Дружный хохот подтвердил, что такая оказия действительно с владельцем каркающего голоса была. Впрочем, тот и сам не отпирался и отвечал вполне добродушно.
– Я ж не о себе… Навозная куча еще не самое поганое место, где мне приходилось утро встречать. Эй! Барило! Помнишь бахчисарайский зиндан?
– Чтоб он сгорел… – присоединился к разговору еще кто-то. Голос долетал издалека.
– Земля и навозная жижа не горят… – каркнул в ответ Хрипун. – Это ж там я свой нынешний голос заимел. А до этого лучшим певуном в Звенигороде считался. По праздникам в церковном хоре пел. Эх… – вздохнул громко. – Теперь-то мне в храм путь заказан. Столько нагрешил, что даже если б и захотел покаяться, всего не упомню.
Краем уха прислушиваясь к разговору, я вспомнил все, что случилось со мною раньше. И попадание в иное время, и казака Василия Полупуда, и наши с ним приключения. А также тот миг, когда для запорожца они закончились… навсегда.
– А вот мы у паныча спросим… – решил призвать меня на помощь Ворон. – Небось, грамотей лучше в этом понимает. Эй, Петро! Слышишь, что спрашиваю?
Даже если б и слышал, с ответом пришлось бы подождать. Окончательно проснувшийся организм так решительно потребовал облегчения, что я аж застонал от режущей боли. Резво вскочил… Застонал еще раз – от пронзившей голову молнии… Но спасительный борт был рядом, осталось только шаровары припустить.
О!.. Райское блаженство…
Вместе с отравляющими веществами из организма уходила и слабость. Сразу стало не так мерзко на душе, да и в голове чуток просветлело.
Ржание десятков луженых глоток, сопровождающих процесс очищения, навели меня на мысль, что мужской коллектив прошлого, похоже, ничем не отличается от тех компаний, в которых мне приходилось тусоваться раньше. В далеком будущем… И… пока меня не начали бить… в том смысле, что обхождение вполне сносное – даже не связали, надо набирать очки.
Привел себя в порядок и повернулся лицом к лодке. Одномачтовое парусное судно. Полупуд сказал – купеческий байдак. Восемь скамеек. На каждой по паре гребцов. Жилистые, «вяленые» тела. Мышцы, сухожилия и никакого жира. Кожа дубленая. А лица… Мама дорогая! Любое ночью приснится – заикой станешь. Какое хочешь увечье придумай, присмотрись и найдешь.
Тем более надо втираться. Так что нечего тянуть, сразу заходим с козыря.
– Байку хотите послушать?
Байка – это святое. Любая дорога прежде всего однообразие и скука. Плюй на ладони да, знай, греби. Греби и плюй… Вон как глаза засверкали. Словно у псов, вареную кость учуявших. Но я на них не гляжу, смотрю только на одноглазого. Жду его разрешения. Тем самым подчеркивая его старшинство.
Похоже, оценил. Хмыкнул многозначительно и кивнул.
– Можно и послушать. Понравится – дам опохмелиться. Нет – пять батогов получишь.
Я на такое дополнение не рассчитывал, но отступать поздно. Да и риск минимальный. Чтоб студент четвертого курса не нашел занимательной истории для банды речных пиратов из замшелого средневековья? Тем более что за сюжетом и ходить далеко не надо.
– Как-то иудей, татарин и… казак…
Прежде чем произнести последнее слово, я немного напрягся. А вдруг они как раз из тех, которые казаков на дух не переносят? Но никто не поморщился. Нормально восприняли. Видимо, казак – это не только тот, кто на службе, а вообще – сословие людей вольных. Ну, правильно. Бандит, разбойник, харцыз – это же не самоназвание. А обидное прозвище, кличка. Сами себя они как раз казаками считают. И тех, что по другую сторону забора, ненавидят примерно так же, как псы бездомные – дворовых, цепных Серков да Полканов.
– В общем, сошлись в шинке, разговорились и заспорили о том, что такое настоящее, безмерное счастье… Иудей, ясное дело, о гешефте прибыльном, при котором можно столько заработать, что на весь век хватит и себе, и детям, и внукам, толкует. Татарин – о табуне скакунов чистокровных да гареме из юных одалисок. По одной со всех стран мира. О дворце сказочном, в саду с фонтанами. В общем, каждый свою мечту нахваливает да других убедить пытается. А казак молчит, хмурится и только из кувшина в кружки подливает. Час спорят, второй… И вот поднимается из-за стола иудей. Мол, извиняюсь, надо выйти. Но казак усаживает его обратно и наливает снова.
– Погоди, погоди, Ицхак. Успеешь. Так меня твои слова проняли, что я почти поверил. Надо за это выпить! Иначе не сбудется…
Выпили. Теперь поднимаются уже оба. И иудей, и татарин. А казак по-прежнему не отпускает.
– Постой, Ахмет! Поверил я тебе. Вот буквально напополам разрываюсь. Не могу выбрать, чьи слова слаще. Давай за твое тоже по глотку. Иначе получится, что мы только за иудейское счастье пили. Значит, Ицхак победил.
Убедил. Усадил обратно. Выпили еще. Из-за стола не то что вскакивают, взлетают. А казак обратно тащит.
– Эй! Эй! Нехорошо так! Не по-товарищески. Я за вас пил, а вы за меня отказываетесь? Как же так? Выходит, что у казака вообще никакого счастья нет? Обидеть хотите?
Обижать казака во хмелю никто в здравом уме не станет. Но только садиться уже не стали. Стоя выпили. И как вымело их на улицу. Только дверь хлопнула.
Казак следом вышел. Смотрит, иудей и татарин рядышком под деревом пристроились, справляют малую нужду и аж стонут.
