сомнения. Проверим, значит…
Дельный совет. Я и сам уже подумывал, как бы ее удобнее пристроить. Пенка, хоть и крепкий материал, а все ж не железо. Жаль было бы из-за неловкого движения или иной случайности сломать единственную вещь из моего мира, и тем самым утратить последнее напоминание о прошлой жизни. Глупость, конечно, но если трубка вдруг исчезнет, то у меня не останется ничего, кроме воспоминаний. Которые, с течением времени, очень легко перевести в разряд грез и сновидений. Как воспоминания из детства… Яркие, счастливые, но совсем не обязательно происходившие в реальности.
Шнуровка кисета оказалась подходящей длины, и замшевый мешочек весьма комфортно улегся за пазухой. Словно всегда там был.
– Это… спросить хотел… – Василий смущенно кашлянул в кулак. – Куда твой нательный крестик подевался? Небось тоже не помнишь?
Я только плечами пожал. Мол, зачем спрашиваешь, коли и так все ясно?
– Угу… – запорожец поскреб подбородок. Потом вынул из-за пояса нож, надрезал воротник и протянул мне вытащенную из шва небольшую щепку. Сперва благоговейно коснувшись ее губами, сказал: – Держи. Положи в ладанку… А то как-то не по христиански.
– Что это?
– Отец игумен из Зарубского монастыря говорил, что щепка эта от креста Спасителя… из самого Иерусалима паломниками доставлена… – казак перекрестился. – А еще сказывал, что реликвия имеет силу отводить погибель от того, кто не щадит живота своего в борьбе с супостатами за землю и веру православную.
И хотел бы усмехнуться, но достаточно вспомнить, какой лютой смерти удалось избежать Василию Полупуду не далее как вчера, чтобы в голову даже самому заядлому атеисту закрались сомнения… Тем более я лично скорее агностик, чем безбожник, поскольку никогда категорически не отрицал возможность существования Всевышнего. Согласитесь, что считать себя божьим внуком, как веровали на Руси задолго до поголовного крещения, гораздо приятнее, чем обезьяной-мутантом.
Да и прибыльнее. Поскольку частное от Вселенной, делимой на любое число, равно все той же бесконечности. Если математика не врет… Так что наследство нам Создатель оставил соответствующее.
– Спасибо… А как же ты?
– Ну… – заметно было, что Василию жаль расставаться с оберегом, а с другой стороны – хотелось сделать мне приятное, а заодно и отблагодарить за спасение. Причем так, чтоб не обидеть.
Казак задумался на мгновение и улыбнулся, найдя приемлемый вариант.
– Это же не навсегда. До сечевой церкви доберемся, там отец Никифор тебе освященный крестик даст. Как новому члену казацкого войскового товарищества. Или сам себе вырежешь, а он освятит. Тогда и вернешь… По рукам?
Василий плюнул в ладонь и замахнулся, как для пощечины. Честно говоря, я немного опешил. Но вспомнил, что читал где-то о подобной традиции, мол, даже Иисус слепому в глаза плевал[27]. Слепил каменную морду, изобразил в свою очередь плевок и подставил ладонь под хлопок.
Ох, и крепкое «слово казачье». Кожу словно огнем обожгло. Ляскнуло, как кнутом щелкнули. Даже кони шагу прибавили.
– И потом, мы же вместе будем? А если с тобой ничего не случится – то и мне бояться нечего…
Довольный, что так ловко все рассудил, казак беспечно рассмеялся. Увы, никто из нас не знал, насколько сильно Василий ошибается.
Глава шестая
К обещанным плавням вышли поздно ночью. Новорожденный месяц, как и полагается детям, отправился спать задолго до полуночи, – но бодро перемигивающиеся звезды давали вполне достаточно света, чтобы проводник не сбился с пути. Впрочем, Полупуд на небо чаще поглядывал, чем под ноги, – ведя обоз степью, как капитан корабль, по такому же бескрайнему морю, – ориентируясь на Полярную звезду и Млечный Путь. Не зря же на Украине его называют Чумацким шляхом. И когда над головою сияет такой указатель – связывающий север с югом – мудрено заблудиться даже неопытному путешественнику.
Далеко за полночь, дойдя до ему одному известного места, запорожец остановил караван, размашисто перекрестился и распорядился отдыхать. Измученные длинной дорогой люди и животные улеглись, где стояли. Напиться и то никто не пожелал, несмотря на близость воды. И тут же уснули. Только всхрапывали… От неимоверной усталости, наверно, даже сны никому не снились. Ну, оно и к лучшему. После всего пережитого вряд ли недавних невольниц могли посетить приятные сновидения.
А вот мне спать не хотелось совершенно. Видимо, сказывалось переутомление. С непривычки. В городе какой самый длинный пешеходный маршрут? До ближайшей булочной или остановки общественного транспорта – и обратно на диван. А мы, за вчерашний день и сегодняшнюю часть ночи, даже двигаясь со скоростью воловьей упряжки, отмахали добрых пятьдесят километров. Если не больше. Сделав за все время пути только четыре кратких привала… Напоить и покормить скотину.
При этом сами обходились сухарями, вяленым мясом, по твердости не уступавшем сухарям, и сырой водой. Я, во всяком случае, второй раз пробовать кумыс не стал. А заодно и от парного молока отказался, когда бабы на вечерней стоянке подоили коров. Акклиматизация и без того штука капризная, зачем рисковать понапрасну…
Но больше всего мне хотелось выкупаться. Пот, пропитавший каждую ниточку рубахи и шаровар, с одной стороны, сослужил добрую службу, – перебил все запахи прежнего хозяина и позволил ощущать чужую одежду как собственную. Зато с другой… я никогда не думал, что от человека может так разить.
В общем, пусть без мыла и шампуня, пусть в холодной воде, но – немедленно. И с головой. Пока там ненужная в хозяйстве живность не завелась.
Не в состоянии думать больше ни о чем другом, я покинул табор и двинулся к зарослям тростника, обозначающим край суши, на ходу стаскивая с себя льнущую к телу рубаху.
– Эй, ты чего удумал, оглашенный? – окликнул меня Василий, возникший рядом как из под земли. – Далеко собрался?
– Пропотел, спасу нет. Хочу искупаться и простирнуть одежду, пока бабы спят. Чтобы утром телешом не сверкать…
– Сейчас?
Что-то в голосе Василия меня насторожило, но не настолько, чтобы не подтвердить.
– Ну да… А чего такого? Мне же не бриться. Звезды светят. Мимо морды ладони с водою не пронесу.
Полупуд мгновенно оказался рядом. Как-то странно оглядел меня с ног до головы, будто впервые видел, положил руку на эфес сабли и тоном, не терпящим возражений, потребовал:
– Мимо морды, говоришь? А ну, читай «Отче наш»!
Кроме сурового тона во всем облике запорожского казака ощущалась такая напряженность, что я, не задав ни одного вопроса, быстро осенил себя крестным знамением и заученно затараторил:
– Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое; да придет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам на сей день и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь.