Слева тянулась полоска кедрового леса. Выносливые деревья, казалось, тоже шагали к перевалу. Холодный ветер, видать, не раз пытался остановить их, но кедры упрямо продвигались всё выше и выше. Вот они откинули ветки в подветренную сторону, ссутулились, лысые и обдёрганные, но попрежнему отвоёвывали у гольца сажень за саженью. Вот они остановились, будто для того, чтобы передохнуть и собраться с силами, а вперёд послали трёх разведчиков. Те не уступали ветрам. Пригнувшись чуть не к самой земле, поднимались по крутому склону к вечным снегам.
«Ну, силища! — подумал о невиданных деревьях Трофим. — Смелы, смелы!»
Ему ещё не приходилось видеть деревьев, которые бы так упорно боролись с ветрами и морозами. Отбавить бы этой силы яблоням, хотя бы маленькую частичку.
Вот и кедры-разведчики остались позади — недалеко перевал, Неужели подранок направился за хребет? Трофим остановился, присматриваясь к камням, запорошённым снегом. В одном месте сквозь него проступали густо-зелёные пятна. Что там такое? Неужели кедры, в самом деле, ползут по гольцу? Это было в стороне от следа, но близкая разгадка так взволновала Дорогина, что он, позабыв о раненом звере, пошёл туда: взмахнув рукой, сбил пушистый снег, и у ног заколыхались густые ветки тёмнозелёной хвои. Запахло кедровой смолкой.
Да, кедр как бы полз к перевалу; полз, распластав ветки возле самой земли. Рядом так же низко расстилались ветки другого кедра.
Отложив ружьё в сторону, Трофим стал обеими руками сметать с веток снег. Странные деревья! Сучья изогнуты, искорёжены, но среди них не было ни одного погибшего. Значит, возле земли им тепло: не страшны ни ветры, ни морозы. Холодную зиму они проводят под снегом.
Дорогин опустился на колени и, сунув руки в хвою, нащупал ствол. Вот его корневая шейка. Едва показавшись из земли, деревце тотчас пригнулось и стало расстилаться во все стороны. Хорошо! Теперь всё ясно! Чем выше в горы, тем холоднее зимы. У вершины гольца они, однако, такие же суровые, как на дальнем севере. Значит, кедр здесь вроде южного дерева. Ему холодно стоять, а он взял да и лёг на землю! Приноровился — зимует под снегом, как под шубой… Да-а, интересно! А что если… если попробовать вот так же вырастить яблоню?! Возле самой земли южанка, наверно, будет чувствовать себя, как дома.
Трофим переходил от одного лежащего кедра к другому и про винтовку вспомнил лишь тогда, когда снег стал синим. Взглянув на запад, он увидел, что солнце уже закатилось и скоро догорит заря. Далеко в долине, где раскинулось, отсюда незаметное, старое село, быстро сгущался вечерний сумрак. Поскорее бы вернуться домой, рассказать жене об этих диковинных кедрах да поговорить о яблонях. Его новому плану она обрадуется больше, чем охотничьей добыче…
Вернувшись к винтовке, охотник посмотрел в сторону перевала и улыбнулся:
— Изюбру выпало счастье… Рана у него, однако, не опасная — заживёт.
Закинув винтовку на плечо, Дорогин повернулся и пошагал вниз, к тому распадку, где был охотничий стан и где его ждали товарищи по охоте.
Трофим продолжал поиски саженцев крупноплодных сортов яблони. В саду стало тесно. Пришлось выкорчевать добрую сотню кустов малины, хотя она и давала верный доход. — Дорогины не гнались за богатством.
В июле, когда рост саженцев заканчивался, Трофим принёс деревянные рогульки и, осторожно пригибая молодые побеги, пришпиливал яблоньки к земле.
— Привыкай, маленькая, привыкай, — приговаривал он. — Вот так вот… Нам ведь надо зиму перехитрить.
Через год у молодых стланцев появились новые побеги. Трофим отогнул их в стороны и тоже пришпилил рогульками; жене сказал:
— Годков через пять будем собирать урожай. Придём, а тут — зелёная корзина, полная яблок! Мы с тобой нарядимся во всё праздничное…
— Погоди хвалиться, — остановила его Вера Фёдоровна. Сначала добейся задуманного.
Первые цветы появились на четвёртый год. Осенью деревья, в самом деле, походили на зелёные корзины с яблоками. Крупные плоды густо облепили ветки, налились румянцем.
Трофим написал брату в Америку: «Расскажи своему хозяину, как зимуют наши яблони… А яблоки у нас, как девки, краснощёкие…» Ответа он не дождался. Через год пришло письмо, из которого Дорогины узнали, что Митрофан переехал в один из южных штатов.
«На ферме Хилдрета доллары растут не для меня, — писал он. — Поищу счастья в другом месте…»
— Всё ещё верит в сказки! — вздохнул Трофим.
В одну из поездок в город он с корзиной в руках, наполненной яблоками, зашёл на обширный склад жатвенных машин. Мистер Тэйлор провёл его в дом, усадил в мягкое кожаное кресло, сам опустился во второе. Трофим поставил корзину на стол:
— Попробуйте сибирских. И напишите профессору… Как он там? К нам не собирается?
— У-у-у! — прогудел Гарри Тэйлор, прожёвывая яблоко. — Томас сделал большой бизнес!
Захлёбываясь от восторга, рассказал о своём друге. Кто бы мог подумать, что за какие-то четыре года можно на простой травке сколотить изрядный капитал? А всё реклама! Теперь люцерна, которую вывез отсюда Хилдрет, высевается в нескольких штатах!
