Сабриэль перекатилась на спину и поднялась на ноги – медленно, очень медленно. Все синяки и ушибы снова невыносимо заныли. И зачем только она очертя голову вдруг кинулась кого-то спасать и совершать безрассудные подвиги великой доблести? Но все получилось. Дух юноши снова здесь, в Жизни, где ему и место.
По крайней мере, так Сабриэль казалось, пока она не подняла взгляд на носовую фигуру. Внешне статуя ничуть не изменилась, хотя теперь девушка чувствовала в ней живой дух. Сабриэль озадаченно коснулась недвижного лица – пальцы ощутили древесные волокна.
– Поцелуй, – сонно мяукнул Моггет. – Вообще-то, достаточно просто подуть. Но рано или поздно тебе ж все равно придется с кем-то целоваться.
Сабриэль оглянулась на кота, гадая, не остаточные ли это симптомы помешательства, вызванного кошачьей мелиссой. Но Моггет вроде бы вполне пришел в себя и говорил вполне серьезно.
– Подуть? – переспросила девушка.
Ей ни капельки не нравилась мысль целовать всяких деревянных парней. Этот с виду очень милый, но кто его знает… Целоваться – это слишком для такого краткого знакомства. Чего доброго, он запомнит и навоображает себе невесть чего.
– Вот так? – Сабриэль набрала в грудь побольше воздуха, наклонилась вперед, выдохнула в нескольких дюймах от носа и рта деревянной статуи и шагнула назад посмотреть, что произойдет.
Не произошло ровным счетом ничего.
– Это все кошачья мелисса! – воскликнула Сабриэль, оглянувшись на Моггета. – Зачем ты только…
Она умолкла на полуслове. Послышался тихий шуршащий звук: и исходил он не от нее и не от Моггета. Фигура задышала, воздух со свистом устремился между резных деревянных губ, точно заработали старые, давно бездействовавшие меха.
Дыхание набирало силу, а вместе с ним в лицо постепенно возвращались краски, матовое дерево постепенно сменялось глянцевой плотью. Юноша закашлялся – и вырезанная из дерева грудь затрепетала, внезапно заходила ходуном: теперь он дышал тяжело и часто, точно спринтер после забега.
Глаза его открылись, и он встретил взгляд Сабриэль. Глаза красивые, серые, но мутные, расфокусированные. Юноша ее словно не видел. Он сжимал и разжимал пальцы, перебирал ногами – точно бежал на месте. Наконец спина его отлепилась от корабельного корпуса, он шагнул вперед и рухнул в объятия Сабриэль.
Сабриэль поспешно уложила его на землю, смущенно осознавая, что обнимается с нагим мужчиной, причем в обстоятельствах, разительно отличающихся от тех, что она когда-то воображала с подружками в школе или слышала от приходящих учениц, живших куда более приземленной и менее стесненной правилами жизнью.
– Спасибо, – произнес юноша, с трудом выговаривая слова, словно пьяный. Но вот он словно бы впервые разглядел девушку, точнее, ее сюрко и добавил: – Абхорсен.
И незнакомец уснул; уголки его губ чуть загибались вверх, насупленный лоб постепенно разглаживался. Теперь он выглядел моложе, нежели в виде носовой фигуры с застывшим выражением лица.
А Сабриэль все глядела на него сверху вниз, пытаясь не замечать невесть откуда накатившую непривычную нежность. Сходное чувство некогда заставило ее вернуть крольчонка Джейсинты.
– Надо бы принести ему одеяло, – неохотно проговорила Сабриэль наконец, гадая про себя, что, ради всего святого, на нее нашло и зачем она добавила к своим и без того сложным, непонятным обстоятельствам еще и эту ношу.
Похоже, теперь ей придется доставлять этого бедолагу в безопасное цивилизованное место, если такие еще остались.
– Я могу сбегать за одеялом, если уж ты никак на него не налюбуешься, – лукаво предложил Моггет. Кот так и терся о ее лодыжки, словно танцуя чувственную павану.
Сабриэль осознала, что и в самом деле глаз не сводит со спящего, и поспешно отвернулась.
– Нет, я сама схожу. Пожалуй, прихвачу заодно свою запасную рубашку. Может, и штаны кое-как налезут – мы вроде как одного роста. А ты, Моггет, оставайся на страже. Я быстро.
И она заковыляла прочь. Моггет проводил ее взглядом, затем обернулся к спящему. Неслышно подкрался, тронул розовым язычком знак Хартии на челе юноши. Знак вспыхнул, но Моггет не отдернулся – он смотрел и смотрел, пока символ не погас снова.
– Вот, значит, как, – пробормотал кот, втянув язычок и словно пробуя его на вкус.
Он вроде бы слегка удивился и не на шутку разозлился. Он снова лизнул знак и с отвращением помотал головой: миниатюрный Саранет на ошейнике тихонько звякнул, но как-то безрадостно.
Глава четырнадцатая
Серый безжалостный туман, клубясь, полз вверх, обвиваясь вокруг него, как цепкий плющ, оплетал руки и ноги, обездвиживал и душил. Он так плотно прирос к телу, что бежать возможности не было, так туго спеленал, что мышцам под кожей не двинуться, векам – не моргнуть. И ничего не видно, только темно-серые кляксы дрожат перед глазами, как нанесенная ветром пена в зловонном пруду.
И вдруг вспыхнул жаркий алый свет, и все тело взорвалось болью, что волной прокатилась от пальцев ног до мозга и обратно. Серый туман расступился, вернулась подвижность. Серые кляксы сменились размытыми красками, краски постепенно обретали четкость. Женщина смотрит на него сверху вниз… совсем юная девушка, в доспехе и при оружии, ее лицо… в синяках. Нет, не женщина. Это Абхорсен: на ней гербовая одежда, и колокольцы при ней. Но слишком молода… этого Абхорсена он не знал, даже среди членов семьи…
– Спасибо, – выговорил он; слова выбирались наружу, как мышь из пропыленной кладовки. – Абхорсен.
И он провалился в беспамятство: тело жадно приветствовало желанный настоящий сон, подлинное забытье и восстанавливающий душевное здоровье покой.
Он проснулся под одеялом и в первое мгновение запаниковал – плотная серая шерстяная ткань закрывала глаза и рот. Задыхаясь, он отбросил одеяло в сторону и расслабился: лица коснулся свежий воздух и тусклый солнечный свет, просачивающийся откуда-то сверху. Он поднял глаза и по красноватому отблеску догадался, что день еще только разгорается. Шахта сперва его озадачила – он не понимал, где находится, голова кружилась, мысли путались, но вот он оглянулся по сторонам и увидел повсюду высокие мачты, черные паруса и недостроенный корабль рядом.
– Усыпальница, – пробормотал он про себя, хмурясь.
Место он вспомнил. Но что делает здесь он? Совершенно голый под шерстяным походным одеялом?
Он сел, помотал головой. Голова болела, в висках пульсировало – точно на него тараном обрушилось тяжкое похмелье. Но он был уверен, что не пил. Последнее, что он помнил, – это спуск по ступеням. Рогир попросил его… нет… последнее, что вставало в памяти, – это мимолетный образ бледного, встревоженного лица под иссиня-черной челкой, выбившейся из-под шлема. Темно-синее сюрко с гербовым узором из серебряных ключей. Абхорсен.
– Она пошла к роднику, умыться, – раздался тихий голос, вторгаясь в поток обрывочных воспоминаний. – Еще до рассвета поднялась. Полезная привычка – чистоплотность.
Голос шел непонятно откуда, юноша заозирался, вскинул глаза на ближайший корабль… В передней его части, где полагается быть носовой фигуре, зияла огромная неровная дыра, а в ней свернулся калачиком белый кот, наблюдая за ним неестественно проницательными зелеными глазами.
– Кто ты такой? – спросил юноша, оглядываясь по сторонам в поисках оружия.
Рядом лежала только стопка одежды – рубашка, штаны, исподнее, – придавленная крупным булыжником. Рука юноши украдкой потянулась к камню.
– Не бойся, – мяукнул кот. – Я всего лишь верный вассал Абхорсена. Звать Моггетом. До поры до времени.
Рука юноши легла на камень, но замерла. Воспоминания медленно возвращались в его оцепенелое сознание – так кусочки железа неодолимо притягиваются к магниту. Среди этих воспоминаний мелькали образы многих Абхорсенов – они-то и навели на мысль о том, чтó это за существо в обличье кота.
– Когда мы виделись в последний раз, ты был крупнее, – сказал юноша, проверяя свою догадку.
– Так мы уже встречались? – зевнул Моггет. – Ну надо же. Напрочь не помню. И как же тебя звали?
Хороший вопрос, подумал юноша. Он не помнил. Он знал, кто он, в общем и целом, но вот собственное имя от него ускользало. Зато имена других одно за другим возвращались к нему, а вместе с ними и проблески воспоминаний, связанные, как ему казалось, с его недавним прошлым. Он зарычал, поморщился, словно от боли, стиснул кулаки в муке и ярости.
– Какое необычное имя, – отметил Моггет. – Этот рык скорее медведю подходит. Может, я буду звать тебя Оселком?
– Что?! – возмутился юноша, оскорбленный в лучших чувствах. – Это же имя для шута! Как ты смеешь?..
– А разве тебе не подходит? – невозмутимо осведомился Моггет. – Ты ведь помнишь, что натворил?
Юноша умолк: внезапно он и впрямь многое вспомнил, хотя напрочь не понимал, почему он так поступил и что было потом. А еще он подумал, что, раз так, пытаться воскресить в памяти свое имя бессмысленно. Ведь он больше не достоин носить его.
– Да, помню, – прошептал он. – Хорошо, зови меня Оселком. А я стану звать тебя…
Он поперхнулся, удивился, попытался еще раз.
– Ты не можешь этого произнести, – объяснил Моггет. – Это заклинание связано с искажением… не могу сказать чего, и описать его природу тоже не могу, и не могу рассказать, как исправить дело. И тебе тоже не дано об этом говорить. Вероятно, есть и другие последствия. Я их так точно на себе ощутил.
– Понимаю, – мрачно ответствовал Оселок. Больше произносить пресловутое имя он не пытался. – Скажи, кто правит королевством?
– Никто, – мяукнул Моггет.
– Стало быть, регент. Тогда, возможно…
– Нет. Никакого регента. Никто не правит. Никто не царствует. Поначалу было регентство, но и оно пришло в упадок… не без сторонней помощи.
– Что значит «поначалу»? – удивился Оселок. – Что произошло? И где был я?
– Регентство длилось сто восемьдесят лет, – безжалостно сообщил Моггет. – Двадцать лет назад воцарилась анархия. Ее отчасти обуздывают, насколько могут, несколько еще оставшихся в живых приверженцев королевской власти. А ты, мальчик мой, украшал собою нос вот этого корабля в качестве куска дерева последние двести лет.