Сабрина пропустила его вопрос мимо ушей и сказала:
— Я не вижу на тебе новых шрамов. Неужели благоразумие восторжествовало и ты решил не принимать больше участия в драках?
— В прошлый раз я не дрался. Наоборот, пытался остановить драку, — криво усмехнувшись, произнес Дерек.
— А вообще-то драки здесь часто случаются?
— Да. В тюрьмах полно озлобленных людей. А от озлобленности до насилия — один шаг.
— Что предпринимает администрация, когда начинается драка?
Дерек откинулся на спинку скамейки, вытянул ноги и скрестил их в щиколотках.
— В некоторых случаях к участникам применяют дисциплинарные меры. Но обычно надзиратели делают вид, что ничего не случилось. Если драку затевает заключенный, который занимает в тюремной иерархии высокое место, его не трогают, поскольку опасаются беспорядков.
Сабрина исподтишка глянула на его суровый профиль.
— Ты принадлежишь к такого рода элите?
— Нет.
— Значит, у тебя нет определенного места в тюремной иерархии?
Дерек отрицательно помотал головой.
— Разве такое возможно?
— Возможно. Но за это, как и за все на свете, надо платить.
— И какова же цена?
— Одиночество.
Сабрина понимала, что он говорит в основном об одиночестве душевном, эмоциональном.
— Должно быть, выдержать такое не просто.
— Но я выбрал именно этот путь. Держусь особняком, стараюсь ни во что не вмешиваться. Короче говоря, делаю все, что в моих силах, чтобы уйти от действительности.
Сабрина отлично слышала крывшуюся в его словах горечь. Пытаясь отвлечь Дерека от неприятных мыслей, она нежно погладила его по руке.
— Что тебя здесь заставляют делать? — При этом она рассматривала его пальцы — длинные и сильные. — Грязи у тебя под ногтями нет, мозолей на руках — тоже.
— Я работаю в прачечной.
Сабрина была изумлена. Она полагала, что он сидит в офисе администрации и ведет отчетность или подшивает какие-нибудь дела. Но прачечная? Стоило только Сабрине представить себе горы грязного мужского белья, как ее стало подташнивать. С другой стороны, откуда ей знать, чем здесь занимаются заключенные? Может быть, другие виды работ еще хуже?
Дереке без труда расшифровал ее молчание.
— Моя задача — вынимать чистую одежду из сушилки и складывать ее в стопки.
— И сколько же часов в день это занимает?
— Четыре.
— Значит, свободное время у тебя все-таки остается, что ты еще делаешь?
— Считаю, сколько дней мне осталось до выхода из тюрьмы.
— Ну а кроме этого?
— Пересчитываю дырки от дротиков в стенах моей камеры.
Сабрина не обратила внимания на прозвучавшую в его голосе иронию и продолжала задавать вопросы.
— А какая она, твоя камера?
В его взгляде промелькнуло раздражение.
— К чему эти вопросы, Сабрина? Камера есть камера, ли ты думаешь, что на полу у меня иранский ковер, на стенах — итальянские шелковые обои, а в алькове стоит раскошная кровать с балдахином, то сильно ошибаешься. В камере у меня койка, книжная полка да стол. Унитаз еще имеется — а так больше ничего. Когда-то на всех этих предметах имелись казенные ярлыки с номерами, но теперь и их нет. Отвалились по дряхлости.
— Не сердись, Дерек. Никакого подвоха в моих вопросах нет. Просто мне любопытно.
Дерек нахмурился.
— Я тебе вопросов о твоей спальне не задаю.
— Хочешь — спрашивай. Ничего примечательного в ней нет. Я не дизайнер и не декоратор, поэтому она отделана профессионально, но без души.
Дерек уже сто раз пожалел, что упомянул о ее спальне. При мысли о том, что она проводит там ночи с мужем, у него сжимались кулаки. Незачем ему было заводить об этом разговор! Но тогда какого черта она гладила его по руке? После таких поглаживаний в голову бог знает что может прийти. И как только она этого не понимает? Походя его приласкав, она исчезнет, а он останется в тюрьме наедине со своими мыслями. И будет ждать ее возвращения — две недели, три… месяц, короче, вечность. Несмотря на свои разговоры о склонности к одиночеству, он уже сейчас чувствовал на своих плечах его непомерную тяжесть.
— Почему ты все время расспрашиваешь о моей жизни?
— Потому что ты — интересный человек.
Дерек криво улыбнулся.
— Мне кажется, что более неинтересного человека, чем я, сейчас не найти… Что с тобой, Сабрина? У тебя муж, ребенок, роскошные апартаменты в Нью-Йорке. Зачем тебе обременять свою память подробностями моей здешней жизни?
— Если я скажу, ты удивишься, — тихо произнесла Сабрина. Заметив, как странно заблестели при этом ее глаза, Дерек насторожился.
— О чем это ты? — так же тихо спросил он.
Сабрине было что ему сказать. К примеру, она могла бы рассказать ему о том, что его страдания заставляют ее забывать о своих собственных. Или о том, что она беззаветно ему доверяет и готова поведать ему все свои тайны, которых, впрочем, если не считать ухода Николаса, у нее уже почти не осталось. А еще она могла ему сказать о том, что хочется прильнуть к его груди и выплакаться. И о том, он волнует ее женское начало. Короче, мыслей у нее в голове было множество, просто она никак не могла облечь их в слова.
