Оселок запнулся, не договорив. Сабриэль сочувственно вздохнула.
– Ну, как бы то ни было… – продолжал юноша, – по легенде, Созидатель Стены – он или, скорее, она – выковал их тогда же, когда и ваш.
– Мой? – переспросила Сабриэль, легонько касаясь истертой бронзовой гарды.
Она никогда не задумывалась о том, кто сделал этот клинок, – меч просто был. «Я сделан для Абхорсена, разить тех, что уже мертвы», – гласили письмена, когда складывались в нечто поддающееся прочтению. Значит, меч и впрямь выкован давным-давно, в глубоком прошлом, когда возводилась Стена. Вот Моггет наверняка знал, подумала Сабриэль. Рассказать ей об этом он, скорее всего, не захотел или просто не смог, но знать знал.
– Надо бы их всех разбудить, – сказала она: чем строить догадки о мечах, лучше заняться делами насущными.
– Тут есть еще мертвые? – спросил Оселок и, крякнув, вытащил мечи из дощатого пола.
– Не думаю, – отозвалась Сабриэль. – Этот мордаут был чрезвычайно хитер. Дух злополучного… Патара… он почти не тронул, чтобы замаскировать собственное присутствие его жизнью. Он наверняка перебрался на остров в том ящике с могильной землей, еще на берегу внушив бедолаге приказ отнести его. Сомневаюсь, чтобы это удалось кому-то еще. Во всяком случае, здесь я ничего такого не чувствую. Наверное, мне стоит проверить остальные хижины и обойти остров кругом, просто на всякий случай.
– Прямо сейчас? – спросил Оселок.
– Прямо сейчас, – подтвердила Сабриэль. – Но давай сперва разбудим людей и скажем, чтобы нам посветили. И надо бы поговорить со старейшиной насчет лодки на утро.
– И хорошего запаса рыбки, – добавил Моггет: он уже прокрался обратно к недоеденной треске. Голос его прозвучал резко на фоне монотонного людского храпа.
Мертвых на острове не обнаружилось, а вот лучники сообщили, что, когда дождь временами ненадолго затихает, в деревне начинают двигаться странные огни. На волноломе тоже как-то раз послышалось какое-то шевеление. Лучники выстрелили по камням горящими стрелами, но ничего не увидели: грубо сработанные, обернутые в промасленные лоскутья стрелы догорели – и все.
Сабриэль вышла на дамбу и встала на краю пролома. Дождь стекал по плечам ее непромокаемой куртки, небрежно наброшенной на плечи, заливался за воротник. В темноте, за пеленой дождя, ничего было не разглядеть, но присутствие мертвых ощущалось явственно. Их стало больше, чем Сабриэль казалось раньше, или, может статься, они набрали силу. И тут накатила дурнота: Сабриэль осознала, что вся эта мощь заключена в одном-единственном существе, которое только что вышло из Смерти, воспользовавшись расколотым камнем как порталом. Мгновение спустя она распознала, кто это.
Мордикант все-таки отыскал ее.
– Оселок, – спросила она, отчаянно стараясь унять дрожь в голосе. – А ты можешь править лодкой ночью?
– Да, – подтвердил юноша.
Голос его снова зазвучал безлично, лицо тонуло во мраке дождливой ночи, свет фонарей в руках поселян освещал лишь его спину и ноги. Оселок замялся, словно не зная, пристало ли ему выражать свое мнение, и добавил:
– Но это куда опаснее. Я не знаю здешнего побережья, а ночь выдалась очень темная.
– Моггет видит в темноте, – шепнула Сабриэль, подходя к Оселку поближе, чтобы ее не слышали поселяне. – Надо бежать немедленно, – добавила она, делая вид, что поправляет куртку. – Пришел мордикант. Тот самый, что преследовал меня раньше.
– А как же здешние люди? – спросил Оселок так тихо, что шум дождя словно бы смыл его слова. Но в деловитом тоне прозвучала еле заметная нотка упрека.
– Мордиканту нужна я, – прошептала Сабриэль. Она чувствовала, как тварь отошла от камня и шарит вокруг, с помощью потустороннего чутья пытается отыскать ее. – Он ощущает мое присутствие, так же как я знаю о нем. Когда я уйду, он последует за мной.
– Может статься, безопаснее было бы дождаться утра? – шепнул в ответ Оселок. – Вы же говорили, что даже мордикант не в силах преодолеть этот пролом.
– Я сказала «думаю», – поправила его Сабриэль. – С тех пор он набрал силу. Я не уверена…
– А та тварь в коптильне, ну, мордаут, – его вроде бы уничтожить труда не составило, – прошептал Оселок с убежденностью неведения. – Неужели мордикант намного хуже?
– Намного, – коротко отозвалась Сабриэль.
Мордикант застыл. Дождь словно бы поумерил как его нюх, так и стремление отыскать и убить девушку. Сабриэль тщетно вглядывалась во тьму, пытаясь рассмотреть хоть что-нибудь за пеленой дождя, получить нужное подтверждение с помощью зрения, а не только чутья некроманта.
– Ример! – громко окликнула она предводителя поселян с фонарями.
Тот немедленно приблизился; рыжеватые волосы облепили круглую голову, дождевые капли стекали по широкому лбу и срывались с пухлого носа.
– Ример, скажи лучникам быть начеку. Если что-нибудь покажется на волноломе – пусть стреляют без предупреждения: там не осталось ничего живого. Только мертвые. А нам надо вернуться обратно и поговорить с вашим старейшиной.