– О, Аллах! Как хорошо!
– О, Яхве… Азохен вей.
Подошел к ним, встал за спиной и спрашивает:
– Ну что, басурмане, христопродавцы, теперь знаете, что такое настоящее счастье? Вот и радуйтесь жизни. А то размечтались – золото, одалиски…
Дружный хохот гребцов завершил байку, а наградой стала уже знакомая фляга Ворона. И шмат лепешки.
– Держи, паныч. Заслужил. И впрямь, такое оно – счастье наше, казацкое. Сегодня пан, а завтра – пропал. Только не налегай. Опьянеешь – брошу за борт. Говорить с тобой хочу. И второй раз ждать, пока ты проспишься, не намерен.
– Спасибо… атаман… Я самую малость. А то в душе, как кони нагадили.
Похоже, дебют прошел удачно. Поят, кормят… По-прежнему не связали. А это увеличивает мои шансы. Главное – не торопиться. Глядя на ржущих, как кони, пиратов, я ни секунды не сомневался, что если доведется, с таким же веселым смехом они станут сдирать с меня кожу или пытать огнем. Я не китаец, ждать, пока мимо проплывут трупы врагов, не стану, но и бежать надо тоже вовремя. Так, чтобы не попасться. Уверен, Василий посоветовал бы то же самое.
Глава восьмая
Чуден Днепр… Если погода тихая. А сегодня не задалась. Пока я приходил в себя, травил байку и опохмелялся, тучи окончательно договорились между собой и стали наползать на солнце плотным строем. Ветер тоже принял их сторону и будто из засады выпрыгнул. Ударил в парус с такой силой, что аж мачта застонала, а ванты зазвенели, словно струны.
– Святые угодники, – перекрестился кормчий. – Ворон! Надо бы к берегу пристать. Переждать ненастье.
– Ты чего, Типун? – удивился тот. – Впервой, что ли? Обычная гроза. Погромыхает да и угомонится. Парус спустим и все. Чего время зря терять? И так ползем, как улитки.
– Видал я разное, – согласился кормчий. – Да не с таким грузом. Видишь, Славута волнуется. Перехлестнет через борт, и всё – пойдем раков кормить, типун мне на язык. А кто выплывет, того Искандер-ага после на палю насадит. Байдак то уж точно на дно ляжет.
– Об этом я не… – начал было Ворон и замолчал. Сообразил, что атаману не пристало глупцом казаться. – Уговорил. Поворачивай вон к тем зарослям вишняка… Заодно и отобедаем. Раз такой случай подвернулся. Чтоб потом уже до самого Очакова не останавливаться.
А погода портилась с каждой минутой. Река уже темнела, словно впитывала в себя свинцовую тяжесть туч, и вспенивалась бурунами. Волны накатывали реже, но каждая следующая была чуточку выше и ударяла громче, обдавая сидящих с наветренной стороны брызгами. Того и гляди, дотянется до края фальшборта.
– Ну-ка, други. Правый борт вполсилы. Левый – наляжем. Не спать, бисовы дети, чтобы в аду не проснуться! Типун мне на язык!
Типун, похоже, имел огромный опыт, поскольку тяжелый байдак заскользил к ближайшему берегу так проворно, словно с горки катился. А набирающие силу волны и ветер не мешали ему в этом, а лишь подталкивали.
Зато теперь нарисовалась другая опасность – выскочить с разбегу на мель или прибрежные камни. При такой скорости и явном перегрузе челн если не разобьется в щепки, то уж засядет намертво.
М-да, вот уж заразная штука… Не зря говорят, что общие тревоги объединяют. Мне-то какая разница? Наоборот, радоваться должен любой задержке. Ведь в конце пути меня не ждет ничего хорошего. А пока плывем… Так что хорош пялиться на берег, а пока никому до тебя нет дела, оглядись: может заметишь что нужное для побега. Или в самом деле в Турцию на ПМЖ собрался? Так там сейчас не Европа… Ататюрк еще фески не победил. И ничего кроме рабского ошейника тебя там не ждет.
Ну, огляделся? Легче стало? Кули да тюки… Тщательно упакованные и обвязанные толстыми веревками. Десяток больших бочек… Литров на двести, не меньше. Я бы поместился. Еще плетенные из лозы корзины. Тоже большие… Но уже не так тщательно упакованные. Видимо, там менее ценный груз. Или из повседневных запасов, типа провизии. Поэтому далеко и не прячут. А кроме этого – ничего. Ни гвоздика, ни щепки, ни обрывка веревки. Чисто, словно только что генеральную уборку закончили.
Оружия, к слову, тоже не видно…
В том смысле, что отдельно не валяется. Каждый разбойник при себе держит, сложив под скамью. Так что не стоит и мечтать. Я никогда не считал себя хлюпиком, но эти парни открутят мне голову, как куренку, и даже не вспотеют. С Полупудом им не тягаться… если только Ворону… но тоже крепкие. А главное – вот они все, передо мной. А казак Василий…
– Табань! – заорал кормщик. – Парус долой! Шевелитесь, раскудрить вашу через коромысло! Телки титьку скорее находят! Разом! Или я вам весла в зад засуну, олухи царя небесного! Типун мне на язык!
Угроза подействовала, или гребцы тоже имели немалый опыт, но команду выполнили дружно, уверенно. Байдак на мгновение замер, словно примеряясь, а потом прыгнул вперед и… закачался в почти незаметной заводи. Рыбакам хорошо знакомы такие места. Метр-два дальше стремнина несется, как бешеная, а тут – возле берега, поплавок стоит будто привязанный. Пока рыба не тронет, даже не шелохнется.