— Так вот, — продолжил он вслух, — я, конечно, упомянул о казни. Однако пригласил вас за этот стол вовсе не для разговора о прелестях виселицы. По существу мы оба наемники. Вы — славянин, я — норманн. Да, из тех норманнов, которые оседали в устье Сены еще под предводительством славного воина Роллона [27]. И которые позже под командованием Вильгельма Завоевателя [28] разгромили под Гастингсом короля англосаксов Гарольда, утвердив свое владычество над всей нынешней Великобританией. И пусть вас не смущает ни моя испанизированная фамилия, ни то, что я считаюсь испанским идальго.
— Это единственное, что меня совершенно не смущает, — добродушно улыбнулся Гяур. Растерянность и смятение, охватившие его во время вынужденного морского путешествия, развеялись, и теперь он чувствовал себя достаточно уверенно, чтобы говорить с командором-пиратом на равных.
— Мне известно о вас далеко не все. Но то, что мне все же известно, свидетельствует, что вы принимали участие в морском сражении под фортом Мардик. И проявили себя как очень храбрый воин.
— Вы вынуждаете подтвердить ваши предположения, командор. Однако позволю себе напомнить, что, как и под стенами форта Сен-Бернардин, я сражался там против испанцев.
— Я ведь уже сказал, что являюсь норманном, — неожиданно рассвирепел дон Морано. — Во всяком случае, норманнской крови во мне значительно больше, чем испанской. К тому же вы, очевидно, знаете, что совсем недавно я ходил под пиратским флагом.
— Не тешьте себя, командор, что я знаю о вас больше, чем вы обо мне. Не такая уж вы знаменитость на этом побережье, несмотря на все набеги вашей «Непобедимой Армады» [29].
— Так давайте объединим наши усилия и нашу славу, — довольно миролюбиво предложил командор. — У меня имеется на примете один корабль, который стоит сейчас в бухте, в четырех милях отсюда, и который нетрудно будет захватить. Из всего того сброда, что достался мне после гибели «Сантандера», я хоть сейчас могу набрать не менее тридцати пяти отчаюг, готовых вновь испытать свое пиратское счастье. Думаю, человек семь-восемь нам достанется от команды того корабля, во главе со штурманом, с которым у меня были небольшие переговоры.
— А что, это уже замысел, — подбодрил его князь.
— Для начала, не меняя флага, мы возьмем на абордаж первый попавшийся испанский корабль, на котором вы станете капитаном. Третий корабль достанется штурману — таковы условия. Вот с этой-то новой «Непобедимой Армадой» мы уйдем сначала к северным берегам Африки, где запасемся золотом, продовольствием и различными товарами, а затем отправимся к берегам Гвинеи, маршрутом капитана Уиндхема.
— У вас там хранится клад, составленный из награбленного в былые времена?
— Блистательная догадка. Не огорчайтесь, я не шучу, — теперь командор сам проследил, чтобы кубок гостя заискрился от божественности напитка, и чокнулся с ним, как с товарищем по оружию. — Самым отдаленным и таинственным островам я предпочел Африку. В пятидесяти милях от побережья океана есть прекрасный уголок, к которому можно подняться на корабле по устью реки. Там довольно большое плато, с тропической растительностью, райскими плодами и отличной родниковой водой. С трех сторон эта природная крепость омывается сливающимися реками, с четвертой стороны отгорожена от мира скалистыми склонами, а частью — болотистыми джунглями, тоже усеянными скалами, очень напоминающими сторожевые башни на побережье Дании.
— Получается, что вы открыли свой собственный мир.
— Свое африканское княжество, князь Гяур. Целое княжество. Мало того, к одной из рек подходит золотоносная жила. В горах обнаружено серебро. Я беседовал с миссионерами, умудрившимися почти шесть лет прожить на плато Бушер, среди местных туземцев. Кстати, очень отличающихся от всех остальных племен этого побережья. Они подтвердили: есть и золото, и серебро.
— В таком случае, мы с вами станем миссионерами? Или же сразу князьями-нуворишами. Вы потрясаете меня своими замыслами, — продолжал иронизировать Гяур. То, что ему рассказывал сейчас командор Морано, очень напоминало бесконечные умопомрачительные байки, которые не раз приходилось слышать еще в юности, во французских тавернах. За кружку пива или вина там способны были сочинить такие приключения, что любой драматург королевского театра от зависти мог кусать себе локти. — Представляете: я — в роли африканского миссионера!
— Прекратите визжать от восторга, щенок, — проворчал дон Морано, не обращая внимания на то, что Гяур инстинктивно потянулся к поясу, на котором всегда ощущал тяжесть сабли или меча. Но теперь там не было даже походного ножа. — Если уж вы не обладаете собственной фантазией, то приучитесь хотя бы выслушивать человека, избороздившего все моря и океаны. По крайней мере, все доселе известные нам моря и океаны. Да сядьте, сядьте! Нигде так не горячатся, как на костре и эшафоте.
21
Видение появилось в ту минуту, когда острая боль пронзила все естество Власты, обожгла его изнутри, оплавила ее чувства и испепелила мысли. Эта седовласая женщина в белом возродилась из туманной предрассветной серости, заслонив собой окно и осветив его так, словно там, за ним, сияло по крайней мере два солнца. Однако сияние это представало перед Властой в своей голубоватой эфирной мягкости и излучало не тепло, а успокоительную, умиротворяющую прохладу.