Неожиданно Тэйлор умолк, присматриваясь к собеседнику. Что он скажет? Конечно, позавидует. Ходили здешние мужики по золоту и не видели его. А вот нашёлся умный человек и траву превратил в доллары!
— То хорошо, что за морем пригодилась людям наша люцерна. — сказал Дорогин. — А на профессора я в обиде за брата: сманил к себе. Вот я и пришёл узнать — не приедет ли ещё? Думал: может, вместе они заявятся…
В письмах Трофим советовал брату возвращаться домой: под родным небом и бедность не так тяжела, как на чужбине, и новой семьёй он обзаведётся скорее.
Митрофан отвечал, что и там, за океаном, есть хорошие женщины. Если бы у него завелись деньги — он давно бы женился. А деньги он сколотит: у него — сильные руки, — не сегодня, так завтра найдёт прибыльную работу. Тогда можно будет купить домик в рассрочку…
К дню рождения первого сына Дорогиных Митрофан прислал в подарок доллар с надписью: «Племяннику Грише — на счастье».
Вера Фёдоровна, держа в руках хрустящую заокеанскую бумажку, покачала головой. Трофим Тимофеевич глухо проговорил:
— Уже нахватался чужих привычек!.. — Жене настойчиво посоветовал: — Брось в печку!..
— Пусть лежит, — возразила Вера Фёдоровна. — Гриша вырастет — посмотрит и всё поймёт — как надо. Я позабочусь об этом.
На грядках выросли сеянцы яблони. Более пяти тысяч! Куда их рассаживать? В огороде места уже нет.
В четырёх верстах от села была бросовая земля. Там, как верблюжьи горбы, торчали кочки да росла жёсткая пикулька с крупными фиолетовыми цветами. Листья острые, как ножи. Коровы не ели, кони — тоже. Даже свиньи не хотели рыть землю, — корни горькие. Никакого толку от пикульки не было.
Дорогин стал просить две десятины этой земли. Шуму на сходке было, как весной в роще у грачей. Больше всех вопил настоятель староверческой молельни:
— Знаем его бесовские замашки! Рвётся туда, чтобы от людских глаз подальше быть. Там, дескать, что хочу, то и ворочу. У него бабёнка богохульница! Её за политику пригнали. Что они будут вытворять? Выдумщики, язви их!
— Станут тучи отворачивать, чтобы яблоки дозаривать! Засуха задушит нас. Хлебушко выгорит!.. — кричали его приспешники, размахивая кулаками.
Один из соседей, красноносый старик посоветовал:
— К целовальнику сходи, неразумный! Да не поскупись…
Трофим отправился в монополку. Три смекалистых мужика вызвались помочь ему.
Сходка утихла. Сельчане расселись по брёвнам, что лежали по обе стороны крыльца. Староста, повеселев, послал десятских собирать стаканы. Писарь, облизывая губы, склонился над бумагой и торопливо заскрипел пером.
Рьяные помощники вернулись первыми, принесли по три четверти водки, столько же — целовальник, сам Дорогин— больше всех.
— Ставлю обществу четыре ведра! — объявил громогласно, разжигая весёлый шумок. — Угощайтесь на здоровье!..
В тот же год он расчистил от пикульки поляну на берегу реки и заложил новый сад. Кроме мичуринской яблони Ермак, посадил первые ранетки. Там же разместил все пять тысяч сеянцев. Но зима оказалась безжалостной: к весне их осталось двести, а ещё через год — двадцать. Из этих, достаточно выносливых, деревьев Трофим выбрал семь — те, что принесли, хотя и мелкие, но довольно вкусные яблочки.
Нелады усугублялись. Однажды урядник прогнал его с базара.
— Батюшке не поклонился! Не дал освятить! — кричал блюститель порядка. — Убирай свою погань!
— Кланяться не привык: у меня спина прямая. Таким мать родила! — с достоинством ответил садовод. — Святить? А что они от этого слаще будут, что ли? Вон огурцы тоже не святили:
— Сравнил! Дуралей! — безнадёжно покачал головой урядник. — Огурцом никто Еву не соблазнял. От него не было греха. Спроси у батюшки. А сейчас — долой! Долой!
Через несколько дней в сад приехал священник. Он был навеселе и разговор начал добродушно:
— Рай у тебя здесь. Воистину рай! С божьего соизволенья всё взросло. Тако, чадо моё, тако! Не взирай на пастыря студёными очами…
— Уж какие есть, такими и гляжу, — ответил строптивый садовод и насторожился: «Чего ему надо?»
Оказалось, что архиерей из газеты узнал: в Глядене выращены яблоки! И вот потребовал доставить к трапезе. Побольше! Самых сладких!
— Они ведь у меня негодные… Несвячённые! Урядник на базаре кричал, чтобы я свиньям скормил. Как же теперь быть? — Дорогин прищурил глаза. — Вдруг у архиерея-то брюхо заболит? Беда нам!
— Смири гордыню! — заговорил гость тоном проповедника. Гони от себя бесовские помыслы. И господь бог поможет тебе вырастить ещё краше…
— Я помощи не прошу. Обойдусь, однако, своим умом. Только бы он, бог-то, не мешал. Зачем морозами губит? Скажи там архиерею…
— Не богохольствуй! Не слушай своей ночной кукушки! А то ребят не буду крестить. Куда вы с ними?.. О вас пекусь! Вспомни, заблудший, — святые венцы на наши главы я надел, таинство бракосочетания совершил…