– Надо повязку тугую наложить…
– Вот еще с такой ерундой возиться. И сапог сойдет, – отмахнулся казак, с кряхтением натягивая обувку. – Куда уж туже…
Встал, притопнул, слегка поморщился, но остался довольным.
– Прямо сейчас гопака не станцую, а в остальном как новенькая. Спасибо, Петро. И тебе, и твоему отцу. При случае непременно поклонюсь… Но ты так и не ответил о порохе. Откуда узнал?
– Да не знал я… С чего ты решил?
– Не знал? Занятно… А как же ты собирался каменюку эту убрать? Или со страху все что угодно готов был пообещать, не задумываясь?
Василий глядел без осуждения. Скорее с любопытством.
– Испугаться я, положим, толком не успел… А что до обещания, побасенка одна вспомнилась. Хочешь послушать?
– Валяй, – кивнул казак. – Язык у тебя хорошо подвешен. А после доброй баталии гарную байку послушать – самое оно. Жаль, чарку нельзя опрокинуть. Но ничего, на Сечи за все сразу на грудь примем. Рассказывай. Вон и Остап вовремя подоспел. Тоже внемлет.
Байрачник ничего не ответил, но по внимательному выражению лица видно было, что старик весьма соскучился по людскому голосу и разговору.
– Ну, стало быть, так… – лишняя фраза понадобилась мне, чтоб мысленно адаптировать анекдот из будущего к реалиям нынешним. – Сорвался купец с высокой кручи, можно сказать, скалы, что у дороги… Падает и молится: «Господи, спаси меня! Обещаю, что больше не буду прелюбодействовать! Начну соблюдать все посты! Прибыль с торговли отдавать в церковь!..» Хоп – и валится на проезжающую под скалой телегу, груженную сеном. Сползает с копны, отряхивается и думает: «Взбредет же человеку всякая блажь в голову…»
– Бу-га-га… – Полупуд издал булькающий звук, имитируя закипающий котел, и загоготал, как гусак. – Блажь!.. Га-га-га… В голову… Го-го-го… Вот стервец! Вот сучий потрох!
В отличие от запорожца, Каленый не рассмеялся, а погрустнел и тяжело вздохнул.
Такое поведение озадачило даже Полупуда. Он поглядел на байрачника, смекнул, о чем подумал старик, подергал ус и чуть смущенно пробормотал.
– Так ты что, тоже вот так хочешь? Э-э, нет, брат, шалишь. Что купчишке не зазорно, то для казака бесчестье. Промолвил слово – делай. Даже смерть не может от обещания освободить. Сам не доживешь – побратимы исполнят.
– Окстись, батька. Да я ж не о себе говорил, – взмахнул я руками, словно мух отгоняя. – Байка это. Смеху ради. А камень уберем, не волнуйся… – повернулся к хозяину. – Дело нехитрое. Придется чуток повозиться, но… дня за два управимся… Я думаю… Если в складе хоть пара заступов найдется.
Сказал и только теперь сообразил, насколько уязвима моя идея. Без шанцевого инструмента – полный абзац. Можно не сомневаться. Нарубался уже веток без топора… До сих пор ладони ноют.
– Заступы наверняка найдутся… – вместо Остапа ответил Полупуд. – Без них ни одна ватага в поход не выступит. Только я все равно не понял?
– Да все просто. Обычная задача для артели землекопов. С одной стороны, перед камнем, роем яму под размер. А потом он сам, под своим весом в нее и сползет. Останется только землю разровнять.
– Яму?! – подпрыгнул степной дедок, одновременно всплескивая ладонями. – Всего лишь яму?.. Как просто. А я голову сломал, соображая, как вы его из оврага вытаскивать будете… Где ж ты, мил человек, раньше был?! Давно б уже все сделали.
– Ну да… – проворчал Полупуд. – Языком все просто. Не, если хочешь копать – дело хозяйское. А я лучше подсушу пару бочонков пороха и рвану валун на куски…
– Одно другому не помеха.
– Нет, нет, не надо… – Остап возбужденно замахал руками.
– Да я тихонько… – заверил его Василий. – Не боись. Зато быстрее будет, чем заступом. Ну, или как Петро сказал – чем меньше камень, тем легче закапывать.
– Не надо взрывать, не надо заступом… – сердито притопнул Каленый. – Ничего не надо. Я сам все устрою. А тебе, Петро, огромная благодарность.
– Это за что же?
– Что надоумил… Про подкоп… Разумный совет дорогого стоит… – байрачник все никак не мог успокоиться. Аж пританцовывал. – Да я сегодня же начну. Вы не понимаете… Столько годов я здесь как на привязи. Уйти нельзя и заняться нечем. А теперь мне на полгода, не меньше, дело нашлось! Так что вам больше нет нужды беспокоиться. Считайте, что квиты.
Потом как-то странно, бочком приблизился и неуверенно протянул руку к моей пазухе.
– А можно спросить, что у тебя там?
Переход был настолько неожиданный, что я немного завис и, не уточняя вопрос, попросту распахнул ворот.
– Ладанка, – кивнул Остап, но увиденным не удовлетворился. – А что в ней?
– Щепка от креста Спасителя, – объяснил Полупуд. – Монахами из Священной земли принесена. Неужели почувствовал?
– Так крещеный… А почитай всю жизнь в храме не был. Только молитвы к небу возносил.
Если я слушал с открытым ртом, то Василий и вовсе чуть ус не открутил.
– Ну так что? Можно взглянуть? – напомнил просьбу дедок.