— Это ты, Ольгица? Почему ты молчишь?! Ведь это же ты! — Власта порывалась приподняться, но не смогла. Она вдруг ощутила, что совершенно не владеет своим телом. Оно не то чтобы не подчиняется ее воле, а как будто вообще не принадлежит ей, именно поэтому девушка могла видеть себя, лежащей на лежанке, как бы со стороны, совершенно оголенной и безжизненной.
— Это я, — наконец, отозвался в сознании Власты такой знакомый голос Ольгицы.
— Я знала, что ты придешь, что не оставишь меня.
— Жаль, что не всегда могу быть рядом с тобой. Мне не дано постоянно вмешиваться в твою земную жизнь.
— «Не всегда рядом»? Значит, ты не позволишь мне умереть? Ведь это еще не смерть? Это еще не смерть. Не смерть!
— Не надо так бояться смерти. Для тебя это унизительно. Но еще действительно не смерть. Всего лишь рождение.
Власте показалось, что Ольгица едва заметно улыбнулась. Или, может, только показалось? Во всяком случае, теперь она была уверена, что перед ней Ольгица. Теперь окончательно признала ее.
— Что со мной происходит? — Власта не произносила этих слов, они зарождались в ее сознании и как бы излучались. Однако Ольгица отлично слышала их. И отвечала точно так же, мысленно.
— У тебя тяжелые роды. Но все будет хорошо. Еще немного, и ты услышишь крик дочери.
— Это правда? Я услышу его?
— Услышишь, — эхом отозвалось в сознании Власты то, о чем подумала или что навеяла Ольгица, явившаяся посланницей Высших Сил.
— Но почему я ничего не осознаю? Почему? Не уходи! — вдруг испугалась Власта, видя, как Ольгица, ее надежда, ее спасительница, медленно растворяется в голубоватой полусфере, возникшей там, где должно было находиться окно. — Не оставляй меня, Ольгица! Что со мной происходит?!
— Мы спасли тебя от мук и боли, — услышала она бархатный мужской голос, долетавший до нее даже не из полусферы, а откуда-то из поднебесья. — Мы изъяли тебя из этого мира боли и страданий, облегчив твои муки. Но сейчас ты вернешься.
— Я узнала вас: вы — Учитель, — Власта произнесла эти слова вслух, и даже услышала собственный голос. — Вы — Учитель, ведь так?
Но Учитель почему-то не ответил. Полусфера исчезла. Вместе с криком ребенка до нее донесся голос лекаря, спасавшего ее заодно с двумя привезенными из соседних сел повитухами.
— Неужели ожила? Не может быть. Если это правда, то они — мать и чадо — рождаются вместе.
Вновь ослепительная боль, какие-то голоса… и, наконец, озаряющая ясность, возвращающая ее в «мир боли и страданий».
— Я родила тебе дочь, Гяур, — первые слова, которые Власта произнесла, едва пришла в себя. И на том месте, где еще с минуту назад сияла божественная голубая полусфера, увидела яркий, оранжево-кровавый круг восходящего солнца.
22
Гяур оглянулся на дверь, за которой стояли матросы, на окно, которое несложно было бы высадить…
— Да не думайте вы о побеге, — добродушно упредил его командор. — Это исключено. Да и куда вам бежать? Зачем? Так вот, я хочу повторить то, что когда-то предпринял основатель Французской Нормандии Роллон. Мы с вами, князь, попытаемся создать экваториальную Африканскую Нормандию. Для начала примем чье-то подданство, добившись амнистии короля. Или просто какое-то время не будем мозолить глаза правителям. А тем временем наши корабли станут поставлять нам добровольцев, согласных строить вместе с нами норманнское королевство. Мы будем перехватывать корабли, везущие африканских рабов в Вест-Индию, и приручать этот живой товар на своих плантациях и рудниках. Вольница богатых граждан нашей Нормандии будет сочетаться с суровостью обычаев. И то, что по происхождению вы князь, нам очень даже пригодится. Если мы решим создавать королевство, то королем будете вы, предоставив мне посты первого министра и главнокомандующего армией. Это мне больше по душе, чем государственные дела и бумаги. О том, кого назначить адмиралом флота, решим уже в Африке.
— Оказывается, вы все это основательно обдумали? — В это время Гяур вспомнил о плане возрождения славянского княжества в устье Дуная, и понял, что, если отбросить все прочие условности, они с доном Морано, оказывается, родственные в своей безоглядной романтике души. — Мне-то казалось, что это просто так, разговор под настроение.
— Вот именно: основательно. Вы нужны мне. Я у?:же стар и губительно болен. А вы молоды. И, если учесть, что Бог не послал мне сыновей… — дон Морано запнулся, натужно прокашлялся, маскируя под этим кашлем свое волнение, и уже более спокойно продолжил: — Словом, создав систему крепостей, фортов и сторожевых башен, мы превратим Афронормандию в неприступную горную цитадель, которая станет базой для постепенного расширения наших владений. И никакой флот, никакой экспедиционный корпус не смогут разгромить нас. По джунглям солдатам с орудиями не пройти. Да и прох