Они молча побрели назад; слышно было лишь, как сапоги шлепают по лужам да неумолчный шорох дождя. Сабриэль мысленно продолжала следить за мордикантом, от одного его пагубного присутствия по ту сторону темной воды сводило судорогой живот. Чего он ждет? Чтобы закончился дождь или, может статься, чтобы ныне изгнанный мордаут атаковал изнутри? Как бы то ни было, у них есть немного времени, чтобы сесть в лодку и отплыть. И да, остается надеяться, что мордикант все-таки не сумеет перебраться через пролом.
Тут ей в голову внезапно пришла новая мысль.
– А когда бывает отлив? – спросила она Римера.
– Да за час до рассвета, – отозвался рыбак. – Где-то в шесть, насколько я могу судить.
Старейшина, уже успевший задремать снова, проснулся крайне недовольный. Ему очень не хотелось отпускать гостей в глубокой ночи, хотя Сабриэль показалось, что он не столько опасался за гостей, сколько не хотел отдавать лодку. Лодок у деревенских жителей осталось только пять. Остальные затонули в гавани: их разбили и забросали камнями мертвецы, пытаясь задержать бегство живой добычи.
– Мне страшно жаль, – повторила Сабриэль. – Но лодка нам необходима, причем прямо сейчас. В деревне рыщет чудовищная мертвая тварь: у нее нюх как у гончего пса, и идет она по моему следу. Если я здесь останусь, чудище попытается перебраться на остров – а во время отлива оно, чего доброго, сумеет преодолеть пролом в дамбе. Если я уйду, оно последует за мной.
– Ну ладно, – неохотно согласился старейшина. – Вы очистили для нас остров, в сравнении с этим лодка – сущий пустяк. Ример позаботится о запасе воды и снеди. Ример! Абхорсен возьмет лодку Ландалина – подготовь ее к плаванию и снабди всем необходимым. Если парусов на ней недостает или они прохудились, возьми у Джаледа.
– Спасибо, – сказала Сабриэль. Внезапно накатила усталость – и мучительное осознание того, что враг близко, клубившееся тьмой по краям поля зрения. – Мы отправимся в путь тотчас же. Желаю вам всего самого доброго и надеюсь, что с вами ничего дурного не случится.
– Да сохранит нас всех Хартия, – добавил Оселок, кланяясь старцу.
Старейшина поклонился в ответ: его согбенная торжественная фигура казалась совсем маленькой в сравнении с огромной тенью, грозно нависающей на стене позади.
Сабриэль повернулась уходить, но по пути к двери выстроилась целая вереница поселян. И все они хотели поклониться ей или присесть в книксене, робко пробормотать слова благодарности и прощания. Сабриэль внимала им смущенно и виновато, вспоминая Патара. Да, мертвого она изгнала, но при этом погибла еще одна жизнь. Ее отец не был бы таким неуклюжим…
Предпоследней в очереди стояла девчушка: ее черные волосы были заплетены в две торчащие в разные стороны косички. При виде ее Сабриэль вспомнилось одно замечание Оселка. Она взяла девочкины руки в свои.
– Как тебя звать, маленькая? – спросила она с улыбкой.
Крохотные пальчики легли в ее ладонь – и накатило живое воспоминание о перепуганной первокласснице, которая нерешительно протягивает руку старшей ученице в самый первый день, чтобы та провела ее по Уиверли-колледжу и все там показала. В свое время Сабриэль побывала и в той и в другой роли.
– Эйлин, – промолвила девчушка, улыбаясь в ответ.
Живые глазенки задорно поблескивали: их еще не омрачили страх и отчаяние, затуманившие взгляд взрослым. Хороший выбор, подумала про себя Сабриэль.
– А теперь расскажи-ка мне, много ли ты помнишь из уроков про Великую Хартию, – велела Сабриэль тем самым по-матерински задушевным и на диво неуместным тоном школьной инспектрисы, что дважды в год обрушивалась на каждый из классов в Уиверли.
– Я стишок знаю… – отвечала Эйлин чуть неуверенно, морща лобик. – Мне его нараспев прочитать, как в школе?
Сабриэль кивнула.
– Мы еще вокруг камня пляшем, – доверчиво пояснила Эйлин. Она выпрямилась, выставила вперед ножку, сцепила руки за спиной.
Пять Великих Хартий – скрепы земли:
Связаны друг с другом, в плоть и кровь вросли.
Первая Хартия – венценосный род,
Вторая – кто мертвым восстать не дает,
Три и Пять – твердь каменной кладки,
Четыре – во льду прозревает разгадки.
– Спасибо, Эйлин, – поблагодарила Сабриэль. – Ты молодец.
Она взъерошила девчушке волосы и поспешно попрощалась с оставшимися поселянами: ей вдруг отчаянно захотелось вырваться из рыбной вони и дыма наружу, в свежий, напоенный дождем воздух, где легче думается.
– Что ж, теперь ты знаешь, – шепнул Моггет, вспрыгивая ей на руки, чтобы не идти по лужам. – Я по-прежнему ничего не могу тебе рассказать, но ты уже поняла, что одна из них – у тебя в крови.
– Не одна, а вторая, – рассеянно поправила Сабриэль. – «Вторая – кто мертвым восстать не дает». А кто же тогда… ах… я тоже не могу говорить об этом!
Но она снова и снова прокручивала в уме вопросы, которые хотела бы задать, с помощью Оселка поднимаясь на небольшое рыбацкое суденышко, причаленное на небольшом расстоянии от крохотного, усыпанного ракушками пляжа, что служил острову гаванью.