– Да пожалуйста… – я снял ладанку, распустил петлю, стягивающую горловину, и протянул мешочек Остапу. – Гляди, не жалко.
Первым делом байрачник вынул освященную щепку. Подержал перед глазами, понюхал и протянул Василию.
– Что-то не так? – забеспокоился Полупуд.
– Я в семье столяра-краснодеревщика вырос. И дед кое-какое умение передал. Это сикомор[46].
– Не из Иерусалима дерево? Не может быть. Я ж в монастыре брал… Говорил – сильная реликвия. Оберег. Обманул монах, что ли?
Казак растерянно вертел кусочек деревяшки в пальцах, не зная, что с ней делать.
– В этом не обманул, – помотал головой старик. – Дерево на святой земле росло. Но крест из него не делали. И в том, что это оберег – тоже не соврал. Только ты лучше при себе ее держи. Так больше пользы будет.
Потом осторожно, словно чашка и в самом деле была из яичной скорлупы, взял трубку.
– Занятная вещица…
– Да… Работа настоящего мастера, – согласился казак и опять не угадал.
– Не в этом дело… Она не вся здесь. Я это чувствую.
Теперь пришла моя очередь забеспокоиться. Религия вопрос сложный. Не первое тысячелетие разобраться не могут: где заканчивается правда и начинается вымысел? Что было раньше: дух или материя? Сколько ангелов может поместиться на кончике иглы? Есть ли жизнь на Мар… Нет, это не оттуда. Неважно. Моя история посвежее будет. Да и вообще – своя рубашка ближе.
– Что значит не вся?
– А то и значит… Видеть – вижу. Вес чувствую… Выкуренным табаком пованивает… А больше ничего. Пусто… – пожал плечами хозяин буерака. – Ауры нет. Я не рассказывал. Казак Тимофей Куница, при котором я в джурах состоял, характерником был и ведовским знаниям обучен. И пока мы тут припасы охраняли да своих дожидались, со скуки кое-чему и меня обучил. Жаль, вершкам только.
– Да не морочь ты голову! – не стерпел запорожец. – Объясни нормально! Видишь, нюхаешь, щупаешь – так какого рожна тебе еще надо?
Остап вздохнул. Но, прежде чем ответить, сперва вернул трубку. Соблюдая все предосторожности. Блин, даже стремно стало ее обратно за пазуху запихивать. Не трубка, а бомба какая-то. Добре хоть часы не тикают. Решил в руке подержать. Там видно будет. А пока послушаем знающего человека.
– Раньше, когда мир был еще совсем молод… – менторским тоном начал Каленый, при этом оглядываясь, словно искал возвышенность, на которую можно взгромоздиться как на кафедру.
Ну почему, когда предстоит экскурс в прошлое, все начинают корчить из себя помесь пророка с патриархом. Так и лезет в голову сценка из «Кавказской пленницы». Ага, та самая… «Короче, Склифосовский». Вспомнив огромный шприц, торчащий из «западного полушария» Бывалого, я едва не заржал. Вовремя сдержался. Зачем понапрасну обижать человека. Для нас же старается.
– Нюх люди еще сохранили, а вот умение ощущать сущность утратили окончательно… – вещал тем временем тот.
В общем, в пику Воланду Остап хотел сказать, что людей испортил не квартирный вопрос, а цивилизация, курение, распитие алкоголя и прочие нехорошие излишества. Поэтому мы больше не воспринимаем самых обычных вещей. А именно – не видим ауры, которая имеется у любого предмета, растения и существа. Кроме моей трубки.
Во загибает… Теперь ясно, с каких глубин прошлого тянутся в будущее верхние и нижние чакры, венки безбрачия и прочая мутотень, предназначенная для выколачивания денежек из суеверных теток. Хорошо, что у меня иммунитет к любому промыванию мозгов, а вот Василий, похоже, поплыл, как воск у печки… Осталось объявить трубку проклятой, казака – порченым и велеть принести из дому все самое ценное, а лучше – золото, для проведения очистительного ритуала.
– И у него тоже нет… – Остап словно застеснялся, что вынужден сообщить такую злую весть, отвел от меня взгляд и потупился.
– Вот только не надо! – возмутился я. – Все у меня на месте. Одежда – да, чужая. А остальное свое собственное. И в полном комплекте. Как уродился.
– Акта рождения не отрицаю, – покладисто согласился старик. – Не голем, но рожден не в этом мире.
Тут-то я и заткнулся. Как онемел. Крыть то нечем. Отмазка – «ничего не помню» больше не работает, наоборот – еще и усиливает обвинение. Хорошо Василий не поверил с ходу. Разбираться начал.
– Что значит не из этого? – казак нахмурился. – Ты толком сказывай. Не наводи тень на плетень.
– Был бы Тимофей жив, он бы лучше объяснил. Я в людях плохо разбираюсь. Больше со зверюшками да травками обретаюсь. Но не слепой же… В Яви – и живое, и неживое – все имеет свое предназначение, и всему есть свое место.
Байрачник поскреб подбородок.
– О! – нагнулся и отвернул набок небольшой камень. Из образовавшейся впадинки тут же шмыгнул в травы жучок, а пара дождевых червей поспешили втянуть в норку торчащие наружу хвосты… или головы. В общем – каждый свою часть тела.
– Видите? Такой же оттиск имеет и все сущее в ткани мироздания.
– Нашел с чем сравнить, – на это объяснение даже Полупуд не купился. – Камень годами на месте лежит и под него, как известно – вода не течет. А человек… И потом, в Писании сказано, что каждому дана свобода выбора. За что ж отвечать на Страшном суде, если все предопределено заранее?!