Первым заговорил Дерек:
— Должно быть, ты намекаешь на свою книгу. Неужели не отказалась от мысли ее написать?
Она готова была расцеловать его за то, что он, сам того зная, пришел ей на помощь.
— Ну… ты же говорил, что подумаешь об этом…
— Никак не пойму, почему ты выбрала объектом своего творчества мою скромную персону? Кругом полно куда более важных и интересных тем.
— А меня интересует эта, — сказала она, стараясь не смотреть на его губы. — С тех пор как я наняла сиделку, я могу посвящать писательству от четырех до пяти часов в день.
— Стало быть, ты передумала отдавать сына в приют?
— Подожду еще немного. — Сабрина не могла объяснить Дереку, почему она не отдала Ники в частный реабилитационный центр, поскольку и сама этого не знала. Еще совсем недавно ей казалось, что она обретет новую жизнь только после того, как отдаст сына в приют, но когда Николас уехал, неожиданно решила с этим повременить. Она поняла, что пока к этому не готова. Ей было необходимо, чтобы Ники находился рядом. Она была чрезвычайно одинока, и при мысли о том, что колыбелька Ники опустеет, у нее болезненно сжималось сердце. — Хочу использовать в его лечении новую методику. Вдруг получится?
— Что заставило тебя изменить мнение? Уж не родные ли?
— Я передумала, — не вдаваясь в подробности, ответила она.
— Но почему?
— Ты же сам назвал причину. Все дело в родственниках. Мать считает, что Ники, находясь со мной, быстрее войдет в норму. Она гордится тем, что провела всю жизнь рядом со мной и братом, хотя это ее «рядом» — вещь весьма относительная. Так уж сложилось, что моя мама большей частью обитает в тех мирах, которые сама же и придумывает.
— А что говорит по этому поводу твой отец?
— Он полагает, что мы поднимаем по поводу болезни Ники слишком много шума, — сказала Сабрина. — По его мнению, ребенка следует оставить в покое и положиться на мать-природу.
— А твой брат? — спросил Дерек.
— Джей Би? О, у него существует целая теория. Ты готов ее выслушать? — Когда Дерек кивнул, Сабрина изложила ему в нескольких словах соображения старшего брата по поводу болезни Ники.
— Интересно, — произнес Дерек, потирая подбородок. — Завоеватели из ядра земли… Неплохо придумано. Похоже, эти чуждые сущности тоже хотят, чтобы ты оставила Ники дома.
— Точно не знаю. Если верить брату, они способны вершить свои дела где угодно. Но сам Джей Би считает, что место Ника со мной.
— Кто-нибудь, кроме тебя, выступает за госпитализацию?
— Ты — сказала Сабрина, едва заметно улыбнувшись. — Ты — и Маура.
— Кто это?
— Мой агент и приятельница. Она хочет, чтобы я продолжала писать.
Дерек задал наконец вопрос, который не давал ему покоя.
— Ну а твой муж? Что он говорит?
— Он предоставил решать этот вопрос мне, — сказала она, старательно избегая его взгляда.
— Сабрина? Посмотри на меня.
Она послушно подняла на него глаза. Взгляд Дерека жег как огнем, проникал ей в мозг.
— Николас знает, что ты здесь?
— Нет.
— Ты играешь в опасную игру.
Она готова была с этим согласиться, хотя Николас никого отношения к этому не имел. Сидя рядом с Дереком, она не могла не прийти к выводу, что он — чрезвычайно привлекательный мужчина. Сколько бы она ни изобретала причин, чтобы объяснить себе, зачем она к нему ездит, эта была самая главная. Дерек ее возбуждал, зажигал в ее теле невидимые взгляду искры страсти. В его присутствии она чувствовала себя женщиной в полном смсыле слова — женственной и желанной.
— Ты любишь своего мужа? — спросил он.
— Мы с Ником прожили в браке восемь лет, — сказала она дрогнувшим голосом.
— Я спрашивал не о том.
— У нас с Ником есть ребенок…
— Ты его любишь?
— Ники? Конечно, я его люблю…
— Не Ники — Николаса. Его отца. Своего мужа. Ты его любишь?
— Не понимаю, к чему все эти вопросы…
— Перестань, Сабрина, — проворчал Дерек. — Мы оба чувствуем, что между нами происходит нечто важное — такое, чего никогда бы не произошло, если бы ты любила Николаса Стоуна.
— Я никогда не изменяла Нику.
— Измена измене — рознь. Может быть, ты и не изменяла Нику с другим парнем, но кто поручится, что ты эго не хотела? А если хотела, стало быть, в вашей семейной жизни есть какая-то червоточина. Похоже, Ник не в состоянии дать тебе того, что нужно.
Неожиданно Сабрина поняла, что ей нужен простор. Она поднялась с места и двинулась по одной из дороже, которые пересекали тюремный двор в нескольких направлениях. На мгновение Дереку показалось, что она хочет уйти, и у него екнуло сердце. Вскочив, он в два шага ее нагнал и пошел рядом.
— Скажи, Сабрина. Эта книга… Неужели она имеет для тебя такое значение?
— Мне необходимо что-то делать, чтобы доказать, что я чего-то стою.